Наследники. Павел Ходорковский

Старший сын одного из богатейших некогда людей мира открыл в Нью-Йорке бизнес по мониторингу энергопотребления и для продвижения идей гражданского общества создал Институт современной России.

Каким вы видели свое будущее в школьные годы? Насколько сильно реальность разошлась с планами?

Не помню, кем хотел стать в школе. Странное ощущение, что у тебя были какие-то очень интересные мечты, но ты их забыл. Точно могу сказать, что нефтяником стать не мечтал. Когда я рос, мало знал о бизнесе отца, а он так много работал, что рассказывать маленькому сыну о делах у него не было времени. К концу двенадцатого класса в Швейцарии я понимал, что хочу поехать в США, получить образование в американском университете, потому что там уровень бизнес-образования выше. Отправился в Babson College рядом с Бостоном, маленькую бизнес-школу, конкретная цель которой — выращивать предпринимателей. Не буду кривить душой, бизнес был мне интересен потому, что у меня был яркий пример отца, который добился успеха именно в этой сфере жизни. И мне хотелось, чтобы он гордился моими достижениями.

Вы обсуждали с отцом свое возможное будущее в ЮКОСе?

Дискуссия о наследовании была очень короткой. Папа сказал, что ЮКОС ориентирован на профессиональные качества, а не на родственные связи. И у него есть шорт-лист из десяти топ-менеджеров, которые в случае его ухода из бизнеса пошагово будут выбираться из этого списка. Сказал: «Станешь хорошо работать — через несколько лет из тебя получится профессионал, который будет интересен компании».

И вы стали стремиться попасть в этот шорт-лист?

Я решил, что нужно заниматься чем-то другим.

Как сложилась ваша жизнь в Америке?

Моя первая работа была в университете: устроился в маркетинговый департамент, занимался флеш-анимацией, программированием сайтов. Окончил с дипломом по бизнес-администрированию и специализацией «Менеджмент информационных систем». Работу нашел в Нью-Йорке, в компании Владимира Гусинского New Media Internet, которая занималась поддержкой бэк-энда информационных сайтов. Четыре года работал в дата-центре, в маркетинге, был веб-дизайнером, стал директором интернет-проектов.

Чем занимается ваша фирма Enertiv?

Мониторингом потребления электроэнергии. Производим счетчики и пишем для них программное обеспечение. Последние три года работаю над этим фул-тайм. У нас есть несколько клиентов, которые заплатили за установку, до этого было много бесплатных пилотных клиентов. Сейчас мы сконцентрировались на дата-центрах, потребляющих огромное количество энергии и внимательно следящих за расходами в этой области, и на муниципальных помещениях, прежде всего на школах, которые неэффективно используют электричество. Словом, растем. Сейчас у нас шесть человек. Мы до сих пор маленький стартап, но стараемся быстро развиваться.

Наверняка, начиная собственное дело, вы осознавали разницу его масштабов с бывшим бизнесом отца?

Это точка преткновения в наших с ним разговорах. По его мнению, перспектива должна быть громадной, желательно уходящей за горизонт. Мне трудно это понять, у меня не было возможности управлять гигантской компанией. Мы не один раз обсуждали бизнес-модель, он рекомендовал ориентироваться на интеграцию других решений в этой среде, покупать «железо» и программное обеспечение и адаптировать под задачи клиентов. Чтобы было меньше затрат, больше маржа. Но я всегда мечтал производить продукт, который можно пощупать, сказать: вот это мы сделали. Хочу построить компанию, которая будет существовать сама, без венчурных вливаний, и расти постепенно.

Вы можете общаться с отцом?

Ограниченная возможность есть. Это не сотовая связь, а обычная будка, из которой можно звонить по предоплаченной карте. Пятнадцать минут по субботам, около шести часов вечера. Но у нас большая семья, мы географически находимся в разных точках. Отцу приходится чередовать звонки. Я с ним общаюсь раз в месяц, а в остальных случаях он звонит своим родителям, моей маме, братьям, сестре.

Расскажите о младших сестре и братьях.

У меня есть сестра Настя и два брата, Илья и Глеб, они близнецы. Это дети от второго брака отца. Насте двадцать один год, она заканчивает РГГУ, факультет психологии. А братьям по четырнадцать, и они учатся в школе.

Вы не раз говорили о том, что, находясь в Америке, можете принести больше пользы и отцу, и развитию гражданского общества в России. Каковы результаты этой работы?

Я меряю успех тем, что с отцом, слава богу, за десять почти лет ничего не произошло, кроме того случая в Краснокаменске, когда его атаковали с ножом. Относительная физическая безопасность была обеспечена тем, что люди в России и за ее пределами не забыли о нем, во многом благодаря вниманию прессы. И я со своей стороны старался это внимание поддерживать, давать больше интервью, чтобы люди не забывали: отец в тюрьме потому, что стал неугоден как политический оппонент Кремля. Из конкретных примеров: первый приговор был вынесен в мае 2004 года, я тогда уже находился в Америке и помню, что моя фамилия не вызывала немедленной реакции. Когда был объявлен приговор по второму процессу, в 2010 году, мне уже никому не надо было что-то объяснять. Люди стали ассоциировать мою фамилию с термином «политический заключенный».

Оказывают ли отцу в России моральную поддержку?

Я больше всего ощутил это, когда во время первых демонстраций в конце 2011 года люди требовали в том числе освободить политических заключенных и среди прочих фамилий была фамилия моего отца. Удивительно! Мы понимаем, что протесты были реакцией на выборы, люди негодовали по другим причинам, но, выходя на улицу, они не забыли о политзаключенных. Бытует мнение, что в крупных городах люди следят за процессом, а если отъехать на несколько километров, то там всем все равно. Но по исследованиям «Левада-Центра», отцу симпатизирует около сорока процентов опрошенных по всей России.

Почему Институт современной России появился в 2009 году?

К тому времени я понял, что отца не освободят, пока не сменится режим, не начнутся реформы, люди не станут ощущать себя гражданами страны, а не зрителями. Институт занимается в некотором смысле тем же, чем и возглавлявшаяся отцом благотворительная организация «Открытая Россия», закрытая в 2006-м. У нас есть похожие проекты в образовательной сфере. Мы публикуем много аналитических статей на сайте, организуем культурные проекты, мероприятия в США, чтобы представить здесь лидеров гражданского общества, в том числе политиков. Пытаемся повлиять на скорость возврата к демократии.

Насколько нужно увеличить эту скорость?

Скорость будет увеличиваться тем больше, чем быстрее будут сажать людей, которые спокойно, без призывов к революции, участвуют в политической жизни. Я говорю даже не о Навальном, а о тех, кто был арестован по делу о Болотной.

Вы относительно недавно женились и стали отцом. Видимо, ваша дочь имеет все шансы вырасти американкой или вы стремитесь воспитать ее в русской языковой традиции?

Диане три с половиной года. Я рассматриваю в качестве приоритета в ее воспитании возможность общения как можно с большим количеством людей других культур, ценностей, опыта. Она ходит в садик, где преподают испанский с раннего возраста. Дома мы говорим на русском, на улице по-английски и стараемся сбалансировать эти языки. Моя жена приехала из России — в Нью-Йорке четырнадцать лет, мы познакомились здесь. По профессии она инвестиционный банкир, сейчас запускает свой бизнес — будет производить детскую одежду. Ей, видимо захотелось заниматься чем-то менее абстрактным.

Текст: Радиф Кашапов