В Новом музее открылась ретроспектива работ художников «газаневского» движения. Мы расспросили одного из его участников, Анатолия Белкина, о том, как он смотрит на легендарное время из сегодняшнего дня.
Экспозиция, составленная частным музеем Аслана Чехоева совместно с коллекционером Исааком Кушниром, посвящена 40-летнему юбилею двух эпохальных событий: первых легальных выставок ленинградского художественного подполья — в ДК Газа в декабре 1974 года и в ДК «Невский» летом следующего. Работы почти сотни неофициальных художников показали тогда при рекордном скоплении зрителей, выстаивавших очереди по нескольку часов. Около тридцати картин того периода (авторства Владлена Гаврильчика, Владимира Овчинникова, Глеба Богомолова, Геннадия Устюгова, Геннадия Зубкова, Александра Арефьева, Владимира Шагина, Анатолия Белкина и других) сегодня можно увидеть в Новом музее.
Анатолий Белкин, художник: Сегодня эти события ленинградской художественной жизни выглядят так: стоят молодые люди и слушают какую-то сказку из прошлого века, вот такое у них ощущение. Прошлое не должно превалировать над будущим. Я думаю о том, что впереди и вообще не жду какого-то яркого высказывания от этой выставки. Это просто такой акт памяти. Сорок лет назад мы жили в абсолютно законсервированном советском мире и были уверены, что так всю жизнь и проживем, что такие слова, как Париж, Прага, Лондон, Нью-Йорк останутся только словами, абстрактными точками на географической карте. Все мы были молоды, мир вокруг был серый, особой опасности, исходящей от власти, не ощущали, но считали себя, конечно, инородным для этой культуры и общества телом. В этой стране в то время были только два города, в которых что-то происходило — Москва и Ленинград. Мобильности способствовало то, что Оскар Рабин назвал «чемоданным размером»: то есть картина, которую снимали с подрамника, должна была влезать в чемодан или дипломат. В Москве было больше открытости, там был большой дипломатический корпус, огромное количество иностранных корреспондентов, больше художников. Связь, в том числе впоследствии и с кругом московских концептуалистов, существовала постоянно, мы приезжали туда, они — сюда, хорошо ориентировались в том, что происходило в обеих столицах. Судьба моих картин, которые были на этих давних выставках, сложилась интересно и странно. Например, работа, которая висела в ДК Газа, совершенно точно называлась «Сад», и совершенно точно она находится где-то под Берлином: мне рассказали об этом коллекционеры, которые даже думают ее оттуда выкупить и привезти сюда. Картину же «Танец» пытался найти куратор Исаак Кушнир, организатор этой выставки, и безуспешно: к сожалению, я не смог ему помочь, потому что следы ее действительно затерялись еще в начале 90-х, думаю, что где-то висит в частной коллекциии, не уверен, что в нашей стране. Соратников тех времен осталось не так много, совсем недавно, меньше двух недель назад, умер Владимир Афанасьевич Овчинников, с которым я 40 лет работал рядом: и параллельно, и вместе. С другими общаемся мы, конечно, не так часто, как раньше, у каждого своя судьба. Огромное количество художников «газаневщины» из Ленинграда выехало в то время, эмигрировало. Никакого единого эстетического или идеологического направления, глядя из сегодняшнего дня, конечно, не опеределишь, его просто не было, об общей эстетике или платформе речи быть не может и не могло быть. Было одно желание — показать, что ты делаешь. Не все художники были замечательные, как сейчас выясняется, и это нормально. Это был протест против невозможности выставляться и желание показать людям то, что ты делаешь, вот и все». |
Комментарии (0)