текст: Екатерина Аверьянова
Петербургский режиссер Анатолий Праудин, хорошо знакомый местному зрителю по работе в театре «Самарт», представил свой новый документальный спектакль «Донецк. 2-я площадка» — результат зимовки в одном из жилых кварталов в Куйбышевском районе Донецка, где несколько человек все еще работают на местном Химическом заводе.
Мы специально поехали на вторую площадку зимой: мы промерзали там до костей, чтобы точнее прочувствовать состояние ее жителей. В определенный момент стало ясно: в ближайшее время события в ДНР не закончатся, а это — наш мир. Это происходит не где-то на Ближнем Востоке или в Африке, а прямо рядом с нами. Нас волновала тема человека на войне и то, что с ним происходит в период страшной опасности, и именно поэтому мы поставили перед собой задачу оказаться там. При этом в период сборов мы и не представляли, что из этого получится – события в таком случае должны развиваться естественным образом. Когда начинаешь делать любой спектакль, до самой премьеры не знаешь, каким он окажется.
«Донецк» для меня как для режиссера – важное и нужное высказывание, но не первый мой спектакль об отношениях человека с войной. Несколько лет назад мы поставили «Швейка» в Екатеринбургском ТЮЗе, и эти два спектакля тематически соотносятся между собой. Но главное, и там, и там я остаюсь убежденным пацифистом. Война – это совершенно уродливое
явление нашей жизни.
Обычно мы показываем «Донецк» в театре «Цехъ» в Санкт-Петербурге. Зимой там тоже холодно, но, конечно, не так, как сейчас в «Арт-котельной», которую мы выбрали для показов в Самаре. Здешняя температура оказалась максимально приближенной к той, в которой мы жили – в другом, более обустроенном помещении все выглядело бы слишком нелепо. Но площадка – не единственное, что влияет на атмосферу спектакля – важно вообще все.
Сложно сказать, почему документальный театр сегодня снова популярен и актуален. Наверное, это ответ на зрительский запрос. При этом художественный и документальный театр на самом деле мало чем отличаются друг от друга. В обоих случаях нужно искать форму, ритм и интонацию. И там, и там происходит высказывание какой-то конкретной мысли, только в художественном театре ты работаешь с готовым текстом и его персонажем,
а в документальном – с человеком, вместе с которым вы создаете новый текст в процессе репетиций. Разница только в том, что в доке минимизируется доля вымысла – в основе всегда лежит какой-то реально существующий факт.
Никаких особых приемов и готовых решений в документальном театре нет. Любые отмычки к человеческому документу отыскиваются только во время работы над собранным материалом, и каждый раз ключ надо вытачивать заново здесь и сейчас.
Нет ничего сложного, чтобы не высказывать в документальной постановке свою собственную позицию: как себе поставишь задачу, так и сделаешь. Художественный образ должен возникать из живого материала — изучение среды дает более конкретное его ощущение. Кроме того, актерам это дает сумасшедшее уточнение всех обстоятельств – особенно, когда речь идет о нестандартных ситуациях. Артист изначально натренирован на то, чтобы составить цельную картину происходящего через наблюдение и через свое участие в этом. От этого меняется качество не только актерской работы, но и всего спектакля в принципе. Например, когда режиссер Лев Додин восстанавливал свой спектакль «Братья и сестры», он на месяц уезжал в деревню, и на постановке заметно влияние этой поездки. Но со временем накопленные ощущения притупляются, а позже совсем уходят. В общем-то, и сами спектакли долго не живут.
Этим летом я хочу сделать еще одну военную экспедицию и на месяц поехать вместе с двумя артистами в Сектор Газа: там есть еврейское поселение, в котором живут русские. Затем «Донецк. 2-я площадка», «Одиссея» и работа после экспедиции в Палестину вырастут в трилогию: три истории о русском человеке, затерянном либо на войне, либо во льдах, либо в пустыне. При этом в каждой из них меня волнует не политика, а личная история человека.
Сегодня в «Самарте» мы готовим премьеру бунинских «Темных аллей»: театр попросил меня найти материал в русле русской классики. Это могло быть что угодно, не обязательно драматургия, но я выбрал спокойный материал – человеческие истории и темные аллеи нашей души.