Сын Виктора Цоя, основателя и лидера группы «Кино», стал музыкантом и директором клуба da:da: и долгое время осознанно отказывался от интервью и участия в телешоу об отце. Сейчас ему двадцать семь лет и он собирается попробовать себя в телевизионной журналистике.
О вас очень мало упоминаний в Интернете, и большинство из них — слухи. Первое и единственное интервью вы дали летом прошлого года. Почему именно тогда?
Все началось с фильма «Цой — “Кино”», который мы сделали для Первого канала в прошлом же году. И тот момент оказался, по моему мнению, правильным, потому что в кои-то веки удалось выйти из тени совместно с людьми, с которыми это имело смысл, — с группой «Кино», с Натальей Разлоговой, то есть с теми, кто действительно мог рассказать правду о моем отце, не с записными мемуаристами. Потому что, знаете, идти на программу «Пусть говорят» с какой-то подборкой школьных учительниц, которые рассказывают, что мой отец был страшно в них влюблен, ниже моего достоинства.
А чья была идея и какую роль вы играли в процессе создания фильма?
Идея принадлежала Наташе Разлоговой, которая просто нашла кассету с записью песни «Атаман» и предложила группе «Кино» что-то сделать с этим. Они согласились, после чего она уже обратилась ко мне, потому что картина была бы неполной без моего участия. И я тогда посчитал невозможным отказаться: как я говорил, с этими людьми можно было появиться в одном фильме, расставить все точки над i, развенчать какие-то мифы и рассказать правду. Кое-что снимали у меня в клубе, потом я на три недели отправился на монтаж в Москву. Кроме того, мы записали музыку к фильму по мотивам песен «Кино». Помимо этого, я был арт-директором и управлял созданием графики — вроде комиксных вставок в фильме. Последние четыре дня перед эфиром пришлось буквально жить в телецентре без сна и отдыха, в итоге за два часа до выхода мы сдали «мастер». Было очень мало времени на создание такой глыбы.
До фильма, когда вы читали о себе статьи в желтой прессе, было желание выйти и сказать-таки всю правду?
Конечно, какое-то желание было. Но, честно говоря, я привык такие вещи пропускать мимо ушей. Как максимум немножко попрыгаю по квартире от злости. Реагировать на желтую прессу, на всплеск сознания какого-нибудь журналиста — глупо. Скорее, с каждой публикацией появлялся очередной повод дождаться какого-то большого проекта, где можно будет один раз, но очень уверенно все обозначить.
Тогда же вы вновь стали Александром Цоем, отказавшись от другой фамилии?
Не то чтобы я до этого жил под другой фамилией. Просто, например, в группе, где я играл, пользовался псевдонимом, чтобы привлекать внимание именно к музыке, а не к фамилии. Иначе бы все шли на «группу сына Виктора Цоя», а этого хотелось избежать.
Вы же играли в группе Para Bellvm?
Да. Но это все-таки не мой музыкальный проект, и я не хотел бы его полностью связывать с моим именем. Да, альбом «Книга царств» был во многом моим детищем, я горжусь тем, что записывал его, но полностью отвечать за диск не могу.
Когда вы в первый раз поняли, что можете заниматься музыкой?
Я начал играть лет с пятнадцати, когда приобрел себе акустическую гитару той же самой фабрики имени Луначарского, ныне — «Арфа», инструмент, который был первым и для моего отца, — но это чистое совпадение. Тогда я начал потихоньку пытаться зажимать какие-то аккорды. Потом понял, что акустика не подходит для дальнейшего музыкального развития, купил электрогитару и стал заниматься на ней. Долгое время я учился, играл что-то с одноклассниками. Потом уже меня пригласили в Para Bellvm, а затем сотрудничал еще с целым рядом музыкантов и писал свою музыку.
Вы в прошлогоднем интервью рассказывали о своем музыкальном проекте, который собираетесь показать публике.
Да, я до сих пор собираюсь это сделать. К сожалению или к счастью, я задал очень высокую планку, которой хотелось бы соответствовать. И пока ее не достиг. В какой-то момент понял, что мои демо меня не устраивают, и решил продолжить работу над ними. Хотел делать электронную музыку, но с живыми инструментами, и осознал, например, что мне не хватает контекста: как и что появилось, откуда взялись те или иные звуки. Я начал расследовать все это начиная с ранних релизов лейбла Mute, товарищей, которые еще в начале 1980-х играли нью-вейв, — мне было интересно, как они это делали.
«Реагировать на желтую прессу, на всплеск сознания какого-нибудь журналиста — глупо. Как максимум попрыгаю по квартире от злости»
При этом вы же поклонник группы Tool. Откуда такая разница между тем, что вы делаете, и тем, что любите?
На самом деле особой разницы нет. Я в принципе слушаю разнообразнейшую музыку: например, последний Daft Punk или группу Chic, с которой меня, кстати, познакомили Юрий Каспарян и Георгий Гурьянов, — мы даже имели удовольствие что-то сыграть у Густава дома. Потом увлекся Найлом Роджерсом из Chic, который спродюсировал невероятное количество хитовых пластинок. А Tool для меня — такие классические композиторы в рамках современной тяжелой музыки, глыбы и махины, которые умудряются в мейнстримовом мире делать очень интересные вещи на очень высоком уровне, — мало кому это удается.
Насколько ваши музыкальные вкусы отражаются на том, кого привозят в клуб da:da:?
Честно признаюсь, я немного отошел от каждодневных операций. Безусловно, мои вкусы влияют на то, что там происходит. Но реальность такова: чтобы хотя бы иногда делать какие-то интересные мероприятия, приходится проводить и не очень интересные. Не хочу никого обидеть и не стану называть имена, но надо понимать, что нельзя делать каждый вечер действительно стоящие с культурной точки зрения концерты, — тогда клуб точно прогорит. Приходится обращаться к тому, на что ходят люди, и забивать как на свои вкусы, так и на пристрастия тех, кто в клубе работает. Сейчас программой занимается арт-директор, которого я выбрал, чувствуя, что он все сделает правильно, и мне в целом нравится его программа.
До da:da: у вас ведь уже был опыт организации концертов. А с чего все началось?
С моего банального интереса к этой сфере. Были какие-то музыканты, которых мне хотелось видеть в России, и я стал задаваться вопросом, как это осуществить. Начал общаться с людьми из клубной индустрии, в какой-то момент мне удалось скооперироваться с человеком, которого не хотелось бы сейчас называть в силу разных причин, в приглашении немецкой группы Deine Lakaien, — это потрясающий немецкий дарквейв с элементами классики. И мы ни много ни мало начали с того, что организовали концерт этой команды в Малом зале Петербургской филармонии, чем я по-прежнему очень горжусь. Самая главная сложность — финансовая. В маленьком привозе гораздо сложнее оценить и количество потенциальных слушателей, и доход от концерта. Большие группы поддерживают лейблы, в них заинтересованы радио и телеканалы — там все легче просчитать.
В работе с клубом с точки зрения привоза артистов были риски, которые оправдались?
Все успехи, что были, довольно хорошо прогнозируемы. И главное — то, что мы смогли привлечь интересных промоутеров, других людей, которые занимаются этим бизнесом. Лично для меня знаковым был концерт Ивана Павлова, также известного как COH, — он живет в Швеции, записывался с Петером Кристоферсоном из группы Coil. Естественно, я бы не отказался поработать с той же группой Tool, но мне кажется, эта задача больше подходит крупному концертному агентству: команде, привыкшей работать на клубном уровне, будет сложно это сделать. А из более реальных планов есть идея привезти замечательную британскую группу Chrome Hoof. Они недавно давали концерт в московской «Стрелке», но их выступление прошло как-то совсем незамеченным: люди пришли не на саму группу, а просто потусоваться.
Помимо музыкальной деятельности вы занимались оформлением обложек альбомов, но мы снова не нашли никаких упоминаний о ваших работах.
Да. Потому что опять же не хочется особо привлекать внимание к фамилии. Последняя работа, которой я понастоящему горжусь, — это первый альбом питерской группы Ongkara, они мои большие друзья, и мне очень нравится их музыка. Ребята сами пришли с идеей того, что должно быть на обложке, — трехмерный эмбрион, а конкретным воплощением — дизайном всего альбома, включая коробку, конверт, буклет и диск, — занимался уже я вместе с вокалистом Темой Кочуровым. Мы сами печатали на принтере эти коробки, примеряли, смотрели, как все будет выглядеть.
Вы для себя уже определились, кто вы больше: дизайнер, музыкант или все-таки промоутер?
По-прежнему не могу. В последнее время я задаю себе вопрос: «Саша, кем же ты станешь, когда вырастешь?» — и до сих пор не могу ответить. Именно поэтому переместился в Москву, чтобы еще чемто заняться, найти себя на какой-то другой стезе. Сейчас вот пишу колонку для газеты «Московская правда». Мне кажется, что это не проблема — быть таким перекати-полем. Периоды работы в одном месте, между которыми переключаешься, длятся теперь дольше: не по четыре в год, а по одному в несколько лет. Может, я никогда не определюсь. С другой стороны, с возрастом стабильная работа уже не кажется такой ужасной вещью, как раньше. Сейчас очень хотелось бы попробовать себя на телевидении. Мне импонирует такой авральный стиль работы — не люблю размеренность и монотонный график с девяти утра до шести вечера, тут же становится скучно. А телевидение — место, где может себя применить такой человек-оркестр, как я. Там редко бывает, когда у твоей должности есть какие-то четкие границы. Предложения уже были, но пока идут затянувшиеся переговоры, и, наверное, к осени они завершатся.
Вы часто повторяете, что не хотите в рамках своей работы ассоциаций с известной фамилией. Но были все-таки случаи, когда она помогала?
Были редкие моменты, вроде встречи с гаишником на дороге. Но вообще, моя фамилия — это, скорее, проклятие. Потому что люди начинают судить о книжке по обложке. Они не заинтересованы в том, чтобы узнать человека как такового, — им достаточно имени. Хотя меня с отцом редко сравнивают. А о том, что общего между нами действительно есть, мне самому судить сложнее: мне было всего пять лет, когда его не стало, и многое о нем я узнал из тех же книжек, что и все остальные.
А когда вы их читали, было желание что-то в них поменять, уточнить?
Поменять мне там ничего особо не хотелось. История уже стала историей, и каждый имеет право на собственное мнение. Правды мы уже точно не узнаем — даже участники группы «Кино» путаются в показаниях, — так что не думаю, что кто-то имеет право на окончательное мнение.
Правда ли, что ваша мать была против того, чтобы вы занимались музыкой?
Нет. Это была, скорее, шутка и напутствие: мол, тот мир шоу-бизнеса, который представляется подросткам одной большой веселой вечеринкой, — это неправда. И в этом я не раз убеждался на собственном опыте.
Комментарии (4)