Диалог: Белкин и Гафин

Белкин: Саша, я очень тебя ждал, чтобы обсудить несколько вопросов, касающихся окружающей среды. Вот ты – представитель крупного банкирского дома. Банки для меня – какие-то загадочные с детства места, где хранятся деньги. Это очень романтично.

Гафин: Это естественно, что для тебя загадочно. В детстве тебе родители не оставили крупный счет в банке, ты не был с этим связан. В лучшем случае ходил в сберкассу оплатить счет за телефонные переговоры.

Белкин: И банк-то был один, когда я был маленький, – Сбербанк.

Гафин: И, в общем-то, когда ты был большой, он тоже был всего один – Сбербанк.

Белкин: Но я вообще не о банках. Я хочу сказать, что ты как раз осуществляешь какую-то глобальную культурную интервенцию, это с одной стороны, а с другой – мало внимания все-таки уделяется живой природе.

Гафин: Со стороны банков?

Белкин: Да.

Гафин: Дело в том, что банки не загрязняют природу, по большому счету. Это экологически чистый институт, единственное, что они перерабатывают, – большое количество макулатуры в виде денег.

Белкин: В каком смысле перерабатывают?

Гафин: Ну, они ими управляют, а дело в том, что эти деньги делаются из древесины, это ценная целлюлоза.

Белкин: То есть чем меньше лесов, тем крупнее банки?

Гафин: Я думаю, что тут такая история: вот, например, в Италии лир миллионы – огромное количество фантиков, естественно, большая вырубка леса. Поэтому в Италии проблема с хорошим деревом, завозят из Швеции, из Финляндии.

Белкин: В Италии вообще проблемы, там даже с культурой проблемы, я слышал.

Гафин: Сейчас потихоньку выравнивается.

Белкин: Ты думаешь, выравнивается? То есть Албания, Италия?..

Гафин: Когда в Италию нахлынут албанские эмигранты, они как раз подравняют культуру до наших социалистических стандартов.

Белкин: А вот скажи, пожалуйста, не думает ли твой банк взять какой-нибудь участок под Москвой, устроить пасеку, поставить ульи? Это так романтично!

Гафин: На самом деле у нас когда-то была сделка с комбинатом "Химволокно", мы его потом благополучно продали, а в наследство осталось охотохозяйство. И в течение десяти лет я занимаюсь этим охотохозяйством. На отдельно взятом участке я построил абсолютный рай: поставил мельницу на реке, построил загон для животных. У меня там
живет пятьдесят оленей.

Белкин: Ой, как хорошо.

Гафин: Сто пятьдесят кабанов, фазанов триста штук, уток.

Белкин: Фазанов! А на мельнице русалка живет?

Гафин: Русалка живет рядом, их можно завезти из окрестностей: там они в изобилии водятся. Этим и знамениты.

Белкин: Ты знаешь, русалки – это показатель чистоты водоемов.

Гафин: В нашем отдельном заповеднике русалки часты, но потом они куда-то расселяются дальше.

Белкин: Я знаю, что они живут в чистой воде, но купаться там опасно: могут защекотать.

Гафин: Да, это проблема.

Белкин: Я готов ко всему, только не к этому.

Гафин: Надо намазаться утиным жиром, тогда выскочить можно. Почему уток-то разводим – специально для этого.

Белкин: А гусей для фуа-гры?

Гафин: Гусей нет, они траву выклевывают, а у нас там идеальный газон. Хотели гномов завезти из Петербурга. Может, переселить из ваших запасов?

Белкин: Они очень редки. Понимаешь, Саша, пестициды, вырубка лесов, распашка целины нанесли гномам непоправимый удар.

Гафин: Ну, Тверской области это не грозит, там в течение двадцати лет ничего не высаживают, все поросло, как они любят.

Белкин: Это, кстати, единственная область, где обитают гномы-великаны. Гигантские гномы, они такого же роста, как люди.

Гафин: Да, я часто встречаю их в деревнях. Мне говорили, что они уже даже в школу ходят. Там на восемь деревень есть одна средняя школа, учатся восемь учеников, – думаю, половина из них, наверное, гномы. Но хочется более традиционных, небольших, к которым мы привыкли.

Белкин: Европейских. Знаешь, мне очень приятно: с каким банкиром ни поговоришь, они все больше дебет-кредит.

Гафин: Дело в том, что банкиры – они сами гномы. Есть такая разновидность – швейцарские гномы.

Белкин: Да-да, фантастически честные.

Гафин: Да, отсюда и доверие к банковской системе. А у нас, к сожалению, в банковской системе таких гномов нет, эта школа не пришла из Швейцарии. У нас в основном гиганты, а они часто бывают нечисты на руку, всякое случается, то есть другая популяция.

Белкин: Как говорил Хвостенко, кто на руку нечист, тот на язык остер. А вот скажи, какие у вас еще мощные экологические программы? Банки не могут пройти мимо глобального потепления, да? Банк – мощный инструмент природы.

Гафин: Да, банк может влиять, но нашей банковской системе всего десять лет, поэтому она влияет только на мелкие участки, которые конкретно банки интересуют. Они не могут еще глобально разбежаться, стараются делать хорошее только вокруг себя.

Белкин: Да, вокруг банков обычно чисто, окурков нет. Я вот, например, много раз видел, как человек писал на университет, но, чтобы человек писал на банк, не видел – охрана мешает. Это приятно.

Гафин: Я хочу сказать, университеты не одиноки, у нас люди привыкли…

Белкин: Везде писать?

Гафин: Да и не только писать, распущенно себя вести.

Белкин: А что, могут и на Красной площади?

Гафин: Да все, что угодно, что им Красная площадь!

Белкин: Мне кажется, это банк правительства, и Кремль – это тоже банк.

Гафин: Да нет, это скорее кладбище, а на кладбище случаются всякие ужасные вещи. Люди на кладбище ведут себя по-разному.

Белкин: Потому что надо ходить со свежеоструганным осиновым колом или с серебряной пулей.

Гафин: На Красной площади это просто обязательно, без осинового кола там никак не обойдешься. Сейчас мы ее немножко взбудоражили – провели там концерт Пола Маккартни, где было пятьдесят тысяч человек и было интересно. Сейчас была еще серия концертов. Очень упиралась администрация, говорили, зачем же тревожить главное действующее лицо – Владимира Ильича.

Белкин: Да он спокойный!

Гафин: У меня данные появились от охраны, которая работает внутри: ему начинает нравиться, он привыкает к музыке. Он любил музыку, на концерте Хворостовского, говорят, у него даже некая улыбка появилась на лице,
морщинки разгладились.

Белкин: Ну, Хворостовский может и мертвого разбудить, это большой талант.

Гафин: «Машину времени» он тоже нормально выдержал. К Зыкиной вот он не очень хорошо относится, народные песни никогда не любил.

Белкин: Да он и народ-то не очень любил.

Гафин: В Петербурге у нас большие, грандиозные планы.

Белкин: У нас очень не освоена сейчас Маркизова лужа – Финский залив. Фантастически плохо: после дамбы корюшка не заходит, минога уже больше не водится. Мы же славились двумя вещами – корюшкой и миногой. Это наш культурный генофонд, я бы сказал.

Гафин: Мне кажется, не в этом дело, просто народ перестал их потреблять.

Белкин: Как это?!

Гафин: Ну, у меня впечатление, что народ стал предпочитать другие морепродукты, нажимают на крабов дальневосточных.

Белкин: Ты сам-то ел корюшку?

Гафин: Вашу?

Белкин: Ничего вкусней корюшки нет.

Гафин: Есть еще корюшка дальневосточная.

Белкин: Это не то.

Гафин: Это твое заблуждение. Народ уже ее не хочет, поэтому рыба перестала заходить. Она же реагирует.

Белкин: На спрос?

Гафин: Да, когда нет спроса. Я вот недавно был в городе Самаре…

Белкин: Это известный город. Я никогда там не был, но много слышал.

Гафин: Гусев привез туда из Русского музея картину «Бурлаки на Волге», которая о томи писалась. Бурлаки вернулись на Волгу, в большой русский город.

Белкин: Очень концептуальная акция.

Гафин: Зашел в ресторан, говорю: есть у вас что-нибудь из рыбы? Мне говорят: вот морепродукты есть, креветки есть, лангустины. Я говорю: а есть рыба волжская? Они говорят: у нас в ресторане нет волжской рыбы, мы вообще ее не видели.

Белкин: А куда же она ушла?

Гафин: Она никуда не ушла. Не едят, все привыкли – лосось норвежский есть, а рыбы нормальной волжской нет. Это по инерции: были когда-то в России рыбные дни, перекормили людей рыбой. А рыба чувствует.

Белкин: Рыба чувствует все. Вообще, сверять жизненные тенденции надо по рыбным косякам. А скажи, пожалуйста, нельзя ли как-то употребить часть – я понимаю, что лишних денег нет ни у кого, ни у «Дженерал Моторс», ни у «Митсубиши», – чтобы восстановить старые рыбные потоки?

Гафин: Можно. Надо, чтобы в меню в ресторанах появилась рыба.

Белкин: Карп, караси!

Гафин: Даже если ее нет, раз она есть в меню, люди будут требовать. И она сама будет приходить. Это связано с экологией. Здесь еще вопрос, и для Петербурга, мне кажется, очень важный: сейчас в России засилье креветок.

Белкин: Да, от креветок уже по улицам не пройти.

Гафин: Так я девушек называю, в коротеньких юбках и кофточках, – такая креветочность.

Белкин: Ты думаешь, что креветки захлестнули страну?

Гафин: Захлестнули, конечно. Это сейчас наши главные враги.

Белкин: Креветки вытеснили традиционную русскую еду: куропаток, тетеревов. Медведей даже вытеснили.

Гафин: Засилье!

Белкин: Причем это же вареные креветки, что самое страшное.

Гафин: А ведь у нас есть альтернатива – раки.

Белкин: Мощный ответ был всегда Европе наши раки. А теперь вареные креветки потеснили живых раков.

Гафин: Люди перестали совсем готовить раков, даже бульон этот раковый готовить не умеют.

Белкин: Я боюсь, наши внуки уже и не вспомнят, как они выглядели.

Гафин: Ну, будем развивать, будем этим както заниматься.

Белкин: Лобстер не угрожает нашему раку?

Гафин: Гигантский?

Белкин: Наш рак хоть маленький, но может укусить любого лобстера, я убежден в этом.

Гафин: Что такое рак для России? Раки дарили вдохновение, вспомни Крылова… Нет ни одного большого русского поэта или писателя, который бы не писал, как ловить раков. А сколько народного творчества: «Ехал Грека через реку…»

Белкин: Интересно, в старых записных книжках князя Вяземского было что-нибудь о раках?

Гафин: Наверняка.

Белкин: Ну, это в спецхране пока. Ты знаешь, что я профессиональный раколов? Я умею ловить подкоряжных раков, озерных, подкамневых. У меня шесть раколовок где-то было, выходил на рака всегда вечером, один на один.

Гафин: Для русского человека это ведь не просто деликатес.

Белкин: Это как член семьи!

Гафин: А бега раковые…

Белкин: Мы затронули действительно важную тему, потому что раньше было – в любую реку войди и вынь рака. Раки, как и русалки, кстати, показатель чистоты воды.

Гафин: Абсолютно, поэтому традиция в трусах купаться, длинных, семейных, – только из-за раков, потому что они могли вцепиться, и не только в ногу. Исподнее – только на завязках, чтобы не вполз.

Белкин: А теперь хоть голым можно купаться: раков нет.

Гафин: Почему сейчас везде бикини, нудистские пляжи.

Белкин: Скажи мне, а мы будем как-то в этом направлении работать? Я предлагаю начать с северо-запада: здесь идеальные условия, полно каналов.

Гафин: Начнется, конечно, с северо-запада, потому что сейчас большинство правительства с северо-запада. Это люди, которые в курсе.
Белкин: Сейчас в правительстве полно людей, знающих, когда раки меняют хитин, когда их брать.

Гафин: И где они зимуют. Эта экологическая тема очень важна.

Белкин: Но ты согласен, что восстанавливать страну нужно с северо-запада и двигаться на юг? Потому что, пока ты с юга до севера дойдешь, все опять разрушится – очень сейсмически неустойчивая зона. А у нас устойчивая.

Гафин: Согласен.

Белкин: В Петербурге единственное сооружение на сваях – это Исаакиевский собор. У нас настолько спокойно, что у домов нет фундамента, поэтому и архитектура такая – легкая, красивая.

Гафин: Идеальное место.

Белкин: А у нас какое-то непонятное преклонение перед Западом.

Гафин: И не только перед Западом, я бы даже сказал, Карибский архипелаг, какие-то непонятные банановые республики – оттуда все завозят.

Белкин: Я политически корректен, но все-таки что оттуда можно завезти? Корюшку оттуда не завезешь.

Гафин: В том-то все и дело. А ведь в корюшке такое количество витаминов.

Белкин: В корюшке вся таблица Менделеева.

Гафин: И народ-то поэтому раньше был какой.

Белкин: Сколько пили – гораздо больше, чем сейчас, – а жили прекрасно.

Гафин: Закусывали корюшкой, раками опять же. В одном раке небольшом, семь сантиметров, столько белков.

Белкин: Белков сантиметров на двенадцать.А ваш банк будет принимать участие в восcтановлении популяции раков? У нас уже и пиво свое есть, все готово.

Гафин: Я даже думаю, что нужен альянс банков, мы одни не потянем – слишком большая проблема. Альянс российских, питерских банков.

Белкин: Я готов быть консультантом.

Гафин: Кто, как не ты, один из крупнейших специалистов? Хитиновое покрытие, кстати говоря, очень широко применяется в косметологии.

Белкин: Хитином раньше крыши крыли.

Гафин: Поэтому, конечно, все надо восстанавливать, все запущено.

Белкин: Притом, я тебе должен сказать, Петербург окружен кольцом дворцов, прудов, рек. Надо использовать то, что есть.

Гафин: Это могут быть совершенно роскошные хозяйства, которые сами будут окупаться.

Белкин: И дети станут крепче и в армию больше служить пойдут. Хитин!

Гафин: Если я не ошибаюсь, там, где едят много раков, не бывает цинги никогда.

Белкин: И варикозного расширения вен.

Гафин: Это само собой. И лихорадки. Хотя это очень возможно, потому что подвалы запущенные, а в них комары.

Белкин: Надо много работать.

Гафин: Надо к этому приложить руки. Должна быть выработана долгосрочная программа по улучшению экологии.

Белкин: Хоть наши дети будут без дрожи входить в любой подвал.

Гафин: И подъезд.

Белкин: Я думаю, банки – санитары жизни.

Гафин: Ну не все, но лучшие.

Белкин: Спас