Юрий Пирютко

Всезнающий краевед, историк и хранитель некрополя Александро-Невской лавры подготовил «Петербургскую книгу для чтения и справок», настольную энциклопедию любого городского патриота.

Как началось ваше увлечение историей Петербурга?

Может быть, повлияло то, что я появился на свет в день рождения города? Поначалу мы с матерью, преподавателем биологии, жили в Гатчине, и уже тогда я сделался экскурсоводом для всех наших знакомых и родственников. Ну а когда переехали в Петербург и поселились на Моховой, в историческом доме, когда-то принадлежавшем страховому обществу «Россия», атмосфера этой части города не могла не подействовать на меня вдохновляюще. В 1990-е годы нашу большую коммуналку расселили, и я перебрался в Коломну, где до сих пор живу и с удовольствием брожу, обнаруживая новые темы для исследований.

Когда решили, что пора делиться познаниями с читателями?

Еще в 1970-е годы вместе с коллегами подготовил ряд публикаций об артистических подвалах «Бродячая собака» и «Привал комедиантов», центрах притяжения художественной интеллигенции начала XX века, где бывали Ахматова, Саша Черный, Мейерхольд, Маяковский. В СССР это была фактически запретная тема. Но благодаря нам возник интерес, и по прошествии времени, в 2000 году, «Бродячая собака» воскресла.

У вас получается интересно рассказывать о вещах, которые многим представляются скучными. В чем ваш секрет?

Я не считаю себя краеведом классического склада. В своих статьях и книгах стараюсь быть точным в деталях, но все же предпочитаю широкий, иногда неожиданный подход — примером тому служит мой «Другой Петербург», в котором связаны темы истории города и запретной сексуальной жизни его обитателей. Я всегда хотел быть писателем о Петербурге, а не просто исследователем, и в моих книгах город становится объектом не только научного, но и художественного осмысления. К тому же в свое время я баловался беллетристикой, в советское время мои рассказы распространялись в самиздате и пользовались известностью в узких кругах. Я всегда любил и даже сам писал стихи, так что, видимо, выработал вкус к слову.

О чем ваша новая книга?

Думаю, это понятно уже из названия: «Петербургская книга для чтения и справок». В нее вошли статьи на разные темы: о жизни богемы, о петербургских финнах и шведах, евреях и украинцах. Несколько захватывающих, почти приключенческих сюжетов: где жили убийцы Распутина, как создавались кони Клодта. Есть рассказы о забытых пригородных усадьбах, таких как Боровое князя Львова и Шапки генерала Балашова. Попадет в книгу и обобщающий петербурговедческий очерк, написанный к трехсотлетию города для подарочного издания, которое получили гости президента России. Теперь его смогут прочитать все остальные. Кроме того, большую часть книги будут составлять справочные материалы: указатель, включающий более двух тысяч имен известных жителей города с биографическими сведениями, и большой адресный раздел.

Петербург для вас — это город-музей и памятник прошлого или живой, развивающийся организм?

Как сотрудник Музея городской скульптуры я, конечно, с огромным уважением отношусь к историческому наследию. Но можем ли мы считать камень с могилы какого-нибудь безвестного чиновника Гусева раритетом, за который нужно нести ответственность перед вечностью? Когда-то я придумал термины «смертинетчики» и «смертидасты». В первые годы советской власти преобладала идеология «смертинетчиков», для которых не существовало смерти и прошлого, а было только светлое будущее. Они ликвидировали кладбища, сметали памятники как ненужный хлам. Сегодня же наступили времена «смертидачества», когда все достижения, победы, лучшие страницы истории отнесены в прошлое, а текущий момент считается периодом упадка. Только этим я могу объяснить непонятное мне радение о заброшенных, уничтоженных кладбищах, таких как Фарфоровское, Митрофаньевское. Или войну за сохранение дома Рогова, от которого осталась-то одна стена. Мне странно, что мы хватаемся за случайные мелкие темы и проходим мимо настоящих градостроительных ошибок. Казанский собор потерял исторический облик: его уродуют загипсованные окрашенные колонны. На крыше Адмиралтейства после реставрации появились несоразмерные фигуры, выглядящие частоколом. Эти вопросы нужно обсуждать, но именно этого не делается.

А что вы думаете о модном сейчас поветрии восстановления исторических церковных зданий?

Восстановление — это привнесение здания в новый архитектурный контекст. Скажем, церковь Успения Богородицы на Сенной площади возвышалась над окружающим ансамблем, когда вокруг не было ни метро, ни большинства современных зданий. Увы, восстановленная, она будет смотреться нелепо, как собственный макет.

Текст: Ольга Погодина-Кузьмина
Фото: Алексей Федотов