Татьяна Иванова: «Мы берегли тома Толстого и Некрасова, а в печь бросали сочинения Сталина»

Каким было твое детство?

Я родилась в Ленинграде в 1937 году. Мама была бухгалтером, папа — инженером-кораблестроителем. В 1939 году он, как военнообязанный, ушел на финскую войну и вернулся по ее окончании. В день, когда началась Великая Отечественная, он пришел домой сильно расстроенный, подарил мне куклу и дудочку. Сказал, что ему снова придется уйти и, наверное, его долго не будет.

Как с началом блокады поменялся город?

Скоро начались бомбежки. У нас был чемоданчик для спуска в бомбоубежище, в котором кроме всего прочего был изюм, я норовила его попробовать и без сигнала тревоги. В наш дом бомба не попадала, но соседний был разбит, поэтому наш дал трещины. На Кирилловской улице, где мы жили, соседи просили меня ходить осторожно, бабушка постоянно за мной присматривала. Рассказывали, что девочку из дома напротив съели. Да и животные все пропали: не было ни кошек, ни собак. Сразу ввели продуктовые карточки, причем наша семья умудрилась потерять их месячный набор в первые же дни, а может, их утащили. Было очень голодно, и я научилась собирать пальцем крошки хлеба со стола. Маму ужасно расстраивало, что ее ребенку приходится так делать. Запасов никаких не было, мама говорила, что до войны запрещали их делать, даже с проверками ходили. В нашей парадной на пятом этаже жила женщина, которая работала в обслуге в Смольном. У нее мы выменяли все имевшиеся дорогие вещи на продукты. Помню, мама меня спрашивала: «Танечка, что ты хочешь, серьги или кашу?» Конечно, я хотела кашу, а не серьги и с тех пор их не ношу. Отец пошел в добровольческую команду. Ее очень плохо снабжали, мы пытались ему помочь, носили еду, но он все равно не выдержал — умер от сердечного приступа. Бабушку смерть сына совсем подкосила, и однажды она сказала маме: «Все, я вам помогла и больше не могу», — легла и умерла. Мама осталась одна со мной. При заводе полиграфических машин «Линотип», где она работала, был круглосуточный детский сад на набережной Карповки, 13, по субботам она забирала меня оттуда домой, в понедельник приводила обратно. В садике работали удивительные, очень заботливые и умелые люди. Благодаря им я благополучно дожила до снятия осадного положения.

Зима 1942 года была очень холодной.

Это правда. И с одеждой было туго: ее было мало и она стоила чрезвычайно дорого. У меня была шубка, купленная на вырост еще в четыре года, в которой я проходила до семи лет. Вечерами мы с мамой много сидели у камина и читали книги. Она приносила фолианты, которые побросали на ее предприятии, — у меня до сих пор остались тома Толстого, Некрасова, Тургенева. Мы их берегли, зато сожгли буфет и стулья. И бросали в топку сочинения Сталина, они очень хорошо горели.

С возрастом у тебя как-то поменялось отношение к блокаде?

Я была сильно возмущена, уже в послевоенные годы увидев фотографии, как работникам Смольного несли ромовые бабы и пирожные в то время, когда все вокруг умирали от голода. Наверное, соседка сверху и таскала их — хорошо устроилась. Помню чувство несправедливости: эта тетенька так легко может дать нам продукты, а у нас ничего нет. Еще тогда среди взрослых велись активные разговоры, что город был очень плохо подготовлен к блокаде. Все запасы хранили в одном месте, многие видели, как горели Бадаевские склады со всей провизией. В самом начале детей отправили в эвакуацию в Псковскую область, куда уже наступали немцы. Мама ездила на рытье окопов в район поселка Оредеж и видела, как только что вырытые нашими окопы занимали не наши войска. Это все из-за Сталина, конечно, — когда он умер, горя не было, никто не плакал. Не знаю, откуда потом пошли все эти сталинисты.

Расскажи о своей жизни. Чем ты занималась после школы?

Медициной. Окончила Педиатрический институт, работала в Институте туберкулеза, преподавала в медицинском училище при своей альма-матер и в Военно-медицинской академии, стала кандидатом медицинских наук.

Чувствуешь заботу государства в связи с тем, что ты блокадница?

Сначала дали довольно большие льготы, потом стали их постепенно уменьшать, и особенно резко во времена Матвиенко. Она вообще лишила почти всего: трудового стажа и бесплатных поездок, а деньги, которые нам дают, давно не индексируются. Так что сейчас жители блокадного Ленинграда получают только открытки от Путина, Медведева, Матвиенко и Полтавченко. Под каждую круглую дату вручают медаль, у меня их много, иногда к ним добавляют еще подарок: плед или постельное белье. Вот такая забота государства.

Есть ли у тебя привычки, появившиеся из-за блокады?

Я всегда все доедаю до конца, хлеб не выбрасываю, не могу. И когда вижу, как другие выкидывают, мне становится страшно. Если что-то не доела, то остатки сохраняю.

Фото: Наталья Скворцова