Алексей Никонов

После пугающих пророчеств нашумевшей оперы «Медея» поэт-буревестник качнулся от гражданской лирики к экзистенциальной в текстах альбома «Ключи от всех дверей» своей группы «Последние танки в Париже».

Какая музыка окружала вас в детстве?

С десяти лет я слушал финское Radiomafia, там всегда ставили самый свежак. По средам, например, крутили только панк: сначала олдовый, к вечеру последние новинки, а хардкор всякий — за полночь. У нас вся выборгская фарца слушала с их подачи The Cure и Depeche Mode, а не Led Zeppelin — это был моветон. От местных рокеров меня тошнило: все в шляпах, с бородами, они любили «ДДТ» и косили под «ДДТ». Выборг — туристический город, у кого не получалось фарцевать, чухонцам по голове давать, барыжить, тот был чмошником и на гитарке играл, чтобы телок потрахать. Мы таких ненавидели и п…дили.

Как же вы тогда сами оказались на сцене?

Эдуард Старков (Рэдт), лидер группы «Химера», привез меня в клуб Tamtam, где я услышал то же, что крутили на Radiomafia. Он вытащил меня на сцену, где выступали «Егазеба», я стал петь и смотрю, люди «козами» трясут «йеее!». Тут меня торкнуло. Не было страха — и до сих пор нет. Потом Рэдт еще с нами на барабанах играл. Все свои концерты он записывал на кассеты и раздавал, одну я потом бросил ему в могилу. Из первого состава «ПТВП» жив только басист, он сейчас в монастыре.

Чем вы на жизнь зарабатывали?

Тусовался с художниками у Выборгского замка. У них водилась трава, а брали они ее в летном училище в Питере. И мне первому в городе пришла в голову гениальная идея. Я снял все деньги с ларька, где сидел, когда из школы ушел, купил три стакана в Питере и сбыл в Выборге. И пошло. Даже придумал рекламный ход: везде заворачивали в газету, а мы с пацанами — в географические карты. Жили так лет семь, пока не начались аресты. Сложно было отказаться от легких денег, но меня обложили. Менты пасли, левые люди начали разводить на общак: посадили в «семерку», пистолет к голове приставили. А я: «Ты мне объяснил по-пацански, и я криминалом больше не занимаюсь». Такой удар им нанес, это высший дан по карате.

Вы ведь занимались боевыми искусствами?

Каратист, к которому я пришел поставить удар, сказал мне: «Знаешь, почему у Будды был высший дан? Перед ним все складывали оружие, он не доводил дело до драки». И с тех пор моя жизнь — уход от драки. В Питере вменяемая публика, хотя тут пришлось оп…дюлить одного деятеля. Но и то он оказался из Сталинграда. Не люблю название Волгоград, ревизионистское оно, а Хрущев для меня подонок. Дурачок, как Горбачев.

Хрущева вы в связи с Крымом и Украиной сейчас вспомнили?

О политике и религии я не говорю. Не в патриотизме дело, просто неприлично во время войны. После разберемся. А сейчас мне страшно и сердце разрывается. У меня друзья и там, и там. Пацана знакомого в Донецке убили, а он оружия в руки не брал.

В новом альбоме запечатлите текущий момент?

Нет. Все уже есть в позапрошлогоднем «Ультиматуме». Возникает вопрос об ответственности художника. Есть ли искусство после Освенцима? А после Одессы? Я заморочился с лирикой в отличие от «Ультиматума», где были лозунги. Хочу высказаться серьезно, сижу на измене и тексты по пять раз, как диктант, переписываю. Сильная интертекстуальная игра там: Паскаль, Селин, даже Чехов есть. Но я использую простые слова: «ночь», «поезд», «огоньки». В «Ультиматуме» я был как кот. Вот коты чуют землетрясение — и меня трясло от предчувствия катастрофы, которая происходит сейчас. А в этот раз я хочу показать драму обыденности, которую каждый из нас испытывает. Даже трагедию.

В каком стиле будет выдержан этот альбом?

Витч-хаус, постпанк, шугейз. Это для меня не вопрос моды — я хочу соответствовать времени. По моим понятиям, в альбоме все песни шлягеры. Я все-таки неплохой мелодист. (Смеется.) Мы записали его в Доме композиторов, где Шостакович Ленинградскую симфонию писал, Прокофьев работал, Свиридов. Там акустика естественная, все обшито дубом, которому триста лет. Собрали краудфандингом сумму на мастеринг у инженера, который Sex Pistols «мастерил» и The Clash. Выпустим на пластинке. Мы переиздаем на виниле «Порядок вещей» и «Зеркало», новый альбом завершает эту трилогию. Видишь, у меня два винила Joy Division стоят? Предмет культа. Видимо, в сорок лет включается нездоровый фетишизм. Я хочу, чтоб меня похоронили под песню Passover.

Зонг-оперу «Медея» , которую вы сделали с режиссером Ди Капуа, многие называют пророческой.

Недавно я перечитал монологи Медеи и испугался: накаркал. В них есть то, что фактически сейчас происходит. Может, это ложное чувство, но я ощущаю, что виноват. Я всегда смеялся над Булгаковым, но теперь понимаю фразу «рукописи не горят». Мне девчонка моя как-то показала в Интернете стих, который я сжег.

Текст: Мария Элькина
Фото: Елена Насибуллина