• Журнал
  • Главное
Главное

Новейшая история: Алексей Балабанов

Каждый фильм Балабанова — прыжок выше головы. Он никогда не снимал народное кино, но народ разобрал его фильмы на цитаты. Не считался с конъюнктурой, но всегда оказывался в фокусе внимания критиков. В новейшей истории не было картин, которые вызвали бы такую бурю полярных оценок, как «Брат» или «Груз 200». Новый, четырнадцатый фильм, «Я тоже хочу», о путешествии к колокольне счастья, режиссер назвал своим завещанием. Будет страшно и красиво.

Первая встреча

Страна узнает о Балабанове из программы «Взгляд». «Настя и Егор» отвечает на ключевой вопрос перестройки.  Свердловский рок-клуб как кузница кадров.


«В здание телецентра вошел Данила. Пошел прямо, с восторгом провожая взглядом проходящих мимо телезвезд. Быстро подошел Любимов. “Александр”, — сказал он и протянул руку».

Историческая встреча Данилы Багрова с Александром Любимовым в фильме «Брат-2» (2000) Алексея Балабанова символична. Брат не был обязан Любимову своим появлением на свет, но имя Балабанова вся страна в одночасье узнала летом 1989-го из телепрограммы «Взгляд», которую вел именно Любимов. Вся страна — это не преувеличение: фрондирующий и разбитной «Взгляд» не знал конкурентов. Не факт, однако, что, узнав, страна запомнила имя тридцатилетнего автора короткометражки «Егор и Настя». Зрителям было неважно, благодаря кому они увидят Настю Полеву и Егора Белкина, звезд уральского рока, сводившего с ума агонизирующий СССР. «Егора и Настю» смотрели как еще один эпизод перестроечного сериала на тему «Легко ли быть молодым?» — так назывался нашумевший фильм Юриса Подниекса (1987). Подразумевалось, что молодым быть нелегко конкретно в СССР — партократия запрещает играть якобы протестную музыку, но если отвоевать, как пел Майк Науменко, «право на рок», жизнь станет прекрасна и легка. Впрочем, «Егор и Настя», как и вообще фильмы Балабанова, не о гнете режима и не о том, что тяжело быть молодым, а о том, что быть тяжело по определению. Особенно художнику, вечно переживающему конфликт между реальностью и мечтой.

 

— Не брат ты мне, гнида черножопая.
— Не брат ты мне, гнида черножопая.
— Are you gangsters? — No, we are russians!
— Are you gangsters? — No, we are russians!
— I go to Chicago. Му car — кирдык.
— I go to Chicago. Му car — кирдык.

Егор с наивным ницшеанством грезил то о море водки, то о братании со Стингом. Называл себя «бутоном», который, распустившись, потрясет мир своей красотой. В устах ражего парня это звучало не столь комично, сколь трагично, а то и страшновато. А еще фильм говорил об одиночестве вдвоем, которое Настя тщетно заговаривала своим отчаянным голосом. Вряд ли это заметили зрители, повторявшие вслед за Константином Кинчевым как заклинание: «Мы вместе!» В фильме Егор замечает, походя, но точно: никто из чиновников не говорит музыкантам, что они «вредны». Говорят, что они «не полезны». Балабанов, входивший вместе с Александром Пантыкиным, Вячеславом Бутусовым, Владимиром Шахриным в легендарную свердловскую рок-тусовку, тоже «не полезен». Работая помощником режиссера на Свердловской киностудии (1983–1987), свои первые опыты, включая спецвыпуск «Что вас беспокоит?» киножурнала «Советский Урал», он снял именно о них. Но любит Алексей Октябринович песню, от рока бесконечно далекую.

 


Интермедия: Разлука

Москва. Декабрь 1995-го. В те былинные времена, когда «калаши» в ресторанах сдавали в гардероб непринужденно, как дубленки, я захаживал в относительно безопасное, потайное «нэпманское» кафе на Старом Арбате. Однажды ночью зашли и Алексей Балабанов с Сергеем Сельяновым. Заприметив у соседней компании гитару, Сельянов наладил переговорный процесс: вот тут друг-режиссер очень хорошо играет на гитаре, не одолжите ли, он споет свою любимую. Одолжили. Балабанов тронул струны: «Разлука, ты, разлука / Чужая сторона / Никто нас не разлучит / Лишь мать сыра земля», — и закручинился. И еще раз: «Разлука...» И еще. До драки с хозяевами гитары не дошло: Сельянов — незаурядный дипломат. «Разлука» в этом кабаке была возмутительно неуместна. Но ничто так не выражало тревогу и истерику времени, как именно эта песня именно в этом месте. Эпизод из неснятого фильма — вот что это было. «Разлука» — неслышный лейтмотив фильмов Балабанова. Ее могли бы напевать едва ли не все его герои, хотя это вовсе не означает, что они альтер эго режиссера. Пошлая, но работающая теория — зритель должен идентифицировать себя с персонажем, чьими глазами смотрит на мир режиссер, — на Балабанове, на мой взгляд, дает осечку. Отождествить себя с его героями невозможно, он не равен им. Он как Максудов из булгаковского «Театрально- го романа», перед глазами которого возникала маленькая освещенная коробочка, где суетились и умирали человечки из его будущей пьесы. Оба режиссера не вполне властны над ними, но и не записывают покорно «шум времени». Их метод — это какой-то третий путь, соавторство с воображаемой, но пугающе достоверной реальностью. Однако со времен «Брата» камни летят в Балабанова именно потому, что критики отождествляют его с героями, считают ответственным за их слова. Что ж, он оказался в хорошей компании с Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, осужденными в 1966 году именно за слова и поступки их персонажей.

 


 

 

«Единственная сложность работы с Балабановым для меня состояла в том, что он любит выпить и закусить. Но он всегда знает, чего хочет. Я люблю таких людей, и это качество Балабанова мне близко. Ставится сценарная задача — ты начинаешь искать изображение. И с ним это вовсе не мучительно: мы никогда не рвали на себе волосы, а быстро находили общий язык. Сравнивать фильмы, которые мы сделали вместе, невозможно. «Про уродов и людей» снят в манере фотографий начала ХХ века. В фильме «Мне не больно» получилась отличная мелодраматическая картинка, соответствующая сюжету. «Братья» очень отличаются по атмосфере: первая часть  — романтическая и наивная, вторая — коммерческая и жесткая. «Река», хоть она и не закончена, кажется мне наиболее точным фильмом с точки зрения изображения, в котором реализован замысел режиссера, созданы характер и настроение. Все картины очень разные. Поздние его фильмы я считаю вторичными и слишком пессимистичными. Они не оставляют надежды. Могу сказать цинично: я не жалею, что не принимал в них участия. Если говорить политкорректно, это не моя тематика. Я не вижу в них идей, под которыми я бы подписался. Многое кажется мне просто перепиской старого. Но с Лешей мы до сих пор друзья.»

— Сергей Астахов,
оператор.


Снимал фильмы «Счастливые дни»,
«Брат», «Про уродов и людей» «Брат-2»,
«Война», «Река», «Мне не больно».

 

Чужаки

Художник отчуждения и изгнания. Какой свой фильм Балабанов считает лучшим. Северная страна.


С кем, собственно говоря, разлучен лирический герой песни? С любимой? С родиной? С жизнью? «Разлука» — это жалоба чужаков не только в городе, куда занесла их судьба, но и в бесприютном мире как таковом. Балабанов — художник изгнания и отчуждения, заступник за чужаков и изгоев.

Из их числа лишенный всего, включая имя собственное, больной герой «Счастливых дней» (1991). Колотящийся во врата Замка Землемер («Замок», 1994). Невинный братоубийца Трофим («Прибытие поезда», 1995), подавшийся с тоски в столицу, где увидит, прежде чем загреметь на каторгу, лишь кабак да бардак. Его изгойство беспредельно: спустя девяносто лет даже лицо на кинопленке, единственное доказательство его бытия, недрожащей рукой вырежет и выбросит в корзину помреж, сыгранный самим Балабановым. Бомж Гофман, решивший самой своей жизнью опровергнуть поговорку «Что русскому здорово, то немцу — смерть», и киллер Татарин в идиотском галстуке («Брат», 1997). Иван («Война», 2002), вернувшийся в Чечню, откуда чудом унес ноги, по- скольку мирная жизнь на малой родине страшнее любой войны. Нищие дизайнеры и умирающая Натэлла Антоновна («Мне не больно», 2006). Утоляющий морфием деревенскую тоску доктор Поляков («Морфий», 2008). Жалкий контуженный якут («Кочегар», 2010), на краткий миг ставший собой прежним — подтянутым, при полном и последнем параде, героем Советского Союза, — чтобы отомстить палачам дочери и принять смерть самурая. Даже порнограф Иоган («Про уродов и людей», 1998), трогательно, по-детски вожделеющий морковку в сметане. Даже мелкий бес революции Горенбург («Морфий»).

Во вселенной Балабанова чувствуют себя в своей тарелке лишь алчные хищники: однотипные клетчатые оккупанты Петербурга («Про уродов и людей»), головорезы, переквалифицировавшиеся в депутатов («Жмурки», 2005), фарцовщики, изготовившиеся разодрать труп СССР («Груз 200», 2007). Совершенно нормальные уроды — в отличие от людей, для которых естественно именно отсутствие нормы.

Своим лучшим фильмом Балабанов считает «Реку», незаконченный фильм-изгой об изгоях вдвойне: о прокаженных, изгнанных из общины якутами, и без того униженным — что в империи, что в СССР — меньшинством. Из сценария по книге «Предел скорби» отбывавшего якутскую ссылку поляка Вацлава Серошевского Балабанов выжег любую этнографию. Остались полуголые изъязвленные люди даже не на голой земле, а во власти голых и страшных стихий: холода, ветра, воды, огня, отчаяния, ревности.

 

Актер Нюрбинского передвижного драматического театра Республики Саха Михаил Скрябин в кино играл только у Балабанова — в «Реке», «Грузе 200» и
Актер Нюрбинского передвижного драматического театра Республики Саха Михаил Скрябин в кино играл только у Балабанова — в «Реке», «Грузе 200» и «Кочегаре» (на фото).

 

Вообще, народы Севера — больная, личная тема для Балабанова. Он видел их заброшенность и нищету. Еще в 1980-х, когда объездил «севера» со съемочной группой фильма о пер- вопроходцах, пил с ними «огненную воду», на которую пионеры русского капитализма выменивали драгоценные шкуры, как в «Грузе 200». Герой фильма «Кочегар» тоже якут, в чем соблазнительно увидеть метафору: мол, все мы — якуты. Но Балабанов метафор не любит.

В разгар съемок «Реки», 21 ноября 2000 года, в страшной аварии погибла двадцатисемилетняя исполнительница главной роли, великолепная актриса Туйара Свинобоева. Она мечтала, что фильм позволит ей, прозябавшей в общаге, обрести свой дом. Балабанов смонтировал и озвучил все, что успел снять: сорок девять минут, излучающие давно потерянную кинематографом почвенную энергию мощнее, чем шедевры Мурнау и Довженко. «Река» воспринимается как полноценный фильм, а не руины, надгробие. Да, полноценный, но изгой.

 

Страшный суд

О смертных грехах российского кино.


На съемках фильма «Я тоже хочу».
На съемках фильма «Я тоже хочу».
Сергей Сельянов, Алексей Балабанов, Александр Мосин на съемках фильма «Я тоже хочу».
Сергей Сельянов, Алексей Балабанов, Александр Мосин на съемках фильма «Я тоже хочу».

«Закончил фильм?» Балабанов машет рукой: «А, говно!» Речь о «Я тоже хочу» (2012), фильме сокровенном, который режиссер называет чуть ли не завещанием. Но он настолько не приемлет пафос, что говорить о нем и назло ему хочется как можно патетичнее. Когда русское кино призовут на Страш- ный суд, его уличат во многих смертных грехах. Прежде всего в предательстве и великого советского прошлого, и настоящего, отражение которого потомки будут тщетно искать на экране, и будущего, поскольку профессионализма от профессионалов больше не требуется. Гореть бы этому вконец изолгавшемуся кино в аду. Но у него найдется, что сказать в свое оправдание. Это оправдание — фильмы Алексея Балабанова.

 

Герой Беккета

Лекарство от жизни и от смерти. Охранники принимают Балабанова
за самозванца. Самый успешный русский режиссер.


У Балабанова жизнь равна киносъемкам. Это кажется тавтологией или банальностью: зачем иначе нужны режиссеры, если не для того, чтобы делать кино? Но подавляющее большинство режиссеров органично в дополнительных ипостасях. Балабанов же в амплуа критика, пророка, учителя, трибуна, светского персонажа немыслим. Для него кино — лекарство и от жизни, и от смерти. Как морфий для доктора Полякова.

Балабанов будет говорить о своих фильмах, только если приставить ему к горлу нож, да и то односложно. Интервью с ним — кошмар журналиста: «Да что тут говорить, ты же сам все понимаешь».

Балабанов — фрик, безразличный к внешней стороне жизни. Чтобы понять охрану, принимающую режиссера на премье- рах его фильмов за самозванца, достаточно увидеть, как он одевается: в тельняшку, бесформенную куртку, «афганскую» панаму. Киновед Олег Ковалов умилялся после премьеры полнометражного дебюта Балабанова «Счастливые дни»: «До чего же он похож на герметичного беккетовского героя». Кошмарный комплимент: изгнанный скорее из морга, чем из больницы, герой с забинтованной головой задабривал встречных, предлагая «показать темя». Что там у него? Лучше не знать: обнаженные, как у Балабанова, нервы — это Балабанов не от мира сего? Но «сей мир» он видит, ощущает и транслирует так точно и беспощадно, что по его фильмам будут изучать происходившее в России на рубеже веков. Еще один парадокс: избегающий любой суеты, никогда не льстящий зрителям, снимающий от первого лица страшные и отчаянные фильмы, «радикал» Балабанов, опровергая все стратегии коммерческого успеха, стал одним из самых успешных русских режиссеров в эпоху, когда само словосочетание «успешный русский режиссер» звучит как издевательский оксюморон.


— Хорошее лекарство морфий. Только мне кажется, что мы от него погибнем.
— Хорошее лекарство морфий. Только мне кажется, что мы от него погибнем.
Сценарий «Морфия» по мотивам «Записок юного врача» Булгакова написал Сергей Бодров-младший.
Сценарий «Морфия» по мотивам «Записок юного врача» Булгакова написал Сергей Бодров-младший.
— А у меня няня умерла...
— А у меня няня умерла...
— Пусть лысый уйдет!
— Пусть лысый уйдет!

 


Интермедия: Зеркало

В Советской армии Балабанов нажил неприятности. Его, военного переводчика, отстранили от полетов за рубеж, сослав на Рижскую базу ВМФ. В письме другу он рассказал анекдот: «Брежнев смотрит в зеркало, качает головой и говорит: “Ох уж мне этот Тарковский”». «Зеркало», в отличие от «Андрея Рублева» и «Сталкера», в десятку любимых фильмов Балабанова не входит. Хотя однажды он проговорился, что перлюстрированное письмо с анекдотом — это еще не все. Возвращаясь из командировки в Анголу или Сирию, куда будущий режиссер сопровождал партии советского оружия, Балабанов, занятый покупкой недоступных тогда в СССР пластинок, «отстал от самолета» в Будапеште. Отстать от военно-транспортного самолета — это высшая, беспримерная степень пофигизма.В «Кочегаре» на огонек(огонек крематория: душегубы сжигают в котельной тела своих жертв) к герою заходит холеный, осанистый, довольный собой и жизнью полковник, как раз снабжающий оружием страны третьего мира. «Остался бы в армии, — говорит Балабанов, — мог бы оказаться на его месте». Это вряд ли.

 


 

 

Текст:  Михаил Трофименков 

 

Следите за нашими новостями в Telegram
Материал из номера:
Ноябрь

Комментарии (1)

  • Денис Скачидуб 24 авг., 2018
    читал его сценарии в университете. уникальные работы у них получались. не давно посмотрел фильм Родина, снятый режиссером Бумера, и мне понравилось, фильм послужил интересным поводом для интересной дискуссии.

Купить журнал:

Выберите проект: