Идеолог нескучного музыковедения Анна Виленская — о книге про Radiohead и отношении к слушателю как к сложному подростку

Аня, последний раз мы виделись год назад. Что изменилось в твоей жизни?

Я взяла спокойный темп сейчас. В прошлом году, с мая по май, когда мы познакомились, у меня был большой карьерный скачок. Продолжать дальше в таком темпе странно и непонятно — это превращается в невроз. Я переставила цели и решила за ближайший год решить проблемы с беспокойствами и тревогой, поэтому много и долго занимаюсь на сессиях. В следующем году мне 25, и у меня появилось странное ощущение, что либо сейчас, либо никогда. Юность уже прошла, а самая классная молодость сейчас, и надо бы ее не пропустить. Иначе можно просто скипнуть этот период в угоду внутреннему критику, которому только и подавай новые достижения.

Ты сказала про молодость. Что это такое?

Я все время откладывала скилл «получения кайфа от жизни». Думала: ну сейчас я поработаю, а потом буду богатая, обложусь психотерапевтами и заживу на Багамах. Я заметила, что когда люди описывают наслаждения и то, к чему стремятся, они говорят о красивой природе, вкусной еде, наслаждении своим телом через спорт или секс. Но когда остаются наедине с этим, им становится тяжело. Тяжело провести 15 минут в парке без телефона, потому что мир начинает на них давить. Тяжело есть вкусную еду без контента на фоне. Начинается странное чувство переизбытка наслаждения, и тебя выкидывает из реальности. Вроде занимаешься спортом, но формально. Из-за паники и неумения отдыхать люди набирают себе больше дел, обещая, что будут отдыхать после.

Но это иллюзия.

Да, как сосиска перед собачкой на веревке. Мне 24, и пока у меня нет недвижимости, детей, собак, привязки к месту или сильных обязательств перед кем-то. Мне кажется, в жизни нужны несколько лет, когда ты ничего не делаешь. Нужно научиться наслаждаться — и этому надо действительно учиться. После этого можно переходить в отрезок 30–40 лет, в который делаются самые большие открытия. Дальше люди входят в фазу 40–50, когда ты уже изучил мир и владеешь им — тебя уже не проведешь чувством вины, что ты кому-то что-то должен.

Аня, как думаешь, в чем твой феномен?

Мне всегда были близки идеи любви к слушателю и читателю вне зависимости от его уровня подготовки. Кажется, это очевидная идея, но если ты придешь в образовательное учреждение, то эти идеи будут озвучены номинально, а проявляться особо не будут. С тебя как слушателя будут требовать, чтобы ты был автоматически внимательным, мудрым, принимающим, фильтрующим, заинтересованным.

У тебя самой они есть, эти качества?

Нет, поэтому я всегда протестовала против такого подхода. У меня в характере наоборот есть набор черт, которые делают меня очень плохим слушателем. Тем самым, к которому нужен особый подход. Я подозреваю, что у меня хорошая такая степень СДВГ — я плохо концентрируюсь на материале без визуала. Я нетерпеливая — внутри меня всегда есть ребенок, который должен ковырять стол. Я никогда не держала лицо, все время спорила с преподавателями, и у меня отключена опция автоматического авторитета. Со мной всегда было неудобно и дискомфортно — я как лакмусовая бумажка. Чуть я чувствую неуважение ко мне, как к слушателю, или неизвестные требования — во мне просыпается подросток-антагонист. Я не могу справиться с собой, начинаю делать все, чтобы сковырнуть пленку на ранке. Сковырнуть педагога.

И ты нашла свою формулу. В чем она?

У меня всегда была цель создать материал, подходящий мне самой. Если говорить про формулу, то, наверное, это «относиться к слушателям, как к трудным подросткам». Они имеют право быть трудными, хотя привыкли держать лицо. Из этого следуют мои инструменты — визуал в лекциях, шуточки-прибауточки, тайминг, тембры голоса, приемы, которые выводят человека из формата поглощения информации в передышку.

Что для тебя музыка сейчас? Инструмент для работы или все еще удовольствие?

Я всегда слушала музыку избирательно. Многое из того, что слушаю, я полюбила еще в 16 лет и просто не разлюбила. Слушаю музыку мало, редко, под настроение и не люблю делать это в фоновом режиме. Музыка несет для меня слишком много информации, и тогда вместо фона получается дополнительный слой контента. Я не люблю выбирать новую музыку, но иногда мне приходят в голову идеи — могу идти по улице и подумать: «Я же не знаю всех сонат Прокофьева!» Начинаю их слушать и нахожу что-то приятное для себя. В целом, культура потребления музыки меняется, и я, как ее потребитель, меняюсь вместе с ней.

Нам все меньше важен автор: мы слушаем музыку в формате радио на стриминговых сервисах. Нам не нужно собирать плейлисты: сервис сделает это сам и обязательно подкинет что-то подходящее. Несмотря ни на что, мне все еще интересно работать, хотя лично я оцениваю свою работу больше как работу с людьми, чем с музыкальным материалом. Поэтому я сейчас много преподаю музыковедам — мой фокус сместился. Рассказывать про новую музыку постоянно тяжело, и я сейчас не чувствую этого запроса внутри себя.

Случился ли у тебя за время интенсивного преподавания какой-нибудь инсайд?

Музыковедов готовят к тому, что слушатель будет судить их слова. Не внимать им, как учебному или развлекательному материалу, а оценивать. Из-за этого каждый лектор видит в зрителе неприятеля, который готов на него нападать, поэтому его нужно закидать фактами, чтобы тот точно уверовал в авторитет. Эта история меня очень волнует, потому что профессионалы перестают видеть в зрителях сложного подростка. Я думала, что это про инфополе музыковедческое в Петербурге, но нет — это фундаментальная проблема. Случился грустный инсайд, что контакта нет. И его вообще между людьми нет, надо налаживать.

Как изменились твои взаимоотношения с миром после 24 февраля? Видела, что ты много размышляла об этом в постах.

Мир раньше казался мне базово небезопасным, но при это требующим от меня достижений. Это было пространство, в котором ты должен себя самоутвердить, чтобы стать кем-то, а не никем. Мир для меня был гигантским авторитетом, но после начала спецоперации все изменилось. Теперь мир кажется очень нейтральным пространством. Появилось ощущение, что отсутствуют понятия «карма», «справедливость» и «эволюция». Мир стал обезличенной структурой. Это некое пустое пространство, в котором ты делаешь то, что хочешь, а какой результат получится — неизвестно. Жить стало печальнее, но спокойнее. Меня отчасти отпустило в ментальных проблемах и тревогах. Когда страхи оправдались, стало понятно, что с ними тоже можно жить.

Каковы перспективы у музыкальной индустрии в России, на твой взгляд?

Ощущение, что индустрия перестанет быть такой громкой, как она есть. Миру не до того, что сейчас кто-то обеднеет, а у артистов репутационные риски. Зрители сейчас в израненном состоянии — они смотрят на кумира и ждут, не подведет ли он и будет ли вести себя так, как диктует моральный закон. Сейчас вообще не очень понятно, что с деньгами происходит: никто не знает, как продавать концерты в России и вне России.

Когда мы разговаривали в прошлый раз, ты рассказывала, что начинаешь писать книгу. Как у тебя с ней дела?

Да, это книга про Radiohead, которую я не писала с конца февраля до начала мая — было не до того. Это оказался сложный для меня труд: мне нужно быть деликатной с собой, чтобы приступить к нему. Любой дискомфорт и тревога делают меня нечувствительной к тонким деталям музыки Radiohead — это чудо, реально чудо! С одной стороны, нужно впасть в состояние чистого интеллектуального восторга, строгости искусственного интеллекта, а с другой — в религиозную медитацию и чувство полной свободы. Чтобы это все поймать, ты должен окружить себя любовью, заботой, должен быть выспавшимся и заинтересованным. Нужно создать космические условия, и тогда материал пойдет.

Расскажи про другие планы на 2022 год.

Могу рассказать, что я буду делать в 2022–2023-м. Запишу видеокурс на английском — не буду их переводить, просто сниму по новой. Думаю про курс по проведению публичных мероприятий, потому что увидела запрос на это не столько у музыковедов, сколько у людей других профессий. Хочу сделать свой сайт, чтобы собрать на нем все свои материалы (но это маленькое дело!). И хочу провести лекцию в Европе, у меня уже даже есть рабочие офферы. Думаю, это заглушит мой внутренний голос, который говорит: «Ты работаешь только в странах СНГ». Это история про освобождение. И, наконец, я продолжаю выкладывать лекции на YouTube, хоть у меня и нет больше монетизации. Это очень освобождает — ты думаешь: «Да и черт с ним, я делаю это для моих зрителей».

Текст: Алина Исмаилова