33-летний петербуржец Никита Башнин — кандидат исторических наук, автор около 80 научных публикаций — получил президентскую премию «за вклад в изучение церковно-государственных отношений, монастырского строительства и публикацию исторических источников XV-XIX веков». Мы поговорили с ученым о том, как он работал слесарем в РАН и зачем в 2018 году изучать старинные монастыри.
Как вы занялись историей?
Еще в школе я ей интересовался, но важную роль сыграл профессор вологодского университета Александр Васильевич Комкин, он приезжал с лекциями, когда я учился в десятом классе, он меня тогда очень впечатлил. Истфак ВГПУ в 70-90-х годах XX века был одним из центров изучения аграрной истории средневековой Руси наряду с Москвой и Петербургом. Сейчас это, к сожалению, утрачено.
Давно вы выбрали свою тему?
Дионисиево-Глушицким монастырем я занялся еще на втором курсе. Он старинный, и в нем сохранились документы еще XV века. Монастырские архивы – это важнейший источник информации о нашей стране того времени.
До вас эти документы не изучались?
Изучались, но поверхностно. Я посмотрел подлинник духовной грамоты, то есть завещания Дионисия Глущицкого 1436 года и оказалось, что несмотря на то, что документ публиковался три раза, строчка из него была пропущена. Кажется, что это не существенно, но в этой грамоте перечисляются земли, библиотека, облачение для богослужений – то, что Дионисий оставлял монастырю, близясь к смерти. Получилось, что когда я начинал заниматься монастырем, было известно 12–15 документов, а сейчас – более 500.
Почему вы переехали в Петербург?
В Вологде почти невозможно поступить в аспирантуру, мест нет, это общая проблема для всех провинциальных университетов. Здесь я поступил в институт истории РАН к Зое Васильевне Дмитриевой, Европейский университет, а еще работал слесарем-ремонтником в РАН. Потому что стипендия в институте была полторы тысячи рублей в месяц, в Европейском – немного больше. А подработка слесарем не слишком отвлекала меня от диссертации.
Вы знали слесарное дело?
Солженицын писал, что когда был в лагере, его спросили: «Вы умеете точить пилу?» Он ответил: «Да», хотя, как обычный студент-интеллигент, конечно, никогда этого не делал. Но быстро научился, потому что он этого зависела его жизнь. Может, это несколько вольный пример, но тем не менее. Я ничего непривычного в этом не вижу. Элементарная работа по дому, которой нас учили в школе на уроках труда.
Все-таки это необычная подработка для историка.
Странно это говорить в городе, основанном царем с руками, покрытыми мозолями от работы на корабельных верфях. Или вспомните Цоя и БГ: «Поколение дворников и сторожей». Интеллигентность ведь проявляется не в том, чем ты занимаешься, а как ты это делаешь и как общаешься с людьми.
Хозяйственной работы в Доме Лихачева было немного, к тому же заместитель директора грамотно планировал ее, потому что прекрасно понимал, какая ситуация сложилась в науке. После выполнения обязанностей я уходил в подвал, там стояли мой компьютер, книги, и до 11 часов вечера мог спокойно заниматься диссертацией.
Как вы перестали этим заниматься?
Спустя три года освободилась ставка научного сотрудника, и я занял ее. Мне еще повезло: в нашем институте есть люди, которые, когда писали кандидатские, подрабатывали, например, курьерами. Большинство гуманитариев когда-то служили в сотовых компаниях, общепитах. Кто-то из-за этого вообще уходит из науки. Но раньше было еще хуже, сейчас больше грантов, конкурсов.
За что вам все-таки дали награду, в чем важность исследования?
Монастырь Дионисия Глушицкого – средний, до 1990-х изучали в основном только большие обители, но именно исследование тех, что поменьше, дает нам понимание, как вообще жили в Средние века. Монастырь был духовным центром – туда приходили на службу, общались, решали конфликты. И центром культурным – там переписывались книги, составлялись официальные бумаги, писали иконы и делали фрески. Был он и своеобразным банком: давал крестьянам ссуду зерном или деньгами, иногда без процентов. В зависимости от ситуации долг могли и простить – если случилась беда, сгорело жилье, например. Там же был и детский дом – воспитанные там сироты совсем не обязательно потом принимали постриг. Был он и богадельней, там доживали свой век старики. У монастыря была очень тесная связь с крестьянским миром, каждый стремился, чтобы его имя было записано в местный синодик – список имен тех, за кого нужно молиться во время службы. В этом монастыре в него вписано 10 000 человек. То, чем я занимаюсь, ближе не к религии, а к аграрной истории.
Как вы думаете, почему премия досталась вам?
Возможно, это связано с новым подходом к истории монастырей, то есть в восприятии духовной общины как хозяйственного и социокультурного организма. Я как ученый хочу сказать, что к прошлому церкви стоит относиться бережнее, более взвешенно и научно, а не рассматривать это как череду неудач или побед и завоеваний. Чем больше интереса будет к Средневековью, к русским монастырям, тем больше мы будем знать о духовных вопросах, политических и земельных процессах, о том, как вообще развивалась наша страна.
На что вы потратите премию?
У меня есть обычные бытовые потребности, как у всех остальных людей. На квартиру мне не хватит, но заплачу за ипотеку. Куплю новый ноутбук. К тому же, мне нужно ездить в командировки – в Вологду, Сыктывкар, Вятку. Средств института не хватает, есть грант – едешь, нет – сидишь дома.
То, что премия досталась историку, говорит о том, что к гуманитарным наукам стали лучше относиться?
В России происходит рост национального самосознания, люди стали все больше интересоваться нашим прошлым. И это важно. Если все это появляется, значит есть потребность общества. Это говорит о том, что страна выходит из духовного кризиса. В 1990-е исчезли идеалы, мы оказались в вакууме. Сейчас начинает выкристаллизовываться новое мышление, понимание того, что мы за народ, на этом фоне история, гуманитарные науки становятся ценнее.
Комментарии (0)