Павел Игнатьев: «Насколько я знаю, никто еще шубу в скульптуре не изображал»

Ученик Михаила Аникушина наконец реализовал свой замысел еще студенческих времен: в феврале на Васильевском острове открыли памятник Доменико Трезини. Мы узнали у автора, почему он нарядил первого архитектора Петербурга в шубу и заставил его щуриться от солнца.

Памятник Трезини в вашей жизни оказался многолетней историей. Чем вас занимает этот петербургский персонаж?

Мои дедушка и бабушка — скульпторы, представители школы, пожалуй, лучшего отечественного ваятеля ХХ века Александра Матвеева. Почти все родственники — художники, я вырос в мастерской, во мне воспитывали строгий стиль, любовь к Египту, к греческой архаике, к Лисицкому и Малевичу. И вдруг неожиданно, учась в Академии художеств (Институт имени Репина), я открыл для себя барокко, увлекся петровским временем. А дальше все как-то само собой пришло к памятнику Трезини. Возможно, в жизни он и не был таким жизнерадостным, как у меня, наверное, только хотел бы таким быть.

Как отреагировал на этот проект ваш профессор, Михаил Аникушин?

Михаил Константинович отнесся к нему не как к учебному заданию, а как к эскизу настоящего монумента и принял его серьезно, подсказывал, где лучше поставить, — ему нравилось место перед главным входом в здание Двенадцати коллегий, построенное Трезини. Увидев, что мне интересно все касающееся Петровской эпохи, как-то забрал меня прямо с лекции и повез на открытие памятника «Первостроителям Санкт-Петербурга» работы Михаила Шемякина.

Не будем ходить вокруг да около. Скажите, почему архитектор у вас смотрит в небо, так что с земли не разглядеть его лица?

Все просто. Сначала я задумал этот памятник для Троицкой площади, и Трезини должен был глядеть на шпиль построенного по его проекту Петропавловского собора. А потом городские власти назвали именем Трезини площадь по соседству с Академией художеств, на которой до сих пор стоит построенный им для себя дом, — стало понятно, что монумент нужно ставить именно здесь. Кроме того, изображений архитектора не сохранилось, и устремленный вверх взгляд скульптуры позволяет зрителям пофантазировать снизу о его внешности.

Самый важный элемент памятника — шуба. Зачем она?

Во-первых, насколько я знаю, никто еще шубу в скульптуре не изображал. Попробовать слепить тулуп из гривы льва — чем не вызов? Во-вторых, мотив шубы логично связан с русскими морозами, от которых так страдают иностранцы. То, что надето на моем Трезини, — «французская» шуба, мехом наружу. И потом есть в ней что-то барочное, это «скульптура про скульп туру».

Новаторство еще и в отсутствии традиционного постамента?

Да, я придумал поставить архитектора на волюту — деталь колонны. Было очень сложно рассчитать удачное место для размещения скульптуры: мы с архитектором Павлом Богрянцевым долго возили по площади пятиметровую модель памятника на колесиках перед членами Градостроительного совета.

Теперь вы собираетесь установить памятник Трезини на его родине, в Тичино? Как там относятся к этой затее?

Да, возможно, такой же монумент будет установлен в Швейцарии. Только представьте, Трезини был одним из нескольких сотен архитекторов, выехавших из этого маленького горного кантона во все европейские столицы! Это и создатели римского барокко Борромини и Фонтана, и строитель Грановитой палаты и башен Московского Кремля Пьетро Антонио Солари, и классицисты Жилярди, Кваренги, Руска. Но Трезини особый: редко кому из архитекторов удавалось построить новый город, а тем более новую столицу. Все италошвейцарцы знают первого архитектора Петербурга. Уже после открытия памятника, в марте, я ездил делать выставку на его родину, в Тичино, и встретил там троих прапраправнуков Доменико Трезини. Уехав триста лет назад в Россию, архитектор оставил в Швейцарии троих детей от первого брака. Впрочем, здесь у него родилось еще шестеро, и их потомки до сих пор живут в Петербурге и Москве.

Вы создали в Петербурге несколько памятников и мемориальных досок самым разным людям. С ними у вас тоже некие особые отношения?

Я делаю памятники на заказ, и выбор персонажей не всегда зависит от меня. С другой стороны, с некоторыми из них меня связывает и что-то личное. Так, я работал над памятной доской на Лесотехнической академии в честь ландшафтного архитектора Татьяны Дубяго, а она разработала проект реконструкции Летнего сада, в котором я несколько лет трудился реставратором скульптур. Все в Петербурге оказывается тесно переплетено.

Необходимы ли городу не только памятники, но и уличная скульптура?

Во Франции еще в 1960-е приняли закон, по которому определенный процент от бюджета строительства зданий должен отдаваться на публичные произведения искусства. При наличии такого закона у нас Петербург мог бы наполниться огромным количеством произведений, а количество постепенно перешло бы в качество. Кстати, у нас с Денисом Прасоловым, моим другом и постоянным соавтором, есть удачный пример городской скульптуры — «Памятник менеджеру» на Аптекарской набережной.

Уже придумали, кто будет вашим следующим персонажем?

Мы с Денисом закончили работу над памятником королеве Пруссии Луизе. Он был открыт в городе Тильзите в 1900 году, разрушен в 1945-м, а мы сделали проект восстановления по старым фотографиям. Известно, что, когда Наполеон завоевал Пруссию, королева вела с ним переговоры и вошла в историю как исключительно положительный персонаж — в Германии до сих пор царит ее культ. Летом памятник установят на прежнем месте, теперь это город Советск Калининградской области. Мы уже воссоздавали прежде несколько больших утраченных скульптур. Это невероятно интересно и сложно, ведь нужно отбросить все свои собственные творческие представления. Такое своеобразное упражнение в послушании.

Текст: Мария Элькина
Фото: Евгений Петрушанский