Варвара Турова: «В нашей стране устроено так, что, открывая кафе, энергии ты тратишь больше, чем зарабатываешь денег»

Как возникло желание обосноваться с «Детьми райка» в Питере?

Я люблю Питер. А потом «Дети райка» очень успешный проект, так почему бы его не развивать? В Петербурге, в отличие от Москвы, огромный фонд красивых помещений: старинные двери, большие окна с прекрасными видами. В Москве ты открыл красивое место — и сидишь в нем и смотришь в окно на какоенибудь, извините, ИТАР-ТАСС. Помещение для кафе мы искали давно, а когда нашли — на улице Рубинштейна, 20, рядом с театром Додина, — сразу поняли: это наше место, и уйти отсюда мы просто не можем.

Если коротко сформулировать, в чем идеология «Детей райка»?

Если коротко — в ее отсутствии. На днях я прочитала текст любимого и уважаемого мною ресторатора и кулинара Алексея Зимина, посвященный его новому проекту, и там все так подробно описано, в каждой тонкости так стильно, так модно, что я туда не пойду никогда. Есть такие стихи у Уолтера Де Ла Мэра: «“Огромные крылья”, — сказала Сюзи. “Корабль”, — сказала Элен. “А мне бы без спешки поездить в тележке”, — со вздохом сказала Джен». Дело не в отсутствии амбиций, амбиций у нас куча, просто других. Нам хочется, чтобы люди приходили к нам и чувствовали себя как дома — в смысле покоя. Чтобы им было не модно, а тепло. Чтобы и на свадьбу сюда, и на поминки. Чтобы иногда негромко играла живая музыка, а еда была вкусной.

Ресторанный бизнес для вас способ заработка?

В нашей стране законодательная база, все правила и нормы устроены так, что, открывая ресторан или кафе, энергии ты тратишь больше, чем зарабатываешь денег. В любой мировой столице я, совладелица нескольких ресторанов, была бы очень обеспеченной женщиной, но здесь я никак не могу этого о себе сказать. У любого человека, который связан с ресторанным бизнесом в нашей стране, огромное количество сил и времени уходит на абсурдные вещи вроде общения со всякими инспекциями. Почему я до сих пор все это не бросила — загадка, у меня нет логического объяснения.

Несколько лет назад вы были известным музыкальным критиком, а теперь учитесь оперному вокалу у Ларисы Гоголевской. Что случилось?

Однажды по работе я поехала в Петербург на спектакль Дмитрия Чернякова «Тристан и Изольда». Я ненавидела оперу, терпеть не могла Вагнера и ничего толком не знала про Чернякова — и думала: куда я еду, зачем, не сбежать ли в антракте? Потом я села в зале Мариинки, начался спектакль, а еще через некоторое время я поняла, что пропала. Сидела и мучилась мыслью, что, пока я занимаюсь никому не нужной работой критика, другие люди увлечены серьезным и важным делом. Я уволилась и пошла учиться петь. Потом все как-то случайно происходило: познакомилась с Черняковым, мы с ним подружились, еще через несколько лет я обнаглела до такой степени, что попросила его узнать у Гоголевской, которая в том потрясшем меня спектакле пела партию Изольды, могу ли я пройти у нее прослушивание. Она согласилась, видимо, я спела удачно, и она взяла меня в свой класс.

Вы возглавили движение в защиту профессора Анатолия Рябова, ложно обвиненного в педофилии. Почему вы, незаинтересованное лицо, ввязались в это дело?

Слушайте, ну на самом деле это не первый и, надеюсь, не последний такой случай в моей жизни. Просто для меня слово «справедливость» очень много значит. Когда была антигрузинская кампания, я принимала участие в организации грузинской вечеринки на «Винзаводе». Или, например, когда молодого пианиста Александра Лубянцева незаслуженно срезали на конкурсе имени Чайковского, мы с журналисткой Юлией Бедеровой смогли добиться вручения ему первого в истории нашей страны приза профессиональной музыкальной критики. История с Рябовым, наверное, самая яркая, поэтому она и запомнилась. Меня бесит, когда происходит что-то несправедливое.

С режиссером и музыкантом Алексеем Паперным вы партнеры не только по бизнесу, но и по искусству. Вы и дальше планируете играть в его спектаклях?

Алексей сейчас пишет новую пьесу, но будет ли спектакль по ней, я не знаю и понятия не имею, есть ли там роль для меня. Думаю, это лучше спросить у него. Он же режиссер, а не я. Его спектакли всегда делаются огромными усилиями, они находятся как бы вне «модного» театрального контекста. У Паперного нет господдержки, нет какого-то крутого продюсера. При этом его театр уникальный, честный. Понимаете, у меня много друзей-режиссеров, мне нравятся разные спектакли. Но паперновские — глубокие и настоящие. Например, в театре сейчас не принято говорить о любви в серьезном тоне. А вот у Леши мы пытаемся набраться смелости, чтобы «поговорить об этом».

Текст: Андрей Пронин
Фото: Никита Муравьев