наука
Евгений Анисимов
Книг, написанных известным историком, хватит на целый библиотечный шкаф. Изданная в этом году «Толпа героев» — самый занимательный учебник по русской истории XVIII века.
Как вы собирали «Толпу героев»?
Все началось с того, что меня пригласили на телеканал «Культура» и за семь лет мы сняли около ста тридцати фильмов, посвященных разным персонажам XVIII и XIX веков — в итоге накопился огромный материал. Теперь когда я прихожу в музей и вижу портреты этих людей, они мне уже как будто знакомы, даже кажется, что подмигивают. Возникла идея, что меня окружает виртуальная толпа: мужчины, женщины, знаменитые и не очень. Они беззащитны перед нами, не могут ответить на критику, на ложь, и писать о них нужно если не с любовью, то по крайней мере с пониманием того, в какой обстановке они жили.
Среди персонажей книги есть ваши любимчики?
Одна женщина, прочитав рукопись, сказала: «Они все поразительно похожи на тебя». Имелось в виду, что все они жизнелюбцы, которые стремились уйти от банальности. Например, я пишу о начальнице Смольного института на протяжении тридцати трех лет Софье де Лафон, которой основатель этого учебного заведения Иван Бецкой дал такую инструкцию: «Воспитывать матерей будущих граждан». Это было во времена Екатерины Второй, и получилось, что декабристы — как раз дети тех девочек, которых она вырастила. Есть в «Толпе» и сама Екатерина Вторая, совершенно замечательная, оригинальная личность. Если бы она сюда вошла, мы бы с ней спокойно поговорили, потому что у нее даже чувство юмора было такое, что оно современно до сих пор.
Как ваши герои получаются такими колоритными?
Обычно есть некий сюжет, завязка. Например, та же де Лафон, родом из французских гугенотов, оказалась в России, вышла замуж за достойного человека, который начал сходить с ума. Она его повезла лечиться в Париж, но это не помогло. Обнищавшая, она пришла в русское посольство, где ее приняли, дали денег. Испытав все эти несчастья и вернувшись в Петербург, де Лафон не просто воспитывала этих девочек. Они так ее любили, что, пока она работала, пробирались к ней в кабинет и тихо играли, делились с директрисой института детскими секретами. Кроме того, как говорил крупный историк Ричард Пайпс, «чтобы остаться в историографии, надо писать литературно». Это чрезвычайно важно для меня: стиль значит многое, если не все. Когда пишу новеллы, даже читаю их вслух и, уловив повторение или неблагозвучное сочетание, стараюсь исправить.
Почему вы занимаетесь в основном историей XVIII века?
Наша история напоминает мне поезд: мы сидим в своем вагоне и трясемся, опасаясь того, кто к нам прицепится в начавшемся XXI веке. А впереди на поворотах порой виден вагон-ресторан, залитый огнями: там играет клавесин, там хлопают пробки от бутылок с шампанским. XVIII век такой радостный, когда после Средневековья люди наслаждались жизнью. Посмотрите на дворцы барокко! Разве это монастыри? Унылые фабричные корпуса? Это же чертоги для наслаждений. И так и хочется перейти в этот вагон, потому что люди XVIII века жили чувствами и интересно мыслили.
Ваше отношение к идее написать единый учебник истории?
Я против такого учебника. История, если к ней подходить честно, никогда не дает четкого ответа. Царевича Дмитрия царь Борис Годунов убил или он сам на ножичек упал? Точного ответа нет и не будет, мы можем только высказывать гипотезы. В данном случае такую: Борис Годунов был сторонником тихих убийств и знал, что мальчик — эпилептик, которому нельзя давать ножик, — рано или поздно что-то подобное должно было произойти. Сталин — плохой, он преступник. Это очевидно и с точки зрения современной, и с точки зрения христианской морали. Но про очень многих исторических персонажей мы так не можем сказать — например, про Петра Первого. С одной стороны — гениальный человек, который увидел будущее вперед на многие десятилетия, даже столетия, сказал нам: «Ребята, мы — европейцы, мы не должны с ними бодаться, это наш мир». Но с другой стороны, столько народу загубил, создал крепостническое государство. А у нас любят и настойчиво требуют однозначного, точного ответа: плохой или хороший, так или иначе. Вынь да положь единый учебник без противоречий. История этого не терпит: все амбивалентно, темно, неопределенно и многопланово. Но подобное бесконфликтное произведение, несомненно, будет написано в срок, и конечно, вскоре его поглотит Лета.
А как было бы правильно писать нашу историю, раз уж нет однозначных ответов?
У меня есть книга «Россия в мировой истории», где я попытался параллельно показать общечеловеческую историю и нашу. Дело в том, что обычно историю России описывают так, как будто мы жили на Луне, в полной изоляции. А мы не существовали на задворках, но и не были пупом Земли, обитали в окружающем мире, который на нас воздействовал. Как? Вот рассказать об этом и есть задача историка.
Интервью: Мария Элькина
Фото:Андрей Давыдовский
Комментарии (0)