Борис Окороков: «Когда в блокаду решили съесть нашего кота, нас опередили — его украли»

Дядя Боря, ты помнишь, как началась война?

Я родился в Ленинграде в пролетарской семье. Летом 1941 года мне было шесть лет, и мы с младшей сестрой Кларой гостили в родной деревне матушки — Едрово Новгородской области. После объявления войны туда эвакуировали детские сады из Ленинграда. Когда в конце августа выяснилось, что немцы наступают с запада, за ребятами срочно приехали матери. Едрово оказалось в прифронтовой полосе, а мы вернулись в Ленинград. Беспокойство в народе стало нарастать в сентябре: начались бомбежки. Мы жили на Малом проспекте Петроградской стороны, там рядом стоял аттракцион «Стеклянный театр», который сгорел дотла от прилетевшего в него снаряда. В защитных целях от всех жителей требовали затемнения окон — маскировки во время авиационных налетов.

Говорят, на продуктовые карточки было не выжить. Как вы выкручивались в блокаду?

В начале ноября матушка пешком ходила от дома до передовой линии фронта в Токсово, на колхозные поля. Солдатики пускали ее и других женщин на нейтральную полосу, где можно было собрать хряпу — верхние листья капусты. Они были уже коричневые, подгнившие, сильно побитые холодом, но оказались большим подспорьем для выживания. Из столярного клея на натуральной основе, бывшего в большом дефиците, мы варили желеобразный студень. Еще у нас жил кот, мы его долго жалели, а когда наконец решили съесть, нас опередили — кто-то попросту украл животное. Отец остался с нами, поскольку был ранен еще во время финской войны и признан непригодным к службе. Он работал слесарем на судостроительном заводе имени Андре Марти. Блокадной зимой нас спасла сооруженная им печка-буржуйка. На ней же мы сушили хлеб, поделенный на дольки, чтобы дольше его жевать.

Когда вы отправились в эвакуацию?

В апреле 1942 года мы вчетвером на поезде добрались с Финляндского вокзала до Петрокрепости, далее путь лежал на открытых грузовиках до деревни Кобона. Некоторые ждали своей очереди по нескольку дней. Родители договорились на ближайший рейс, и в суматохе пропал наш тюк с пожитками. В Кобоне нам выдали сухой паек с предупреждением, что все сразу есть нельзя: желудки стянулись, от перебора еды мог случиться заворот кишок и даже смерть. Матушка пристроила нас на ночлег у местных, а отец остался в церквушке, где у него украли весь семейный запас еды. Надо отдать должное матушке: она не жалела тряпья, хотя у нас его и так было немного, и при любой возможности меняла вещи на съестное. Нас посадили в товарные вагоны — телятники, и мы поехали дальше по России. По дороге люди умирали, их складывали в тамбур и на станциях выгружали, жуткие воспоминания. Сошли мы на Рязанщине — родине отца. Папа устроился кузнецом в колхоз «Завет Ильича» на хуторе Поповичи. А я подружился с пастухами, они доверяли мне собирать коров, если те разбредались по полю. В декабре 1942 года отца вызвали в военкомат, сняли с него белый билет, хотя он даже охапку соломы не мог утащить, задыхался. Но на войну пошел, а в апреле в боях под Ржевом пропал без вести.

Получается, ты остался с мамой и младшей сестрой?

Да, матушка решила вернуться к родителям в Едрово. Мы добрались до Калинина, оттуда пошли пешком по шоссе Москва — Ленинград. Нас подобрали проезжавшие мимо военные летчики со словами, что, может, и их семьи где-то так скитаются. На месте матушка устроилась в пошивочную мастерскую запасного полка, ее сотоварищи сшили мне офицерскую форму и даже сделали погоны без звезд, но мои одноклассники позавидовали и сразу же их содрали. Символично, что конец войны мы встретили там же, где узнали о ее начале: в шесть утра девятого мая нам постучали в окна с криками «Победа, победа!». Поскольку вокруг находились военные части и госпитали, солдаты стреляли из всех ракетниц, из табельного оружия. В Ленинград мы вернулись в августе 1945 года на американском военном грузовике «Студебекер».

Расскажи, как складывалась твоя дальнейшая судьба.

Я учился в ЛГУ имени Жданова на филологическом факультете. Хотел пойти в актеры, но матушка сказала, что это не мужская профессия. После выпуска попал в городскую газету «Вперед» в Пушкине. Узнав о наборе на работу в органы МВД, я устроился в газету пожарной охраны, затем стал редактором милицейской газеты в звании лейтенанта. Дослужился до подполковника внутренней службы МВД в газете «Надежда», для тех, кто находится в местах лишения свободы. Она выходит до сих пор, рассылается по всем колониям. В ней мы делали интервью с артистами Игорем Горбачевым, Алисой Фрейндлих, с ученым Борисом Пиотровским, филологом Дмитрием Лихачевым, митрополитом Алексием. О «Надежде» в своей передаче «600 секунд» рассказал Александр Невзоров, тогда о нашей работе узнала вся страна.

Фото: Наталья Скворцова