Как Константин Лихолат основал реставрационную компанию «Паллада» и первый в России музей архитектурной керамики «Керамарх» (скоро — филиал в Подмосковье!)

Компания «Паллада» на рынке архитектурной керамики с 2001 года и, кажется, дела идут довольно успешно. Поделитесь личной предысторией бренда.

В студенческие годы я руководил одноименной петербургской общественной организацией, содействующей студентам Центральной Азии. Я родился в Казахстане, поступил в Военмех и переехал в Петербург. Как и множество студентов, приехавших в Россию после развала СССР, столкнулся с проблемами: трудно было связаться с родителями, добраться домой — логистика была нарушена. Моя задача как президента «Паллады» была в том, чтобы все эти вопросы решать. Вместе с единомышленниками в девяностые помогал тысячам студентов петербургских вузов, организуя связь с родными, поездки на родину, запуск прицепных вагонов и чартерных рейсов до Казахстана. Когда телефония и транспорт стали более доступными, деятельность организации сошла на нет, но этот управленческий опыт повлиял на всю мою жизнь. Окончив вуз, я устроился в керамическую мастерскую управляющим. Подзаработал денег и в 2001 году открыл свою компанию, специализирующуюся на архитектурной керамике, под прежним названием — «Паллада». Имя одной из самых почитаемых богинь Древней Греции, поддерживающей ремесла, в том числе и гончарное мастерство, здесь подошло как нельзя лучше!

Помните свой самый первый реставрационный заказ?

Это расселенные коммуналки. Первый адрес — дом за Мальцевским рынком на Басковом переулке. В пятикомнатной квартире на последнем этаже было семь печей и каминов. Несколько достаточно простых, с клеймом братьев Лядовых, остальные — финские. На тот момент мы еще не знали об этих производителях, но было понятно: изразцы принадлежат дореволюционным мануфактурам, есть клейма, а значит изделия представляют ценность. С того момента я стал изучать историю архитектурной керамики, через КГИОП познакомился с исследователем Андреем Ивановичем Роденковым. У нас начались совместные экспедиции, работа в архивах, а все материалы потом легли в основу «Керамарха» — первого в России музея архитектурной художественной керамики.

Экспозиция «Керамарха» впечатляет: работы архитекторов Александра Брюллова, Андрея Штакеншнейдера, Уно Ульберга, художника-керамиста Петра Ваулина, Леопольда Бонафеде, Матвея Кузнецова. Откуда у вас такой богатый фонд?

В основу музея легли две коллекции: Государственного музея истории Санкт-Петербурга и моя. Личная начала формироваться еще в нулевые благодаря «отказникам». Люди часто отдавали печи и камины со словами: «Заберите, нам это не нужно, занимает много места в квартире». Однажды мне посчастливилось забрать изделие мейсенской фабрики Тейхерта — такие по пальцам можно пересчитать в Петербурге. Их привозили в столицу за очень большие по тем временам деньги. Я пытался отговорить. На что мне лишь ответили: «Вам нужно, вы и берите. А у меня здесь будет стоять шкаф». 

В процессе работы я все чаще сталкивался с незнанием истории и нежеланием ее узнать: в какую квартиру человек въехал, кто делал те или иные изделия и какая у них судьба. Хотелось это исправить, популяризировать этот вид искусства, показать его ценность. Вместе с Андреем Роденковым мы начали активно печатать исследовательские труды. Параллельно я приобретал старинные печи и камины для обучения художников-реставраторов в компании. В какой-то момент количество изделий приблизилось к сотне. Мне не хотелось над этим богатством чахнуть в одиночестве, и в 2018 году я решил открыть музей. В результате в экспозиции «Керамарха» в Государевом бастионе Петропавловской крепости представлено более 700 экспонатов, 90% из которых были отреставрированы компанией «Паллада».

Как музей получил помещение на территории Петропавловской крепости?

В Петропавловскую крепость я писал множество писем, зная о том, что у них хранится большое количество прекрасных печей и каминов — их передавали Музею истории Ленинграда (ГМИ СПб) на сохранение еще в 1970-е, когда многие дома проходили капитальный ремонт. Перестройка зданий приводила к изменениям отметок пола. Возвращать печи и камины не было ни возможности, ни средств, ни законных оснований, так как предметы изначально не были под охраной КГИОП. Мне хотелось объединить усилия с ГМИ СПб и другими музеями и создать совместную экспозицию именно в стенах Петропавловской крепости. Когда меня узнали как коллекционера и увидели отреставрированные предметы из личной коллекции, руководство Музея истории города предложение приняло. И мы запустили уникальный проект. В экспозиции представлены предметы из 13 собраний: помимо «Керамарха» и ГМИ СПб, это коллекции Эрмитажа, ГМЗ «Петергоф» и «Кусково», Орехово-Зуевский краеведческий музей. Думаю, по масштабу в мире нет ничего похожего. Петербург до сих пор не имеет профильного музея, рассказывающего об истории его архитектуры. Отчасти «Керамарх» эту задачу решает. 

Планируете ли расширение?

Два года назад мы запустили производство вентилируемых фасадов, кирпичей ручной формовки и черепицы в Подмосковье, в Ликино-Дулево. И теперь работаем над созданием филиала музея в здании бывшего Сортировочного цеха Дулевской фарфоровой фабрики. Предприятие раньше входило в состав знаменитого «Товарищества производства фарфоровых, фаянсовых и майоликовых изделий М. С. Кузнецова». Основу будущей экспозиции составят детали декора фасадов и интерьеров русских зданий XVII–XX веков: изразцы, печи и камины, майоликовые панно, настенная и напольная плитка, фрагменты керамических иконостасов, образцы строительной керамики. Концепция будет несколько отличаться от петербургского музея: здесь мы будем рассказывать не только об архитектурной керамике, но и об истории технологии ее изготовления. Я наблюдаю сейчас отсутствие моды на такие профессии как керамисты-технологи, художники-реставраторы и подобные. Через музей и его программы, мне кажется, мы сможем заразить нашей керамической бациллой посетителей. Петербуржцы уже становятся нашими амбассадорами, болеют за архитектурное наследие. Теперь я хочу вернуть это в Подмосковье, тем более, что мы находимся в историческом керамическом регионе — недалеко от Дулево находится и Гжель.

Кроме того, небольшая часть коллекции находится в музее, созданном при нашем участии в 2020 году в Воскресенском женском монастыре в селе Зимовенька в Белгородской области. Но из-за того, что это прифронтовой район, посмотреть выставку весьма затруднительно. Экспозиция рассказывает об истории края, создании монастыря и появлении в нем керамики (там расположен изразцовый иконостас производства Матвея Кузнецова и метлахская плитка Бергенгейма), а также шире — истории церковной керамики.

Вы разработали и запатентовали эксклюзивную технологию изготовления церковных куполов из фарфора — обычно их делают из меди. Расскажите, где и как вы впервые ее протестировали.

Первым заказом стал храм Святого благоверного князя Игоря Черниговского в поселке Переделкино в Подмосковье, возведенный Балтийской строительной компанией бизнесмена и мецената Игоря Найвальта в 2010 году. Я занимался восстановлением сложных по своей конфигурации куполов Ольгинского монастыря. Визуально они напоминали Спас-на-Крови. Меня заинтересовало, как делали купола в Петербурге. По сути это были медные элементы, покрытые горячей эмалью сверху, что натолкнуло на мысль: почему бы не попробовать сделать что-то подобное из керамики. Для такого эксперимента лучше всего подходил фарфор: морозоустойчив (выдерживает до -50 С°) и практически не поглощает влагу. Вместе с Игорем Александровичем мы решили проверить гипотезу в новом храме в Подмосковье. Очень переживал за результат, но мы сразу оговорили все риски, и я согласился. 

В этом эксперименте пригодилось обучение в Военмехе. По первому образованию я — инженер-конструктор космических аппаратов. Мы разработали особый состав технического фарфора и запатентовали его. На основании проекта сделали модели, затем отлили сегменты из фарфора, которые смонтировали на готовый металлический каркас. Собранный на земле купол установили на барабан храма при помощи строительной техники. Это большая, сложная и очень рискованная работа, таких проектов в мире просто не существует: в одном куполе использовано около 17 (!) типов керамических деталей. 

Какие самые редкие, нетиповые объекты вам доводилось реставрировать?

На самом деле ни один объект я не могу назвать типовым. Да, наверное, можно к таковым отнести те или иные печи и камины финских и других мануфактур. Но сегодня никто не производит их десятками. Мы воссоздаем их штучно, повторяя форму, пластику и декор. Это абсолютный эксклюзив! Каждое изделие для меня — открытие. Однажды мы восстанавливали фарфоровый иконостас в храме Богоявления на Гутуевском острове. Сделали уже большую часть проекта, опираясь только на черно-белые фотографии. И тут звонит батюшка и говорит: «Мы начали делать ремонт в трапезной и нашли керамические осколки». Я схватился за голову, но сказал архитектору: «Начинай все сначала». Да, с одной стороны никто нам за это не заплатит, но с другой — как я буду жить со своей совестью? Компания занимается научной реставрацией. Нам важно сделать все качественно и максимально близко к оригиналу. После таких перипетий каждый объект будет важен и любим.

Сейчас реставрируем печи в Останкинском дворце и сталкиваемся с тем, что реставраторы с 50-летним опытом не знают, как работать с изделиями, потому что таких методик просто не существует. Совместно мы разрабатываем новые, которые лягут в основу работы над объектом. Возвращаясь к вопросу: «А что есть типовое?» Да ничего! 

Одна из моих самых любимых ваших работ — каминный экран Большого петергофского дворца, восстановленный всего по нескольким фрагментам!

Это только часть большого труда. Сегодня мы как благотворители воссоздаем сам фарфоровый камин в Кабинете императрицы. Работа эта сложная, требует больших навыков и опыта, история не сразу раскрывает все свои секреты.

Над чем еще работаете сейчас?

Мы делаем рабочее проектирование по интереснейшему изразцовому иконостасу Матвея Кузнецова. Изначально мастер выполнил его для храма Покрова Пресвятой Богородицы на Боровой улице в Петербурге. Его копия в 1900 году была отмечена высочайшей наградой на Всемирной выставке в Париже. Сегодня оригинал утрачен, а повтор сохранился и представлен в храме Святого князя Владимира в чешском курортном городе Марианске-Лазне. Наши специалисты сняли размеры, отсканировали иконостас и выполнили проект. В будущем приступим к воссозданию этого удивительного произведения.

Ваше сотрудничество с Андреем Роденковым, кажется, является одним из самых плодотворных союзов Петербурга. Вместе вы выпустили такие большие исследования, как «Керамическая мастерская Леопольда Бонафеде», «В творческой мастерской П. К. Ваулина», а книги из серии-хита «Изразцовые печи Северо-Запада» уже давно стали настольными у краеведов. Удавалось ли вам с помощью изданий привлечь внимание КГИОП и градозащитников к объектам?

По сути это часть нашей повседневной работы. Одним из показательных примеров является дача Мюзера в Зеленогорске. Это уникальный памятник архитектуры, где уцелели больше нигде не встречающиеся печи и камины. Без нашего участия они могли одномоментно исчезнуть. Мы писали письма, выставляли собственную охрану у дома. И как видите, есть результат. 

Надо отметить в целом серию книг о знаменитых керамистах России. До нас с Андреем Ивановичем особо не было структурированной информации: упоминания мастеров были скромные и редкие. Ежегодно мы проводим научную конференцию об архитектурной керамике мира, куда приглашаем музейных сотрудников, коллекционеров, реставраторов, художников-керамистов — всех, кто так или иначе связан с этой темой. Материалы с мероприятия стараемся напечатать в своем профильном журнале «Архитектурная керамика мира». Надеемся в будущем сделать так, чтобы он стал ВАКовским и туда бы охотно писали исследователи, будущие кандидаты наук.  

Мы популяризировали изразцовое наследие. Люди знают, что рынок архитектурной керамики существует, и иногда пытаются продать все, в том числе то, что плохо лежит. Иногда нам звонят, не зная, кто на другом конце провода, и спрашивают: «Не хотите ли купить печь? Говорят, вы коллекционируете». Я отвечаю: «Нет, мы подходим к этому вопросу избирательно. Не разбрасываемся направо и налево большими деньгами». А человек: «Ну как же? Об этом изделии пишут в книге “Изразцовые печи Комарова”». Я говорю: «Да, знаем этих авторов, именно поэтому можем отказать». (Смеется.) 

Готовы анонсировать следующую книжную новинку?

Мы с Андреем Ивановичем практически ничего не сказали о самом Петербурге. Сегодня готовим большое подарочное издание об архитектурной керамике в городе. Планируем перевести его на несколько языков. Ищем спонсоров, потому что это очень дорогостоящая книга, над которой работают несколько фотографов, переводчиков и редакторов.

Возьмем ли мы архитектурную керамику в будущее?

Конечно! К нам на помощь приходят технологии: 3D-прототипирование, 3D-сканирование, оптическое и лазерное сканирование. Сейчас мы делаем копию камина по эскизу Михаила Врубеля «Встреча Вольги и Микулы». Всего шесть изделий на земном шаре: пять находятся в экспозициях музеях, один — в интерьере Детской библиотеки истории и культуры Петербурга на Марата, 72 (в доме Бажанова). Исторически «версия», представленная в Третьяковской галерее, находилась в здании, которое сейчас занимает посольство Ливана. Как вы понимаете, работать с музейным предметом, который постоянно экспонируется, невозможно. Здесь на помощь тоже приходят компьютерные технологии — не прикасаясь к экспонату, мы можем сделать модель. Затем проект дорабатывается вручную. Подобрать цвета тоже можно с помощью программ и современных технологий, но заменить художника они все же не смогут. Люди одушевляют изделие.