Светлана Кармалита: «Я уверена в картине, и ничто не может вызвать у меня желание спорить»

Светлана Игоревна, пресса в растерянности. Те, кому посчастливилось посмотреть «Трудно быть богом», не могут сойтись во мнениях, натужно пытаются вычленить оттуда некий потаенный смысл, путаются сами и путают других. У вас такая ситуация не вызывает досады?

Ни в коем случае! Это огромное счастье. Вы не представляете, как это замечательно. В мои школьные времена, когда я писала сочинения, нам всегда ставили такие условия: «Опишите главного героя», «Опишите черты героя», «Оцените порядочность, храбрость, веру в Родину» и так далее. И обязательно последний вопрос – «Что хотел сказать автор данным произведением?». И вот это вот «что хотел сказать автор», оно редко имеет отношение к произведениям большой литературы. Что, например, Лев Толстой хотел сказать «Войной и миром»? Вы можете определить? Я – нет. Может, поэтому это мой любимый роман, я читала его раз пять. Или возьмем живопись – того же Ван Гога. Смысл, который ищут в его картинах критики, определить невозможно, он не заострен на точность и конкретность формулировки, он всеобщий. Меня спросил кто-то из друзей: «Слушай, ну ты-то можешь сформулировать, о чем «Трудно быть богом»?». Нет. Я не могу в трех словах объяснить. Можно сказать «это картина о том, что не надо быть рабом»? Нельзя. Человека этому не научишь. Я же не могу завтра в пять часов утра перестать быть рабом. Понимаете, всем своим критикам, которые ищут там смысл, автор фильма так и говорит: «Ну определите, ребята, сами. Вот я вам показал, вот я вам рассказал то, что хотел, а теперь подумайте, что вы испытали и почему». Мы не врачи, мы – боль, как говорил классик русской литературы.

Говорят, что «Трудно быть богом» – картина о мести.

«Сердце мое полно жалости, я не могу этого сделать», – говорит Румата в тяжелые минуты своей жизни. Вскоре после этого он начинает убивать – ради своих близких, ради своего города. И весь этот душевный переворот произошел в нем за одну минуту экранного времени. С моей точки зрения – совершенно субъективной – Румата сошел с ума. Из-за того, что он видел в Арканаре, из-за этой легенды, согласно которой он приходится сыном Богу, Румата на какое-то время сбрендил. Можно, конечно, все это назвать словом «месть», но по мне это самое человеческое, что есть в жизни: когда душа действует так, как сама себе велит.

В одном из интервью вы сказали: «Трудно быть богом» – это фильм о любви». Вы можете развить эту мысль?

Если бы я преподавала, как раньше, и разбирала бы «Трудно быть богом» со своими студентами, я бы дала всем одно и то же задание. Я бы попросила, чтобы каждый написал маленькое эссе, как он представляет само понятие любви в условиях X и XI веков, когда женщины не мылись, у всех водились вши, все было в грязи, и все это считалось нормой жизни. Я бы посмотрела, что они напишут!

Про грязь и нечистоты пока что все пишут больше, чем про любовь.

Любовь не может быть стерильной! Насчет грязи вспомнилось... Когда мы с Лешей сидели после «Лапшина» совсем без работы, вечерами придумывали всякие истории и пытались вообразить, что будет, если Лешка станет знаменит. И в частности, Леша как-то говорит: «Слушай, давай тогда попросим, чтоб нам дали поставить «Три мушкетера». А через какое-то время добавляет: «А как же быть с тем, что по обеим сторонам улочек Парижа текли канализационные воды? Ведь все стоки шли на улицу, надо же тогда и это снимать». Я сказала: «Даже за одно такое предложение тебя распнут, но ты учти, что первая, кто это сделает, буду я».

 Вы сами сейчас следите за рецензиями на «Трудно быть богом»?

Да, читаю в Интернете – пришла домой с работы, нажала на кнопку и что увидела, то и увидела. Западная пресса – блистательная. А наши пишут всякое, например, что Леша «восстанавливал тенденции черно-белого кино». Да в жизни он об этом не думал! Он же не просыпался и не говорил: «Сегодня я начну восстанавливать черно-белое кино»! Бред какой-то…

Издание «TheNewTimes» цитирует слова Александра Зельдовича (режиссера фильмов «Москва», «Мишень» – прим. ред.). В Facebook он написал, что Алексей Герман «плюнул в Стругацких», а сама картина – «антирусско-интеллигентская». Что вы можете ответить Зельдовичу и его единомышленникам?

Я на таком уровне не разговариваю. Был бы Леша жив, он бы, наверное, Зельдовичу ответил. Хотя Боря Стругацкий в свое время говорил: «Я буду смотреть только готовую картину, я заранее согласен со всем, что сделает Герман». А лично я настолько уверена в картине, что ничто подобное не может вызвать у меня желание спорить. Мы все это проходили с «Лапшиным», «Хрусталевым», а теперь с третьей картиной… Пообвыклась я. Кстати, была прелестная история на преcc-показе в Москве: я сидела снаружи и ждала интервью, и минуте на двадцатой из зала вышли два молодых человека – два журналиста. И, проходя мимо меня и накидывая куртку, один из них сказал с таким восторгом, что я до сих пор помню: «Ну слава богу, наконец-то вырвались!».

Боюсь, что после официального выхода фильма в прокат количество отрицательных отзывов только возрастет.

Я постараюсь как-то уменьшить это количество – не ради фильма, а ради самих этих людей. 18 февраля я буду на показе «Трудно быть богом» в Челябинске, 19-го – в Екатеринбург, 25 –го – в Новосибирске. А дальше – куда смогу добраться и насколько хватит сил.

Текст: Дмитрий Буныгин
Фото: Guy Johansson