Знакомьтесь: Манижа Сангин, любимая певица новой богемы

Двадцать пять лет назад модно было быть грустным: биполярное расстройство Курта Кобейна, героиновый шик Кейт Мосс. Пятнадцать лет назад было модно любить грустных: в кинотеатрах — «Трудности перевода» Софии Копполы, «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи и «Прогулка» Алексея Учителя, из каждого радиоприемника — Cry Me a River Джастина Тимберлейка. А сегодня все счастливые, все на ЗОЖе, все на слоуфуде и тот же Джастин устраивает себе камбэк с мегапозитивным хитом Can’t Stop the Feeling. Почему так?

Если мы говорим про российских звезд, тут все лежит на поверхности: в 1990-е люди забывали про мечты и просто работали, чтобы выживать. Например, моя мама — она дико творческий человек, с шестнадцати лет занималась дизайном, организовывала концерты, хотела уехать за границу, работать в лучших модных домах, а потом — оп! — перестройка, на руках маленький ребенок, а в холодильнике шаром покати. Это, конечно, не задушило в ней художника, но ввело в летаргический сон. Кстати, иметь маму-дизайнера — большая удача: сейчас она полностью взяла на себя мой стиль, придумывает и шьет для меня концертные наряды, делает аксессуары под своим брендом Modardesigns. Наше поколение стало для родителей отдушиной. Нас с детства настолько хотели сделать счастливыми, что мы и правда счастливы — нам давали возможность реализоваться, и мы ею пользуемся. Но это не было ситуативной историей про отдельно взятую страну, ты права и про Кобейна, и про Кейт Мосс. Еще очень легко этот путь ко всепоглощающему счастью отследить по рэп-культуре: раньше рэпер пел про то, что он из гетто, у него классные женщины и много бабла, и про то, что в него стреляли. Сегодняшние исполнители не охотятся за антуражем, они ищут слово. Круто быть не бандитом, а поэтом. Окей, даже отвлечемся от творческих людей. В обществе в целом появилась мода на интеллектуальный успех: завидным женихом стал не владелец двух точек на рынке, который может купить тебе шубу из песца, а молодой компьютерный гений. Гики — новые Казановы, потому что технологии — новые шубы. Ну или бриллианты, неважно. Все хотят быстро и емко получать качественные знания. Мы превращаемся в твиттерных героев, которые не могут воспринимать информацию большого объема, а вот большой объем информации — легко: мы ускоренно поглощаем жирные, плотные, сильные смыслы один за другим. Почему важно в минуту инстаграм-видео впитать все, что хочешь сказать за час? Почему в фотографию нужно вложить такой четкий месседж, чтобы человек его сразу понял? Просто сегодня существует потребность получать сразу конечные данные и быстро их осознавать. Это классно.

Кажется, что проблема отцов и детей вывернулась наизнанку. Старшее поколение вместо того, чтобы говорить: «Как вы распустились, вот в наше время мы так себя не вели!» — возмущается: «Что ж вы все такие хорошие, умные и правильные?!» У миллениалов есть девиз Good vibes only, но с точки зрения физики это невозможно, куда делись плохие вибрации?

Красивая картинка — это просто одна сторона медали, есть и вторая — абсолютно безэмоциональная, бездушная, меланхоличная и потерянная молодежь. Она сидит в Сети — это те, кто смотрит. У каждого нормального человека есть потребность дружить, любить, но в реальной жизни строить крепкие связи — труд. А так представь, ты просто обретаешь друга в лице популяр­ного блогера: каждый день ты знаешь, что он ест, какую одежду носит, куда ходит. Ты знаком с его семьей, с его вкусами. И он такой классный, что зачем тебе кто-то еще? Ты и сам в Сети гораздо круче и смелее. Проще нащелкать двумя большими пальцами на смартфоне: «Я люблю тебя», чем сказать это вслух, глядя в глаза. Я это точно знаю, потому что на меня обрушивается какой-то Ниагарский водопад позитива в Интернете, а когда после концертов я остаюсь пообщаться со зрителями, чаще всего вижу тех же самых, но робких, осторожных людей. И я специально провожу с ними много времени, стараюсь пообщаться с каждым, каждого обнять. Потому что между нами не просто экран телефона или планшета, между нами связь — через музыку.

Это при живом общении, но через социальные сети ты все же транслируешь красивую картинку.

Я заработала определенную популярность благодаря исполнению каверов. А как можно это делать некрасиво? Это ведь чужие песни, чужие эмоции, ты их не проживаешь, ты можешь быть с ними солидарен, но из уважения к автору ты солидарен красиво. Мысль о полярности инстаграм-популярности я полностью сформировала для себя не так давно, как раз на концертах стала замечать, что люди воспринимают меня однобоко. Сделала вывод, что мой инстаграм превратился в синтетическую историю, и стала чаще публиковать простые, жизненные посты: повсе­дневные фото, сиюминутные мысли. Когда говорят, что настоящему артисту не нужны профили в соцсетях, ведь важно, какой он в жизни, я считаю это большим заблуждением. Сегодня у всех есть виртуальное «я», с этим просто нужно смириться. Но высшее мастерство — полностью отразить свое реальное «я» в виртуальном, чтобы не быть «в Сети одной, а в жизни другой». Сложно, потому что это такой крутой шанс, такой соблазн показать себя лучше и веселее, чем на самом деле. Но однажды ступив на путь искренности, ты не имеешь права свернуть, это сразу заметят. Я очень четко вижу это по лайкам: когда выкладываю что-то не от души, а потому, что надо. И вроде как время «лайкабельное» и фото вылизанное, соответствует всем канонам SEO, но откликов в два, в три раза меньше. Мы же чувствуем ложь, как животные чувствуют, что грядет стихийное бедствие и надо бежать. Но я не буду отказываться от красивой картинки навсегда, потому что не люблю радикализма. Мне нравится, что я могу корпеть над одним видео несколько дней и выдать его идеальным. А другое стримовое, без всякой подготовки. Так я чувствую себя гибкой. Good vibes, конечно, символ времени, но все движется по спирали: сейчас рьяно набирают обороты бодипозитив и #nofilter — люди публикуют свои неприукрашенные фото смело и гордо. Для менее решительных спасением стало появление «Сториз» в «Инстаграме». Господи, да люди просто выдох­нули! Можно не думать о том, что горизонт завален и виден жирок, — через сутки все исчезнет. И не стоит их винить, ведь правда необязательно все увековечивать: мы все боимся бэкстейджа и хотим сразу успеха. Хотя, конечно, такие смельчаки миру нужны. Я просто влюбилась в сериал Паоло Соррентино «Молодой папа». И мне было безумно грустно, потому что такого человека сегодня не хватает. В тему нашего разговора, я вынесла из этого фильма важную мысль: «Страдания меняют людей, хорошее настроение — нет».

17 февраля выходит твой дебютный альбом. В нем ты действительно транслируешь и страдания, и разочарование, и даже такое простое, стыдное чувство, как ревность — в песне «Люстра», премьера клипа на которую была на «Собака.ru». Пластинка получилась довольно разрозненной, а звучание приобрело коммерческую ноту — по сравнению с твоими выступлениями вживую.

Почему-то все считают, что коммерческое — это плохо, но ведь это же не так. На камерных концертах я могу исполнить песню в одной аранжировке, а записать в другой — потому что так чувствую. Когда выпускаешь альбом, ты должен быть готов к тому, что твои песни необязательно будут слушать, сосредоточенно проникаясь смыслом. Они станут фоном из автомобильной магнитолы в пробке, из динамика в ресторане, саундтреком к фильму или сериалу. Это нормально. Но есть, например, песня «Держи меня, земля», которая была написана в связи со смертью близкого мне человека. Она не вошла в альбом. И не будет записана синглом. Вообще никогда не будет записана. Я могу только исполнять ее вживую, потому что именно она фоном быть не должна. Что касается «Люстры», у нее вообще особенная история. Она про ревность, про бывшего и про его новую пассию, и я вынашивала песню — еле донесла до студии. (Смеется.) Попросила всю свою команду уйти и записала наедине с собой. Потом ребята вернулись, послушали, и мы стали думать, что же с ней делать. Вообще-то решили продать, но потом я в порыве исполнила ее на одном из концертов. И я рада, что вот эти свои злые, низкие чувства не продала, а показала. Помню, мы сидели с Олей Маркес и Елкой, они спрашивают: «И что? Ты правда взяла и записала ее? А вдруг он услышит и поймет, что это про него? Что ты так затратилась? Или, наоборот, ты выложилась, а он все равно ничего не поймет?» А я отвечаю: «Да какая разница? Я же уже не ищу кайфа в нем, а ищу в себе. И я правда кайфанула». Когда говорят, что альбом разрозненный — это тоже кайф. В каждой песне есть правда, а она разная. Я могу сказать, что сейчас работаю над аудиторией: мне не хочется донести и разжевать все для каждого, мне хочется творить для тех, кто поймет. В I Miss Him рассказана история о том, что ты идешь, вот он, хороший день и светит солнце, а вдруг внезапная личная мысль настигает тебя, ты понимаешь, что все эти декорации не несут счастья и покоя, и хочется кричать. Кстати, когда хочется, кричать надо! Я вот так и делаю как раз в этой песне — там нота высокая. В «Не твое» рисуется сильный образ: женщина, уставшая быть жертвой, она приказывает: «Хватит сердцем платить за то, что не твое». А в «Иногда», напротив, она просит: «Научи, если не ждут. Защити, если не ждут. Обними, если не ждут». В одном человеке могут ужиться сила и слабость, духовная красота и низкая ревность. И то, что они живут в одном альбоме, для меня — победа.

В твоих песнях много этники, причем самой разно­образной: в одном треке есть славянские мотивы, в другом — хоральные напевы из Гарлема. Расскажи о своих корнях.

С детства я была лишена собственного дома, своей Родины. Мне было два с половиной года, когда моя семья жила в Душанбе и начались военные действия. В нашу квартиру попал снаряд. И нам невероятно повезло: никого из семьи в квартире в это время не было. Но я никогда не забуду, как мы вернулись. На месте того, что я осознавала домом, была разруха. Увиденное врезалось в память стоп-кадром: я даже могу повторить поворот головы, с которым смотрела на уничтоженный дом. Мы уехали в Москву, казалось бы, когда я была ребенком, но если ты лишен своей земли, то мечтаешь найти дом. Этот поиск может длиться всю жизнь, но я всегда считала, что душа неотделима от тела, поэтому недавно провела инновационную процедуру: расшифровала свой геном. Оказалось, во мне столько национальностей! Даже американские индейцы! И я поняла, что моя колыбель — целый мир. Поэтому свободно обращаюсь за вдохновением к самому разному фольклору.

У художницы и мастера перформанса Марины Абрамович, выросшей на Балканах, есть мнение, что только человек, познавший в детстве ужасы войны, насилие, боль, может стать настоящим артистом и художником. Ты считаешь так же?

Этот вопрос сейчас для меня одновременно и удивителен, и совсем нет. Я восхищаюсь Мариной Абрамович, и очень часто меня сталкивают с ее образом. Будто Вселенная мне что-то говорит. Даже когда я показала обложку своего альбома, мои друзья спросили: «Инспирировано Абрамович?» Для меня Марина — это кто-то личный. Во-первых, она невероятным образом похожа на мою бабушку: сильная, не от мира сего женщина с гордой осанкой, длинными черными, как смола, волосами и спокойным, уверенным взглядом. И что-то от нее есть во мне. Ее перформансы такиечестные и смелые, что одновременно и отталкивают, и восхищают: сидеть три месяца перед зрителем и смотреть каждому в глаза? Да все думали, что она выдержит две недели! Стоять обнаженной перед любимым, который, натянув тетиву лука, устремляет стрелу прямо в твое сердце? Дышать с ним одним воздухом изо рта в рот семнадцать минут до того момента, когда оба потеряют сознание? Если предложить сейчас такие эксперименты любой паре, они расстанутся! Кстати, и Марина со своим партнером Улаем расстались, но как! Прошли по Великой Китайской стене с разных концов, попрощавшись посередине. Это безумно. Это сильно. И я понимаю, что хочу не менее сильно отзываться в искусстве. Каждый шаг, который я предпринимаю, ведет к этому. Пускай неуверенный, пускай неровный, но осознанный. Мне кажется, что я стою и выбрасываю свою музыку далеко-далеко, как семечко. Это семечко летит куда-то. И я понимаю, что идти мне до него долго, чтобы увидеть ростки. Но каждый росток — это возможность изменить одного человека. А это значит — изменить двоих, потому что он обязательно кого-то любит. А значит, изменить и троих, четверых, десяток и сотни людей, ведь у них будут дети. Цель моего творчества — построить храм музыки. В котором все будут чувствовать себя свободно и будут самовыражаться, как считают нужным.

В католическое Рождество ты дала концерт в евангелическо-лютеранской церкви Анненкирхе. А несколько лет назад девушки из Pussy Riot получили срок за самовыражение в церкви. В храме музыки, который ты построишь, будет место любому самовыражению без угрозы уголовной ответственности?

Да. Я не до конца продумала это технически, но любой сможет через музыку построить диалог со слушателем. Что касается, церквей, это вопрос уважения. Pussy Riot ворвались в храм с протестом, это в любой религии и в любом человеческом понимании — злой умысел. Когда я при согласовании концерта переступала порог Анненкирхе, я попросила разрешения вой­ти. Это важно. Я вне политики и не могу прокомментировать ту ситуацию, но со мной недавно случилась история: я пришла в храм Христа Спасителя, вдохновилась его убранством и стала фотографировать. Тут же появился охранник и сказал, что это запрещено законом. На мой вопрос, закон ли это божий, он затруднился ответить, но снимать дальше запретил категорически. Я и не стала. Не потому, что слабая, а потому, что необязательно действовать наперекор, чтобы творить.

идея: Яна Милорадовская
текст: Кристина Шибаева
фото: Валентин Блох
стиль: Полина Апреликова
визаж и прически: Ника Баева
Благодарим ДЛТ за декорации