Ректор Университета ИТМО Владимир Васильев: «Многие до сих пор боятся восстания машин, а зря»

Образование вы получили в Ленинградском Политехе, а в Ленинградский институт точной механики и оптики пришли в 1983 году старшим научным сотрудником. Как вуз изменился за это время?

Тогда Институт точной механики и оптики, даже если смотреть по названию, был сугубо отраслевой, базовый вуз министерства оборонной промышленности СССР. И он жил по правилам, которые сложились в 1930-е годы, во времена индустриальной революции. Сегодня мы работаем как университет, предлагающий много связанных между собой междисциплинарных направлений: кто бы мог подумать, что мы пойдем в геномику, в биотехнологии? Что у нас запустится программа Art & Science?

Но особая фишка ИТМО в том, что мы сосредоточены на информационных технологиях, без которых не обойтись сейчас в любой сфере экономики. К счастью, мы поняли это еще в 1990-е годы — и стали развивать IT.

В конце 1980-х ставка на IT была не таким уж очевидным решением. Почему вы, тем не менее, ее сделали?

Во-первых, я сам занимался ­математическим моделированием ­сложных физических процессов. И я ­верил, что такое моделирование в виртуальном мире (хотя этот термин тогда еще никто не употреблял) заменит натурные эксперименты.

То есть нам не надо будет опускать модели кораблей в воду, нагревать пробирки в лаборатории, а все это заменят расчеты на компьютере?

Именно так. Это была чуть завиральная идея. Но каждый молодой ученый хочет чего-то такого прорывного. А во-вторых, в конце 1980-х, попав в ФРГ, я увидел персональный компьютер, одну из первых версий Windows, сетевое взаимодействие между компьютерами, электронную почту! У нас тоже были машины для расчетов, но тот факт, что компьютеры могут обмениваться данными, произвел на меня колоссальное впечатление. Вернувшись, я стал говорить: «Давайте займемся такими компьютерными сетями!»

В результате в 1991 году мы создали в ЛИТМО кафедру компьютерных технологий. Тогда это вызывало отторжение. Мне говорили: «Изучите термины, откройте “Большую советскую энциклопедию”, там написано: технологии — это последовательность производственных операций. Причем тут компьютеры? Какие ­производственные операции могут быть на компьютере?» Сейчас это звучит смешно, а тогда это все вызывало горячие споры.

А уже через несколько лет за проходной ИТМО стояли первые серверы молодой компании Mail.ru. Насколько сложно было сделать этот шаг от оборонного вуза к центру технологических стартапов?

Трансформация всегда предполагает колоссальное сопротивление. В начале 1990-х годов у нас были споры, как должен развиваться ЛИТМО. Часть команды говорила, что мы базовый вуз оборонной промышленности, что любому государству нужна армия, что наше дело — продержаться некоторое время, пока тяжелые времена, а потом государство о нас вспомнит. Другая линия была чуть более рыночная: мол, надо сосредоточиться на оптических приборах, готовить специалистов в этой области и с этим выходить на рынок. Ну и были мы, выступавшие за движение к тому университету, который вы видите сейчас.

Как вам удалось убедить остальных?

Важны быстрые победы. К примеру, я составил полугодовой план: расписал буквально по дням, что нужно сделать, чтобы уйти от положения отраслевого института и получить статус университета, дающий больше свободы в выборе направлений исследований и обучения. План был выполнен. Увидев это, коллеги постепенно обретали веру в то, что мы делаем. Сопротивление ослабевало. И, конечно, важна была коммуникация. Мы постоянно разговаривали, спорили, выявляли те направления, на которых надо было сосредотачиваться. И все равно эта трансформация заняла около 10 лет.

При этом мы сразу сказали себе, что реализовывать проекты нужно минимум национального масштаба и выходить на глобальные рынки, чтобы нас заметили.

И студенты ИТМО стали чемпионами мира по программированию!

Да, отсюда же участие в чемпионатах мира по программированию ICPC (крупнейшая студенческая олимпиада по программированию. — Прим. ред.). Уже в 1996 году мы отправились на эти соревнования. В Европе несколько региональных групп, где проходят отборочные соревнования на мировое первенство. Мы тогда могли поехать в Восточную Европу, но решили попробовать свои силы в Западноевропейской группе, где соревновались вузы из Германии, Великобритании, Дании. С первого же захода мы одержали победу и вышли в мировой финал, где заняли 19-е место. Тогда для нас это была трагедия. Мы верили, что хоть в десятку должны были войти. А уже в 1999 году мы получили первое золото. 

Сейчас ИТМО — один из самых титулованных российских вузов в студенческом программировании. Я читал, что и штаб-квартира олимпиад ICPC по постсоветскому региону находится как раз в вашем университете. Что будет с этой работой дальше, учитывая всю напряженность в мире?

У нас пока ничего не изменилось — соревнования продолжаются, наши команды участвуют. Центральный офис в США дает на это добро. Другой вопрос, что к нам на соревнования в Петербурге больше не приедут команды из Латвии, Эстонии. Но останутся Россия, Белоруссия, Закавказье, Средняя Азия.

ИТМО известен не только программистами. В прошлом году состоялся первый звонок между Москвой и Петербургом по квантовой линии связи, которую вы создали вместе с РЖД. Расскажите!

Для этого надо вернуться в начало 2000-х годов. Тогда начали говорить, что информацию можно передавать не потоком света (как сейчас по оптоволокну), а с помощью единичных фотонов — квантовых частиц света. Чем это хорошо? Если ты вмешиваешься в движение фотона, то тем самым его разрушаешь. Следовательно, незаметно перехватить или изменить сигнал по дороге не удастся. А значит, такой способ передачи информации намного более безопасный.

Тогда над этими технологиями работало несколько команд в мире: в США, в Швейцарии и мы. Нам удалось разработать свою технологию, принципиально отличающуюся от конкурентов. Она позволяла увеличить дальность передачи в 8 раз и при этом использовать стандартные линии оптоволоконной связи. То есть можно было не перекладывать километры проводов, а использовать уже существующие. Чтобы доказать работоспособность своей технологии, в 2014 году мы построили такую квантовую сеть между корпусами ИТМО.

А в прошлом году уже в партнерстве с РЖД завершили линию между Петербургом и Москвой. Это полностью российская технология, у нас есть патенты. И она будет развиваться: до 2024 года в планах РЖД сделать уже 7 тысяч километров квантовых сетей по стране.

Вы рассказывали, как столкнулись с персональными компьютерами, интернетом — всем тем, что олицетворяет технологическую революцию конца XX века. Что скажете: мы стоим на пороге нового технологического рывка? И каким он будет?

Да, сейчас идет уже новая волна изменений, и ее пик придется на 2050-е годы. В ней определяющую роль будет играть все, что связано с человеком: биотехнологии, генетика, медицина, понимание того, как человек думает, как он принимает решения. Активное развитие получат нейроинтерфейсы, нейрочипы, будет предприниматься попытка смоделировать мыслительный процесс. Причем эти технологии будут именно помогать человеку, а не замещать его. Многие до сих пор боятся восстания машин, а зря. Да, рутинные задачи будут все больше уходить роботам, исчезнут какие-то профессии, но зато появятся новые. Человек, избавленный от борьбы за выживание, сможет больше думать о таких вещах, как окружающая среда, коммуникация между людьми. В этом человека не получится заменить. Не случайно мы открыли в ИТМО программу Art & Science, где работаем на стыке гуманитарного и технического, науки и искусства. Ведь художник может заглянуть в будущее так, как не может этого сделать ученый.

Чтобы создавать все эти технологии, действительно нужны люди — а лучше специалисты. И многие из них сейчас уезжают из страны. Что с этим делать?

Честно, я не вижу иммиграции в старом понимании этого слова. Как «Философский пароход» 100 лет назад, когда всех посадили на корабль и велели тем, кто остался, полностью прекратить с отчалившими связь. Да, сейчас люди меняют место проживания, но, так сказать, пуповину с Россией не разрывают. Они продолжают сотрудничать и работать с нами. 

Что делать, чтобы эта связь и дальше не прервалась?

Придумывать мотивацию. Не лозунги, мол, давайте работать с нами, а именно мотивацию. Предлагать то, что интересно специалистам. К примеру, для многих важно продолжать работать с талантливой молодежью, которая остается здесь. А еще надо создавать условия, прежде всего, академическую свободу. Также мы можем предоставить возможность более быстрого карьерного роста — то, что на Западе не всегда могут дать. А у нас, если ты занимаешься важным направлением, крупным, над сиюминутной задачей мы можем тебе помочь. Наконец мобильность — для молодежи это очень важно. Несмотря ни на что мы подписали на днях приказ об отправке 80 студентов на семестр в другие вузы Европы: в Германию, во Францию, в Великобританию, в Финляндию.

Вы упоминали людей, которые в 1990-х убеждали вас не заниматься непонятными компьютерами, а продолжать работать над оптикой для оборонки. Вам не кажется, что голоса таких людей снова становятся слышнее?

Увы, да. Внутри университета мы таких людей называем «зомби». Я искренне считал, что их становится все меньше в науке, в высшем образовании. Но сейчас я чаще вижу, как кто-то поднимает эти лозунги. До какой степени им удастся переломить ситуацию? Мне тяжело сказать. Но это болезненный вопрос, куда более серьезный, чем отток кадров.

Сейчас ИТМО строит себе второй кампус — ИТМО Хайпарк на юге города. Там должны появиться огромный учебный корпус, научные лаборатории, музей науки?

Да, проект масштабный, площадь застройки — около 60 га. Там должны быть технодолина, бизнес-парк, центр обработки данных, общежития (в основном для магистрантов и аспирантов) и так далее. Мы также планируем создать международный технологический хаб, где проводились бы прикладные исследования для ведущих компаний. И хотим привлекать общество к научным проектам, делая обычных людей соучастниками исследований. Это пример так называемой гражданской науки.

Я читал, у вас есть дипломатический статус Уругвая, это правда?

Да, я почетный консул. На чемпионате мира по футболу в 2020 году Уругвай должен был играть в Петербурге, а у этой страны не было диппредставительства в нашем городе, только посольство в Москве. Тогда мне предложили стать почетным консулом, чтобы в случае чего болельщикам было куда обращаться. Я согласился, и мы действительно решали вопросы. Был, к примеру, болельщик, у которого все украли: паспорт, билет, деньги. Он пришел к нам в консульство на Пяти углах, мы оказали помощь.

Вы продолжите эту работу сейчас?

Пока не знаю, виднее нашему Министерству иностранных дел и МИД Уругвая. Пока письма, что, мол, благодарим за ваши услуги, всего доброго, — я не получал. Но и предложений о продолжении работы тоже не было. Поживем — увидим.