Почему нужно знать Натана Альтмана — фронтмена авангарда и автора иконического портрета Ахматовой? Рассказывает его правнучка

Нищее детство, Париж, Ленин и революционное искусство: Натан Альтман — фронтмен русского авангарда

Натан Альтман родился в небольшом украинском городе Винница: шансов попасть в Петербург из еврейской черты оседлости у него не было, поэтому в 1910 году он едет в Париж: в столице мирового искусства открывает для себя кубизм и знакомится с Сутиным, Модильяни и Шагалом. С последним они поддерживали отношения и после революции на протяжении всей жизни.

Вернувшись в Россию, Альтман оказывается в Петербурге и молниеносно завоевывает своим обаянием и талантом внимание богемы Серебряного века. В рядах его почитателей сразу оказываются поэт Велимир Хлебников и критик Николай Пунин, в списке ближайших друзей — Владимир Маяковский и Николай Гумилев, а в 1914 году он пишет портрет Анны Ахматовой.

После Октября 1917 года новая власть ищет своих визионеров, и 28-летний художник становится ее евангелистом — вместе с Малевичем, Шагалом, Родченко и Татлиным. Он много работает, преподает, делает бюст и портреты Ленина, оформляет книги, в его жизни появляется театр, кино и легендарные режиссеры Михоэлс и Вахтангов. За блестящим признанием на родине приходит успех в Европе: Альтман принимает участие во Всемирной выставке в Париже 1925 года и в Венецианской биеннале 1928-го, делает свои персональные выставки, его работы скупают западные коллекционеры. Он изучает кубизм, постимпрессионизм, ар-деко и реализм. Но в 1935 году все оборвется.

Знакомство с кубизмом у Альтмана случилось, когда он в первый раз эмигрировал в Париж — в 1910 году. Как двадцатилетний художник из Винницы оказался на Монпарнасе?

Натан Исаевич родился в очень бедной семье. Мы не знаем, кто был его отец, а вот мать уехала в Штаты — бросила Натана, когда он был совсем маленьким. Мальчика воспитывали бабушка и дедушка, который, судя по всему, был раввином.

С детства Альтман очень любил рисовать — буквально углем на стене, что и привело его в Одесское художественное училище. Есть теория, будто он где-то увидел репродукции импрессионистов и понял, что хочет работать совсем не в академическом стиле. Так было решено отправиться в Париж: там он жил в 1910 году в знаменитом «Улье», где снимали комнаты кубисты, сюрреалисты, экспрессионисты — многие культовые художники XX века: от Шагала и Модильяни до Пикассо и Миро. Конечно, эта среда и повлияла на него.

В императорской России было запрещено переезжать в столицу из черты оседлости, но Альтман все-таки попадает в Петербург в 1911 году. Как так получилось?

После возвращения из Парижа он получает диплом художника вывесок в Бердичеве, и это позволяет ему жить в Петербурге. Альтман молниеносно становится в художественной богеме своим. Участвует в выставках объединений «Мир искусства» и «Бубновый валет», Осип Мандельштам посвящает ему стихи, его принимают в обществе кабаре «Бродячая собака», а в 1914 году он пишет знаменитый портрет Анны Ахматовой — в своей студии на Мытнинской набережной. Поэтесса жила в то время буквально напротив — на Васильевском острове в Тучковом переулке рядом с собором Святой Екатерины. Кстати, они были знакомы еще в Париже, но тогда Анна Андреевна не обратила внимания на Натана — главным ее портретистом на тот момент был Амедео Модильяни.

Как портрет Анны Андреевны оказался в собрании Русского музея?

Портрет Ахматовой не был произведением, с которым Альтман никогда не расставался, как, например, с картиной «Еврейские похороны». Натан Исаевич показывал его на своих выставках, на одной из которых работу приобрел коллекционер Аркадий Вениаминович Руманов. Известный меценат покупал холсты Врубеля, Рериха, Васнецова, Судейкина — практически всех знаковых художников эпохи. В 1918 году он эмигрировал, а большая часть произведений осталась в стране. Но архивные документы не дают четкого представления, как портрет Ахматовой оказался в коллекции Русского музея.

Пик творчества Альтмана приходится на 1920-е годы. Что дала ему революция?

Многое. Альтман, как и большинство его товарищей, с сумасшедшим энтузиазмом принял новый мир и идеи революционного искусства. Он оформляет Октябрьские празднества в Петрограде и Москве, создает скульптурный портрет Владимира Ленина, его серия рисунков с портретом вождя ложится в основу оформления «революционного» фарфора с лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Кто не работает, тот не ест», он даже работает на авиационном заводе и занимается дизайном аэропланов. Одним из основных лиц в художественной среде после 1917 года был соратник Альтмана по Парижу футурист Давид Штеренберг — вместе друзья участвуют в работе отдела изобразительного искусства при Комиссариате народного просвещения — с легкой руки Луначарского.

Чем они там занимались?

Альтман вел две мастерские, живописную и скульптурную, в Свободных Государственных мастерских СВОМАС — они открылись вместо упраздненной Лениным Академии художеств и стали основой для будущего ВХУТЕМАСа. В 1919 он организовал одну из крупнейших советских экспозиций художников рубежа 1910-х годов, позже был редактором первой газеты СССР по арт-вопросам «Искусство коммуны» и возглавлял художественный отдел газеты самого Луначарского «Пламя». В 1921 году Альтман еще и сменил Штеренберга на главенствующем посту в Наркомпросе, который можно назвать аналогом современных министерств просвещения и культуры, если бы их объединили.

Жизнь била ключом!

Еще как! К его живописной работе прибавляется театр и кино. После своего дебюта 1916 года в качестве театрального художника — он оформил постановку «Чудо святого Антония» для декадентского «Привала комедиантов» на Марсовом поле — Альтман погрузился и в эту среду. В начале 1920-х годов после Шагала он становится главным художником Московского еврейского театра Грановского и начинает активно работать как сценограф, что снова приводит его в Париж.

Когда начинается его вторая эмиграция?

Он не возвращается с европейских гастролей Театра Грановского в 1928 году. При этом Альтман ежемесячно в Париже отмечается в Советском посольстве — вплоть до своего возвращения в 1935-м, не разрывая связь со страной. Все семь лет он изучает новые грани современного искусства, экспериментируя с постимпрессионизмом и реализмом, вдохновившись стилем сюрреалистов, делает литографии к Ветхому завету, начинает сотрудничество с крупнейшими французскими книжными издательствами Flammarion и Gallimard — для последнего проиллюстрировал серию книг писателя и драматурга Марселя Эме, в том числе «Сказки кота Мурлыки». Это было время художественного подъема Альтмана: его картины покупают коллекционеры, а с графикой он постоянно участвует в выставках. Все это закончится в 1935-м.

Альтман — кубист и импрессионист

Почему автор «Джоконды русского авангарда» бросил живопись

В 1934 году Альтмана во Франции настигает трагедия: умирает его единственный ребенок. Следом происходит разрыв с женой: балерина и актриса Ирина Рачек-Дега заключает контракт с американской театральной компанией и уезжает в Штаты, а сам Альтман возвращается в Россию — в 1935 году. Жизнь делится на до и после. Попав в СССР, он прекращает заниматься живописью — все свое время посвящает книжной графике, иллюстрации детской книги и сценографии.

В 1937 году в семье его второй жены случается драма: ее сестру Марию с трехлетним ребенком отправляют в ссылку, а мужа сестры, Бронислава Малаховского, расстреливают. Художник перестает вести дневники и давать интервью, а все письма, которые он пишет, очень осторожны и иносказательны. Круг общения сужается до семьи и самых близких друзей, в который попадает Григорий Козинцев — легенда советского кинематографа и автор культовой экранизации трагедии «Гамлет». Альтман оформил его спектакли «Король Лир» и «Отелло»: первый — в БДТ им. Горького в Ленинграде, второй — в ленинградском Театре Пушкина в эвакуации. Позднее на экраны выходит фильм «Дон Кихот» Козинцева: сценарий — Евгений Шварц, костюмы — Альтман.

Во время блокады Натан Исаевич уехал в Молотов (Пермь) вместе с Кировским (Мариинским) театром, в котором работал главным художником: до наших дней не дошли декорации оперных и балетных спектаклей — все изготавливалось из подручных материалов и осталось в Перми. В 1950-е список его увлечений пополняется «ресайкл-практикой»: он занимается деревянной скульптурой и дизайном предметов интерьера из найденных в лесу в Комарово и Репино сосновых коряг. За десятилетия Альтман написал чуть больше десяти картин, а его ретроспективу все время откладывали: она прошла в 1969 году, за год до смерти художника.

Зачем Альтман вернулся?

Наверняка мы не знаем. В интервью он говорил о том, что в Париже ухудшилась экономическая ситуация: картины перестали покупать, а посланники СССР обещали много заказов — такая была его официальная версия для советской власти и общества. Но есть вероятность, что возвращение было связано с политикой.

На самом деле, может быть, дело и в женщине — в моей прабабушке Ирине Валентиновне Тернавцевой. Их история началась в 1927 году, и весь второй парижский период Альтмана они поддерживали переписку.

Почему Натан Исаевич резко теряет интерес к живописи после 1935 года?

Попав в атмосферу террора и соцреализма, он понимает, что его свободное творчество, в котором замешиваются кубизм, постимпрессионизм и графика, просто не нужно новой эпохе репрессий, которые прошлись и по нашей семье. Практически сразу он выносит приговор: «Нет свободы — нет свободного искусства» — эта фраза в нашей семье передавалась из уст в уста. Бросив живопись, прадед с головой уходит в книгу и театр. Его знаковые работы — это иллюстрации к «Петербургским повестям» Гоголя и сборник басен народов мира. Оба издания — признанные произведения искусства. Но и здесь было не все так просто. Например, в 1936 году Альтману заказывают оформление азбуки. В качестве основной линии он придумывает страну Медведию, в которой власть усмотрела иронию относительно СССР: книга так и не была опубликована. Ее первое издание увидело свет в 2015 году.

Прадедушка как-то откликнулся в своем творчестве на оттепель 60-х, когда появилась условная свобода?

Немного. Во-первых, возобновляется общение с Анной Ахматовой: они избегали друг друга после того, как у обоих расстреляли близких людей. В 1921 году был казнен по обвинению в заговоре против Советской власти муж Ахматовой Николай Гумилев, в 1937 ночью арестовали и спустя несколько дней убили Бронислава Малаховского: муж сестры супруги Альтмана был принят за польского шпиона.

В 1960-х Натан Исаевич впервые за много лет пишет несколько живописных работ, и до него даже доходит приглашение на выставку в Ниццу от Марка Шагала, с которым они не виделись сорок лет. Правда, Альтмана все равно бы не отпустили. Тогда прабабушка его спросила: «А ты хотел бы поехать, если бы смог?» Он ответил: «Не хочу хотеть». Да, мы можем наблюдать небольшой всплеск вдохновения, но он все равно разбивается о действительность. Так, Альтман не один год просит о проведении его большой выставки. Ему не отказывали напрямую: ее просто переносили. Ретроспектива все-таки состоялась в 1969 году в Ленинградском отделении Союза художников: на ней он показал огромное количество своих произведений — от самых ранних, датируемых 1906 годом, до самых поздних.

Альтман и время. Лениниана

История большой любви Альтмана

Художник встречает любовь всей своей жизни — Ирину Щеголеву-Тернавцеву — между двумя эмиграциями, в 1927 году, в Крыму в санатории «Альпийская роза», где отдыхали все — от Зощенко до Маяковского. Ирина и ее старшая сестра Мария были чуть ли не главными светскими красавицами Петрограда и Ленинграда. Жгучая брюнетка и художник-щеголь в шейном платке знакомятся в Евпатории, и между ними сразу вспыхивает взаимная симпатия — все семь лет второго парижского периода Альтмана они ведут переписку.

После возвращения в СССР Натан Исаевич начинает опекать Ирину Щеголеву-Тернавцеву: у нее умирает муж Павел Щеголев. Альтмана снова захватывает чувство, и он переезжает к возлюбленной в Ленинград — в квартиру на Ждановке, но вскоре пара перебирается в конструктивистский дом на Лесном проспекте, где сейчас висит мемориальная доска. Альтман поддерживает теплые отношения с семьей Ирины. В 1937 году Бронислава Малаховского, мужа Марии, арестовывают и расстреливают, а его жену отправляют в ссылку. Но Альтману удалось забрать к себе двух племянников. Позже они с Ириной официально удочерят Екатерину и усыновят Дмитрия Малаховских. Своих детей у Альтмана не было.

Бронислава пытались спасти?

Да! Хлопотал сам Альтман и друг семьи Алексей Толстой. Писатель был обласкан властью и имел большое влияние. К слову, квартира на Ждановке была оставлена Марии и Брониславу именно писателем — перед отъездом последнего в Царское Село. Но ничего не помогло. Каким-то чудом Ирина и Натан Исаевич забрали к себе детей, а Мария все-таки была сослана сначала в ужасающие условия в Казахстан, а потом — снова благодаря ходатайству Альтмана — ее удалось переправить под Лугу, ближе к Ленинграду. Мой родной дедушка как раз и есть приемный сын Альтмана — Дмитрий Малаховский. Екатерина Малаховская, моя двоюродная бабушка, стала балериной: закончила балетное училище в Ленинграде (Вагановой) и служила в Малом оперном театре (Михайловском), а потом, после войны, влюбилась и уехала в Москву. Прабабушка — Ирина Валентиновна — пришла от этого в ярость, потому что избранник был намного старше Кати, да еще и женат. Дмитрий же стал доктором географических наук и профессором ЛГУ (СПбГУ).

Во время блокады удалось эвакуировать всю семью?

Вы знаете, Ирина всегда говорила, что Альтман был очень храбр. Думаю, что это его качество помогло и в начале войны. Он не только организовал эвакуацию жены, тещи — моей прапрабабушки — и детей, но и помог вдове Бронислава Марии тайно перебраться из Луги в Ленинград, чтобы всем вместе отправиться с труппой Мариинского театра в Пермь. Там он работал и кормил практически один всю большую семью! В эвакуации он оформил много балетных и оперных спектаклей, но ничего не сохранилось: все изготавливалось из подручных средств. Кое-что хранится в Пермской художественной галерее, например, эскиз к занавесу балета Хачатуряна «Гаянэ», но это крупицы.

Что в семье происходит с архивами Натана Исаевича?

Моя прабабушка очень долго все берегла в стенах дома, но видя, что детей и внуков не будоражит наследие Альтмана, стала распределять многое по архивам и музейным коллекциям по всей стране. Тем не менее, что-то сохранилось, но до сих пор все не разобрано. До нас дошли личные вещи, есть огромный архив писем, который постепенно расшифровывает моя мама Татьяна Миронова, в семье остался автопортрет — его он считал своей первой настоящей «неученической» работой.

Альтман — график. Книги, кино и театр

Как правнучка Альтмана Станислава Малаховская разбирает чемоданы с семейными архивами и планирует музей прадедушки

Первой в семье Альтмана за методическое исследование его наследия взялась правнучка Станислава Малаховская. Два поколения никто не брался за эту тему, но Станислава намерена изменить ситуацию. Она завершила выставочный марафон Альтмана (он стартовал весной в KGallery и в Библиотеке книжной графики) проектом «Портрет ведет себя странно» в Музее Анны Ахматовой, где проводила экскурсии.

Станислава окончила Академию Штиглица. В ее портфолио — персональные выставки живописи и книжная графика. В списке увлечений — фолк-музыка и собственная этно-группа Mama Nature, в которой она играет на арфе. Среди ее соратников — изобретатель терапевтического кристаллофона Денис Кащеев. Ансамбль готовит программу совместно с правнуком создателя терменвокса — Петром Терменом, в ней прозвучат кристаллофон, терменвокс, арфа, флейты и этнические инструменты. Малаховская учится в магистратуре Академии художеств, ездит по стране, чтобы каталогизировать все, что связано с именем прадедушки, и пишет исследование «Эволюция стиля в книжной графике Натана Альтмана».

Почему в семье до тебя никто не исследовал тему Альтмана?

У меня нет ответа на этот вопрос. Мой дедушка, Дмитрий Малаховский, очень интересовался нашей польской фамилией. Он занимался восстановлением генеалогического древа, ездил в Польшу в архивы, заказывал переводы с польского. О нашем знаменитом предке Станиславе Малаховском в Варшаве издана целая книга: он был председателем польского сейма в конце XVIII века, одним из авторов Конституции 3 мая, обладателем графского титула.

Тебя назвали в его честь?

Да. (Улыбается.) А вот Натана Альтмана для дедушки Дмитрия Брониславовича как будто не существовало. Мне еще в детстве казалось это несправедливым. Помню, как в школе дедушка помог мне с работой для конкурса «Моя родословная» и нарисовал наше древо — Альтман даже не упоминался.

Но ведь вплоть до 1993 года прабабушка Ирина Валентиновна, супруга Альтмана, старалась заниматься этим вопросом?

Да! Она даже очень долго хлопотала о том, чтобы на их доме на Лесном появилась мемориальная табличка. В 2000 году это случилось: к слову, во многом поспособствовал дедушка. У нас был праздник по этому поводу, на котором были и художники братья Трауготы: Альтман очень дружил с их отцом.

Когда ты начала изучать наследие прадедушки?

Впервые меня заинтересовал Альтман именно как художник, а не как родственник. В 2013 году я попала с легкой руки нашего соседа Сергея Бугаева-Африки в студию ленинградского авангардиста Геннадия Зубкова. Меня тогда впервые заинтересовал кубизм и буквально поразил гром среди ясного неба: у меня же прадед — Альтман! И я стала жадно изучать его картины.

Позже, в 2018 году, со мной в фейсбуке связался Иван Никитич Толстой — внук Алексея Толстого из Чехии: он попросил поделиться уникальными неопубликованными материалами Альтмана для своего альманаха Connaisseur: письмами, дневниками, эскизами. Я написала статью для этого издания и подготовила работы. Пришлось перечитать массу мемуаров, перетрясти все чемоданы и съездить в Москву в архив РГАЛИ.

В государственном архиве сразу допустили к документам?

Ничуть не бывало! Сказали, что у меня нет «профессионального отношения». Доводы и свидетельства о том, что я родственница Альтмана, эффекта не возымели. Тогда я убедилась на 100 %, что мне необходим официальный статус исследователя, и я решила поступать в Академию художеств на факультет теории и истории искусств.

Как ты разыскиваешь работы Альтмана?

Ищу по записям самого Альтмана и Ирины Валентиновны: они записывали, что куда продавали, отдавали или дарили. Стараюсь ходить на выставки этой эпохи. Очень часто на сборных проектах обнаруживаются работы из частных коллекций. Стараюсь познакомиться с владельцами, найти их через интернет и наладить коммуникацию.

С музеями такой же арт-детектив?

Да. Я делаю предположение, что, скажем, в Перми, где семья была в эвакуации, должно было что-то сохраниться, и пишу письмо руководству. И действительно: в фонде местной художественной галереи хранится 42 работы, в том числе одна живописная, графика и эскизы к спектаклям Кировского театра.

Там всегда уверены, что это Альтман?

Далеко не везде. Например, в Ижевске хранились работы, но было неизвестно, что на них изображено, и, соответственно, атрибуция была под вопросом. А я узнала рисунки по фотографиям из нашего семейного архива и атрибутировала их. Прадедушка в конце жизни пытался зафиксировать всё на пленку. Похожая история была с портретом тещи Альтмана — Марии Адамовны Тернавцевой. Работа выставлялась на сборной выставке, и я просто поняла, что это прапрабабушка. Нынешний хозяин не знал, кто изображен. Мечтаю, чтобы этот рисунок снова был в нашей семье!

Сколько всего работ Альтмана ты открыла для семьи?

Больше ста: в государственных музеях и в частных коллекциях. Думаю, что это лишь маленькая часть. Большинство новых наименований не экспонируется: то, что я обнаружила в Пермской художественной галерее, в Ижевском художественном музее, в фонде графики Третьяковской галереи, даже коллекция петербургского Театрального музея насчитывает 150 позиций. Я уверена, что еще многое предстоит открыть и найти.

Какая твоя самая большая амбиция?

Их две. (Смеется.) Во-первых, очень хочется сделать действительно большую выставку Альтмана: собрать живопись, графику, иллюстрации, театральные эскизы, скульптуру, фарфор, предметы интерьера, документы и расшифрованную переписку. По сути, такой экспозиции никогда не было: в 1969 году было выставлено далеко не все. А во-вторых, моя безоговорочная мечта — это музей Натана Альтмана, который охватывал бы не только фигуру художника, но и судьбу целой страны и поколения.

Текст: Ольга Угарова

Фото: Дима Табу

Стиль: Александра Сухоненкова

Визаж и волосы: Екатерина Иванова

Свет: Skypoint