ЖИТЬ!

КАК ПЕРЕЖИТЬ КРАХ?

Надежда советских шахмат, международный гроссмейстер Марк Тайманов в 1971 году потерпел сокрушительное поражение от непобедимого американца Бобби Фишера. Чиновники от спорта заподозрили спортсмена в симпатиях к буржуазному Западу, и Тайманов в одночасье превратился в персону нон грата.

Я не выдержал напряжения, безошибочной игры своего партнера. Все мои противники были людьми, а тут передо мной оказалась машина. Однако катастрофический результат 0:6 никак не соответствовал развитию событий во время соревнований. Даже сам Фишер признавал, что счет к шестой партии должен был быть максимум 3,5:2,5 в его пользу. Если я могу переживать и краснеть за такой шоковый результат, то за содержание этого поединка я краснеть не стану. Но выводы, которые сделало партийное руководство нашей страны, были совершенно неадекватны ходу игры. Нескольким нашим высокопоставленным чиновникам представилось, что советский гроссмейстер не может просто так проиграть американцу, что у этого есть какая-то политическая подоплека – «в интересах мирового империализма».

Я был лишен всех привилегий, государственной стипендии, звания заслуженного мастера спорта СССР, возможности выступать за границей, печататься как журналист и даже концертировать. Полтора года были практически вычеркнуты из моей творческой жизни – и в шахматах, и в музыке, и в журналистике. Это была гражданская казнь. Когда я подвергался судилищу, председатель Спорткомитета Сергей Павлов сказал: «Мы знаем, что все радиостанции мира передадут о том, какие меры мы принимаем в отношении Тайманова, но нам на это наплевать. Мы уверены, что действуем правильно». Но нужен был формальный повод, чтобы применить какое-то административное наказание. Поводом послужило наличие у меня в багаже книги Солженицына «В круге первом». Юридически осуждать меня за нее оснований не было: это была книга советского писателя, который жил на даче у виолончелиста Мстислава Ростроповича, был сурово раскритикован, но не более того. Не случайно появилась замечательная шутка Ростроповича: «Слышали, какие неприятности у Солженицына? У него нашли книгу Тайманова “Защита Нимцовича”». Так что мой проигрыш явился сигналом к политической акции, целью которой было показать другим нашим гроссмейстерам, что непозволительно проигрывать иностранцам. К счастью, я по натуре оптимист и при всей огорчительности той ситуации любви к жизни не потерял. К тому же когда есть верный друг, дети, это заставляет тебя совсем иначе смотреть на все огорчения и искать утешения в семье. В конце концов через полтора года власти оказались в определенном смысле приперты к стене. Они не могли лишить меня международного звания гроссмейстера, а это давало мне право участвовать в очередном цикле борьбы за первенство мира, и я должен был участвовать в международном турнире, который проходил раз в три года. Меня вызвали в Москву, и секретарь ЦК партии сказал: «Сейчас, когда возникла проблема вашего выезда за границу, встал вопрос, как нам действовать: забить ли гвоздь глубже (надо понимать, в крышку гроба) или выдернуть его. Но мы решили, что ваша биография свидетельствует о том, что тот проигрыш был случайным эпизодом, поэтому мы заканчиваем эту историю. Успехов в дальнейшем!» Он пожал мне руку, я сразу же получил паспорт, билет, и так окончилась эпопея послефи- шеровского преследования. Отделался я хоть и не легким,  но все-таки испугом.

Вообще, мне было легче приноровиться к победам и поражениям, поскольку у меня было как минимум две профессии: шахматы и музыка. Неудачи в шахматах могли компенсироваться успехом в музыке. Например, наш фортепианный дуэт с Любовью Брук впоследствии вошел в коллекцию аудиоальбомов «Великие пианисты ХХ столетия», выпущенную Philips и Stainway. В ней имена, перед которыми можно преклоняться, начиная с Рубинштейна и Рахманинова, и только один дуэт – наш.