Художник-постановщик Елена Окопная: «Я дорисовываю вселенную»

Художник-постановщик фильма «Довлатов» тонко и точно воссоздала быт и атмосферу Ленинграда 1970-х и получила «Серебряного медведя» Берлинского кинофестиваля за выдающийся художественный вклад.

Муж, режиссер Алексей Герман-младший, называет вас гением. А еще примером того, как отсутствие специального образования не может помешать тонко чувствовать и художественно видеть реальность. Как вы к этому относитесь?

Я думаю, Леша преувеличивает. Хотя это и приятно слышать. Конечно, мне важно мнение мужа и я очень ценю, что он верит в меня. У нас с ним какое-то крайне редкостное совпадение в восприятии вселенной в области искусства, и поэтому тот диалог, который случается между нами, наверное, возможен только при таком взаимопроникновении. Ведь человек может быть сколько угодно талантливым, но если он находится в среде, которая не помогает, не слышит его, а точнее, не может услышать, не располагает к раскрытию его таланта, то он так и останется нереализованным. Поэтому, если бы мы с Лешей не встретились, не знаю, что именно со мной произошло бы. Когда мы начали работать над нашим первым совместным фильмом «Под электрическими облаками», я поняла, что мне гораздо проще самой заняться какими-то вещами, нежели пытаться задавать вектор другим художникам. И, безусловно, невероятную смелость продемонстрировал Леша, который позволил мне это. Хотя со стороны казалось, что он сумасшедший.

Ведь у меня очень нетипичная манера работы. Я не могу абстрактно, прочитав сценарий, нарисовать какие-то эскизы к фильму. Первое, что происходит в моей системе координат: я очень долго погружаюсь в историю. Не столько в сценарий, сколько в ощущенческую среду времени, людей. Читаю мемуары — для меня особенную ценность имеет субъективная история. Я изучала профессию не по узкоспециальным учебникам, а по разным и весьма, на первый взгляд, странным источникам. Например, огромное вдохновение для меня — живопись, архитектура, музыка, танец или даже отдельные работы про искусственный интеллект. Я рисую в кадре. Буквально. Например, во время съемок всегда вожу с собой мешки с гравием или песком. Для меня очень важны геометрия, цветописание, взаимодействие всех объектов. Могу, к примеру, посыпать ступеньки снегом, чтобы появился объем. Хотя меня волнуют не только вопросы формы.

О вашем перфекционизме на съемочной площадке ходят легенды. Совершенно понятно, что окружающим людям с перфекционистами сложно. А вам самой?

Конечно, когда люди тебя не знают, им сложно тебе поверить. Очень многие, например, приехав на съемочную площадку фильма «Под электрическими облаками», подумали, что все объекты, которые они увидели, существововали там изначально. Но все было построено в чистом поле. Каждый камень, каждая веточка интегрированы лично мной. Я, скажем, могу изгибать забор, скульптурируя его тем самым, потому что в этом есть некая изобразительная пластика и драматургия. Люблю за счет мизансцен предметного мира додумывать, что могло вот-вот, только что происходить в данных пространствах. С начала смены и до ее конца все может измениться. Могу артистов переодеть, потому что от того, где они находятся мизансценически, меняется ощущение, глубина кадра, пластика изображения. Могу поменять их костюмы, могу добавить детали. Как в сложной живописи, где много, казалось бы, необязательных элементов, которые и формируют пространство. Вот и в кино точно так же из малозначительных элементов и вырисовывается картина мира. Но все это очень интуитивно. Интуиция для меня вообще — первоочередной двигатель. Другое дело, что, когда в нее погружаешься, сложно понять, что именно тобой руководит, — были моменты, когда я не помнила себя. А насчет перфекционизма поняла, что, если соглашаться и сдаваться в мелочах, в результате — проиграешь. Потому что, если идешь на компромисс, потом начинается ломка тебя, замысла, художественности.

После работы над фильмом «Довлатов», после погружения в эпоху, изменилось ли ваше представление о Сергее Донатовиче?

Для меня это кино было очень особенным, но не столько даже из-за Довлатова, сколько из-за эпохи в целом. Безусловно, главный герой важен, и я подробно общалась с Леной и с Катей (Елена и Екатерина Довлатовы, жена и дочь писателя. — Прим. ред.), насколько это было возможно. Но для меня фильм стал именно слепком той эпохи. Не могу сказать, что после съемок у меня изменилось ощущение от этого времени, просто оно стало глубже. Мне, кстати, сейчас предлагают делать выставку по итогам фильма, а я не могу, не чувствую в себе возможности возвращаться к этой истории. Много было получено, но и отдано. На съемках были какие-то невероятные истории погружения, когда ты переставал существовать в настоящем и жил там, в 1970-х. И пока я не могу вернуться в то время. Нет сил. Не сейчас. Нужно идти дальше. Потому что это не просто формальное создание декорации, далеко не исключительно сочетание салфетки и бутылки кефира. В этом много личной драматургии, фантазии об историях людей. Ты их детально прорабатываешь — а что же могло дальше с ними произойти? Я дорисовываю вселенную. Конечно, основываясь на существующих источниках.

Немного напоминает опыты Станиславского времен создания МХАТа в начале прошлого века. Зачем такая художественность сегодняшнему времени с одной-единственной максимой — минимализмом?

Я поклонник старого кино: Феллини, Антониони, Годар, Герман-старший, Муратова, Иоселиани. Очень мало смотрю современных фильмов. Потому что в картинах прошлого много необязательного, которое и есть кино. Недавно, например, смотрела работы, номинированные на «Оскар» в этом году. Они все гламурные, вычищенные, как мне показалось. Сегодня существует некая тенденция упрощения. Многие считают фильм «Дюнкерк» невероятным погружением в эпоху, а я при этом вижу только выхолощенную картинку — и мне удивительно слышать подобные отзывы. Ведь не может же большинство солдат быть лишенными индивидуальности, хочется увидеть лицо каждого. Мы отвыкли от изучения и прорабатывания личного. Мы теряем человека, отстраняясь от частного и округляя его до фона. Кроме того, через детали можно многое узнать о герое. К примеру, я читала когда-то, что над столом следователя управления КГБ Черкесова (Виктор Черкесов в 1970-е вел дела ленинградских диссидентов и инакомыслящих, а в 2000-е стал полпредом президента в Северо-Западном федеральном округе. — Прим. ред.) висела репродукция «Сикстинской Мадонны» Рафаэля. И этот парадокс надолго остается в памяти. Личного и индивидуального сегодня очень не хватает — мы, конечно, можем все одеваться в масс-маркет и накачивать губы, но мне хотелось бы верить, что так будет не всегда.

«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50 Самые знаменитые люди Петербурга 2018»:

главный универмаг Петербурга ДЛТ,

Испанский Ювелирный Дом TOUS,

Nespresso