Объясняя название нового альбома, Сергей Шнуров не без тонкости заметил, что дает критикам заготовку для каламбура: любит, мол, наш народ «Всякое» говно. Но после прослушивания на ум приходит другое, не менее расхожее и глубокомысленное: было «Всякое» или «Всякое» бывало.
Время — главная тема альбома. Оно — биографическое, историческое, относительное — рассыпано в текстах горстями: «улыбаюсь хитро я не по годам», «столько лет одно и то же», «хотя бы раз в неделю», «раньше там я была Мельпоменой», «закрыли его года назад», «я сижу непохмеленный еще с этой, той недели» и так далее.
Неслучайна поэтому и скандализирующая просвещенный вкус песня про Путина, победившего время ценой отказа от всего человеческого. А ключевым в этом отношении оказывается текст про Цоя, выстроенный в логике Мандельштамовского «Поедем в Царское Село…» Цой, Мадонна, ламбада — пласты, или лучше сказать, пластинки времени, сменяют друг друга, беспрестанно повторяясь и заигрываясь до мерзкого скрежета.
Мы не знаем, читал ли Сергей Шнуров наш предыдущий текст о нем и был ли пристыжен нелестным сравнением с Владимиром Высоцким, но факт остается фактом: «Всякое» – это шаг именно в указанном нами направлении. Дело даже не в прямых перекличках, вроде «У себя в многоэтажке / Выпить не с кем — слышишь, Вась?» — хотя эта реплика вполне могла бы принадлежать герою «Диалога у телевизора». Лидер «Ленинграда» пытается создать систему речевых масок посредством, во-первых, уменьшения доли обсценной лексики и, во-вторых, широкого использования лексики сниженной, просторечной.
Мат, если вдуматься, есть речь универсальная, его употребляют все – от школьника до президента. В этом смысле он не создает пластического образа: мы слышим просто некие экспрессивные звуки, которые носятся в воздухе и не имеют ни пола, ни социального статуса. Разговорно-сниженные слова — совсем другое. У них есть история, которую вы можете знать или не знать; характер, который может быть вам близок или нет.
Например, вам всем без сомнения знакомо слово «******» (очень плохо – прим. ред). А «колдырь»? Вряд ли. Кто такой «поцык»? Где находится «Гребанал»? А «бабца» — это одна женщина или несколько? Каково значение слова «алко»? Ну и так далее. «Рестик», «палево», «мадама», «выпитос» — каждое из этих выражений сказово по своей природе: оно изображает не только объект реальной действительности, но и субъекта, который его произносит.
Той же цели служит широкое использование в текстах альбома имен собственных. Только вдумайтесь: их в количественном отношении во «Всяком» больше, чем матов. И репертуар самый разнообразный: представлены политические деятели (Путин, Ленин, Шойгу, Сечин); артисты (Цой, Мадонна); планеты (Марс, Сатурн); художественные произведения («Гамлет» с неправильным ударением); музы (Мельпомена); музеи (Эрмитаж, Кремль — хоть и не как музей, но лучше бы так); города (Анапа); улицы, площади и каналы (Садовая, Сенная, канал Грибоедова в искаженной форме); фабрики («Большевичка»); министерства (МИД); магазины («Дикси»); имена лирических героев (Вась, Алена, Татьяна, Наташка). Все это дает реальный контекст, фон, на котором разворачиваются истории героев.
Наличие таких историй — новшество для творчества Сергея Шнурова. Чего стоит, например, следующее: «Щас чего-то не особо я / Вот жива была бабуль / Пили на ее пособие…» — натурализм, будто у Глеба Успенского.
Свою предыдущую заметку о «Ленинграде» мы завершили словами: «Из наших главных песен ушел живой, пусть и косноязычный человек». Сейчас, кажется, можно сказать, что он вернулся. Однако именно в этот момент стало понятно самое страшное: возвращаться некуда. Время закончилось. Оно рухнуло в анахронистический ад, где бригады рабочих фабрики «Большевичка» ставят лайки в комментах к постам с фотками загорелого Ленина, прилетевшего лоукостером из Анапы, а потом, заскочив в «Дикси» залить в бидоны пивко, идут по хрущевкам к Наташкам и Аленкам, воспетым Мадонной и Пугачевой. И над всем этим возвышается Кремль, часы на башне которого пробили конец истории.
Комментарии (0)