Алла Горбунова - главная сверхновая литературная звезда из Петербурга: поэт, писатель и критик

«Прозум» и несостоявшиеся женихи

В дошкольном возрасте меня одно время водили в «Прозум» — что-то вроде частного детского сада или центра раннего развития. Там надо было проводить несколько часов вечером. Однажды мальчик Вова в «Прозуме» ударил меня в солнечное сплетение. А потом я заболела и считала, что это он виноват. Я лежала в кровати и ныла, а мама решила меня утешить и сказала: «Когда ты вырастешь, мальчик Вова захочет на тебе жениться, а ты ему откажешь!» — «Мама, мама, расскажи, как это будет!» — воодушевилась я. «Он будет ждать тебя у дома с цветами, а ты скажешь ему: “Вова, я не люблю тебя и не пойду за тебя замуж!”» — «Я скажу ему: “Помнишь, как ты меня ударил в солнечное сплетение? Я никогда-никогда-никогда не пойду за тебя замуж!”» — мстительно ликовала я. Вполне вероятно, что мальчик Вова ударил меня случайно, а может, и вовсе не бил, а я это себе вообразила.

В «Прозуме» был ещё мальчик Артур. Он был очень маленького роста, а я, наоборот, была очень большая для своего возраста, но Артур в меня горячо влюбился. Он, такой маленький, поднимал меня на руки и кружил и говорил: «Не бойся, я тебя от великанов спасу!» Я совсем не боялась великанов, да и сама была по сравнению с ним великаном, но мне всё равно было очень приятно, но и немножко смешно, что он такой маленький, а хочет спасти меня от великанов. Годы спустя великаны нашли меня, а мой маленький рыцарь, наверное, меня давно уже забыл. А я помню его с нежностью и печалью.

О милосердии божьем

Однажды, когда я была совсем маленькая, дедушка приехал на дачу и рассказал, как на него чуть не напали. Он поехал на Галерную улицу, где раньше жила моя семья, и зашёл в их старый дом, а там в подъезде сидели какие-то нехорошие ребята, они угрожающе обступили его, а потом их главный пристально посмотрел ему в глаза и сказал остальным: «Отпустите папашу». Я почувствовала возмущение и страх, что какие-то нехорошие люди могли навредить моему дедушке. Мне казалось, что сама мысль о том, чтобы навредить лучшему из людей — моему дедушке, — это святотатство. Но я вдруг поняла, что мир устроен так, что тех, кого ты любишь, самых лучших, самых добрых, самых дорогих, могут просто так без всяких причин убить на улице. А милосердие Бога — это когда главный бандюган смотрит тебе в глаза и говорит: ладно, иди, живи пока.

Свои люди

Ощущение солидарности у меня возникает редко, а когда возникает — так обычно по такому поводу, что и рассказать стыдно. Вот, например, как-то раз ехала я в метро, в вагон вошли трое мужиков, достали беленькую и стали распивать. «Свои люди», — подумала я. поручение На вечере в Нью-Йорке перед началом чтений ко мне подошёл некий человек и сказал: «Вы Горбунова? Тогда давайте отойдём — мне нужно с вами поговорить. Я говорю с вами по поручению моего партнёра. Он очень богатый и влиятельный человек, владелец сети казино в Лас-Вегасе и, скажу вам по секрету, человек из окружения самого Путина. Мы с ним выбрали вас. Прочитали релиз о вашем вечере и решили, что вы тот человек, который нам нужен». — «А что, — поинтересовалась я, — собственно, нужно от меня таким высокопо- другая материя 141 ставленным персонам?» — «Нам нужно выйти на Дженнифер Лопес и убедить её выступить против дискриминации пуэрториканских детей. Вы можете нам в этом помочь, у вас философское образование, вы владеете английским. Нужно очень правильно к ней подступиться, может быть, у вас получилось бы найти к ней подход». — «Так у Дженнифер Лопес, — сказала я, — наверное, есть своя пресс-служба и люди есть, через которых можно на неё выйти, я-то вам зачем?» — «А вы с ней можете поговорить как женщина с женщиной». После ещё сказал, что он вхож в художественные круги и знает много выдающихся артистов, в частности, общался с Бельмондо. Для пущей убедительности достал из нагрудного кармана фотографию Бельмондо и показал мне.

Волк / Бог

Как-то раз я объясняла одной поэтессе в приватной беседе, прогуливаясь по городу, почему мало общаюсь с литераторами, и сказала: «У меня ликантропия, считаю себя волком, и поэтому ни с кем не общаюсь». Но поэтесса услышала вместо «волком» — «богом» и подумала, что я говорю следующее: «Я считаю себя богом, и поэтому ни с кем не общаюсь». Самое странное — поэтесса ничуть не удивилась.

Ехать куда глаза глядят

Когда у меня случаются обострения моего заболевания, я борюсь с тревогой и навязчивыми мыслями тем, что сажусь в автобус, троллейбус или трамвай, еду по городу и смотрю в окно. Мне нравится смотреть на асфальтоукладчики, ковши, рыжие каски рабочих. Я вижу полёт чайки над голыми вилками антенн в бесцветном небе. Цветные рекламные щиты на обшарпанных фасадах зданий на Лиговском кажутся мне какими-то почти кощунственными цветами капитала среди окружающей нищеты. Мне нравится смотреть, как по железной дороге возят в цистернах бензин и мазут. Я читаю вывески: «Галантерея», «Продукты», «Бельё» … Автобус проезжает мимо каких-то бесконечных бетонных стен, за которыми скрываются флигеля и металл ангаров. На стенах — граффити, трава у дорожной насыпи припорошена снегом. Одни за другими идут шиномонтажи, мойки, автозаправки. Я люблю, когда в домах зажигается вечерний свет. Люблю ветер и пустоту на автобусной остановке. Или сельский серый пейзаж за окном вагона, если сесть на электричку и поехать в никуда. В рассеянной сырости дождя старушка в коричневом пальто, сошедшая с электрички, тащит свою тележку с платформы вниз, в слякотное ноябрьское месиво. Я вижу стылые ветви деревьев, безликое небо, каменные пятиэтажки на площади рядом с платформой, ободранную вывеску магазина. И эта бедность и простота земли за окном, усеянной листвой цвета картофельных очистков, забирает мою боль и тревогу.