кино
Авдотья Смирнова и Анна Пармас
Режиссер и сценарист, в «Двух днях» расставившие точки над «i» в теме противостояния власти и интеллигенции, продолжили социологическое исследование в жанре эксцентрической комедии. Снятое в Петербурге «Кококо» — смешное, точное и, по существу, неутешительное высказывание о взаимоотношениях образованной прослойки и так называемого простого народа.
Авдотья Смирнова
Ваша картина «Кококо» получила и признание зрителей, и призы на солидных кинофестивалях. Как вы относитесь к всевозможным наградам?
Закончив картину, очень ждешь мнения коллег, и тогда радуют призы или огорчает их отсутствие. Однако это длится максимум месяц после премьеры, а потом я довольно быстро забываю об этом, но мне всегда очень хочется, чтобы оценили работу моих друзей: актеров, сценариста Ани Пармас, художников, оператора Максима Осадчего, звукорежиссера Льва Ежова. И когда кажется, что их работа не получила должного одобрения, я обижаюсь намного сильнее, чем за себя. Бывает горько думать, что неприязнь некоторых людей ко мне лично лишает моих необыкновенно талантливых товарищей заслуженного успеха.
Что такое интеллигенция, которой вы посвятили уже несколько фильмов?
Я не философ и не историк, поэтому не даю никаких определений. А про интеллигенцию я, честное слово, перестала что-либо понимать. Свое сословие и люблю, и ненавижу одновременно.
Но «определить» себя в плане самоидентификации можете?
Ну, сословно я, видимо, полуинтеллигент-полубогема. Для настоящего интеллигента я слишком экстравагантна, для настоящей богемы — слишком трудолюбива. Считаю себя хорошим сценаристом и более-менее крепким режиссером. И хотя режиссура моя пока далека от того уровня, которого хотелось бы достичь, этот уровень, мне кажется, несколько повышается от фильма к фильму. Есть вещи, которыми я горжусь, — работа с актерами, например. Есть то, что меня удручает, — скажем, банальность мизансцен.
Делите ли вы режиссуру на мужскую и женскую?
Режиссер и у нас, и в любой другой стране — это человек воли. Без воли нет режиссера, а мужчина это или женщина, не имеет значения. Все замечательные женщины-режиссеры — Кира Муратова, Марина Разбежкина, Любовь Аркус, Валерия Гай Германика, Ангелина Никонова — обладают исключительной волей.
Изменились ли вы и ваше творчество в связи с новым семейным статусом?
Я не думаю о себе в таких выражениях: «творчество», «самореализация»... Это, по-моему, лексикон Ирины Аллегровой. На мой взгляд, единственное, что объединяет Елену Ваенгу и Pussy Riot, — это способность произнести словосочетание «мое творчество».
Хорошо, вы и ваша работа.
Я не знаю, изменилась ли я, — человеку трудно судить о себе. Друзья говорят, что я стала мягче и спокойнее. Рада, если это так: человек с возрастом должен становиться мягче и спокойнее. Я любила свое одиночество, теперь люблю свою семейную жизнь, люблю своих друзей и свою работу. Сын вообще мой лучший друг. А по поводу нового статуса могу только сказать, что я замужем за самым благородным, умным, заботливым, щедрым, глубоким и обаятельным мужчиной, которого вообще видела в жизни. Такой вот у меня статус.
В прошлом году вы с друзьями и коллегами создали благотворительный фонд «Выход», посвященный проблемам аутизма в России. Почему вы стали этим заниматься?
Началось все, конечно, с Любы Аркус. Хотя нет, хронологически было не так. Сначала я познакомилась с Катей Мень, журналисткой и мамой аутичного Платона. Катя человек исключительно умный и блестящий, она умеет рассказывать о психоневрологических завихрениях с увлекательностью Агаты Кристи, и меня ее рассказы поразили. Катя давно хотела сделать фонд и предложила мне этим заняться. Но я не чувствовала в себе ни сил, ни хотя бы элементарных знаний для этого. Потом Люба Аркус, мой очень близкий друг на протяжении многих лет, начала снимать свой фильм и заниматься судьбой Антона Харитонова. Люба обладает такой сильной интеллектуальной и эмоциональной энергией, что может заразить окружающих ее людей чем угодно. Если она заинтересуется межпланетными путешествиями, то мы, ее друзья, начнем безропотно собираться на Марс: поскольку она все равно нас туда увезет, так зачем тратить время на сомнения и споры? Судьба самого Антона была очень драматична, но материал фильма о нем просто потрясал. Люба делала картину четыре года, и за это время многие из нас познакомились с родителями детей-аутистов, со взрослыми аутистами. У Любы, кстати, в полуготовом виде лежит фильм о родителях, едва ли не более сильный, чем «Антон тут рядом». Положение этих людей — и детей, и взрослых — отчаянное, душераздирающее, нестерпимое. В ходе этого общения и возникло убеждение, что нужно делать фонд, причем срочно.
Как он действует?
Фонд пока не занимается адресной помощью семьям, да это было бы и неправильно. Мы хотим помочь государству построить с нуля систему поддержки аутистов. Сегодня для них нет ничего: ни диагностики, ни коррекционных методик, нет даже статистики, поскольку некому ее вести. То есть делать надо все, сразу и одновременно. Мы создали сайт www.outfund.ru, очень, по-моему, удачный, где много информации, до нас на русском языке не публиковавшейся. Переводим сейчас два основополагающих труда по АВА-терапии — терапии, основанной на поведенческом анализе, которая является золотым стандартом коррекции аутистов. Фактически это учебники, по которым можно будет потом обучать студентов новой специальности. Добиваемся внесения этих специальностей — например, поведенческий терапевт — в государственный реестр. Провели большой семинар для врачей и родителей в Воронеже, международную конференцию в Москве, профинансировали существование двух классов для аутистов в двух школах — много чего. На сайте есть вся информация о том, что мы делаем и как подать нам заявку.
Фонд — это тоже ваша работа?
Конечно. Очень непростая, иногда доводящая до слез и уныния, но очень для меня нужная.
Анна Пармас
В «Кококо» все замечательно органично произносят текст. Это актеры так вжились, присвоив его, или вы подгоняли диалоги под них?
Когда мы писали сценарий, уже знали конкретных исполнителей главных ролей и старались максимально приблизить все реплики к их индивидуальности. Это не значит, конечно, что Анна Михалкова и Яна Троянова такие, как их героини, но мы пытались писать так, чтобы им было удобно это произносить. Естественно, уже во время съемок Авдотья допускала небольшие изменения текста. В особенности так было с Яной, когда актриса говорила, что какую-то фразу ей произнести сложно, и сама же предлагала: «А можно я скажу так?» Оставалось решить, можно или нельзя, но практически всегда было можно. Что касается текста Ани, он в фильме один в один по сценарию.
Сценаристу следует писать только о чем-то ему хорошо известном или можно восполнить недостаток знания фантазией?
Мне кажется, надо обязательно изучать то, о чем пишешь. Лиза, героиня Анны Михалковой, работает в Кунсткамере, а Дуня очень хорошо знает мир музейных работников, много мне о нем рассказывала. Вообще, первая фаза написания сценария называется «разработка»: недели две-три ты общаешься с большим количеством народа, берешь интервью. У нас есть первый совместный сценарий, фильм по которому, к сожалению, пока не снят, о провинциальном ресторане. Вы себе не представляете, какое количество разных ресторанных людей мы опросили, прежде чем сесть и начать писать.
А героиня Трояновой Вика, «человек из народа», екатеринбургская бой-девка, была неизвестна вам, так же как Лиза?
Вика была нам очень даже известна. Я представляла себе одну свою подругу, и мне кажется, в фильме она и получилась.
Как вам работается вместе?
С огромным удовольствием. Помимо собственно работы, написания сценария, это еще такая чудесная игра. Представьте, что вы общаетесь с близким другом — умным, остроумным, чье чувство юмора вам близко, которому интересно то же, что и вам, он думает о том же, о чем и вы, — и вам бы сказали: «Посидите вместе, поболтайте, а мы вам за это еще и денег заплатим». А на съемки я, честно скажу, прихожу отдыхать, тусоваться. Там работает Дуня, и, кстати, она один из немногих режиссеров, кто насъемочной площадке всегда точно знает, чего хочет и что будет делать.
А если между вами возникают разногласия?
Такие моменты редко, но бывают. Например, мы долго обсуждаем какую-то сцену, и каждая хочет, чтобы она выглядела совершенно по-другому. Тогда никто из нас не упирается. Мы немножко отстраняемся от проблемы — и дальше доверяем все чувству. Бывает, что в результате Авдотья настаивает на своем и оказывается права, иногда настаиваю я — и льщу себя мыслью, что тоже получается неплохо. Но чаще всего выходит так, что истина лежит посередине и лучшим оказывается какое-то третье решение.
Как в «Кококо» удалось добиться такого ровного ансамбля из актеров и непрофессионалов?
А герои кажутся убедительными, живыми?
Безусловно.
Значит, актерам удалось сыграть правдиво, достоверно, а не актеры, и я в их числе, старались быть максимально органичными и не испортить дело. Честно скажу, я не хотела играть эту домработницу Надю, говорила Дуне: «Пожалуйста, не надо». Я ведь довольно застенчивый человек, мне нелегко выйти и сыграть. Но поскольку мы и этот образ списали с моей близкой знакомой, Авдотья сказала: «Никто лучше тебя ее не сделает». А на площадке она действует жестко, умеет добиваться своего, так что я очень старалась.
Дальнейшие планы совместной работы с Авдотьей Смирновой есть?
Да, такой план существует, я очень надеюсь на эту работу, жду ее, но подробнее пока не буду говорить, боюсь сглазить.
Скажите хотя бы, вы продолжите, очень огрубляя, исследовать взаимоотношения интеллигенции и народа?
Вот именно: очень огрубляя. Конечно, будет лукавством сказать, что мы вообще не думали об этой теме, не предполагали, что фильм будут рассматривать таким образом. Но все-таки основной нашей задачей было рассказать историю двух влюбленных людей, которые начинают друг друга терроризировать.
Интервью: Мария Кингисепп, Дмитрий Циликин
Фото: Полина Твердая
Рисунок: Никита Панин
Комментарии (0)