Художник по костюмам театра-студии «Грань» Елена Соловьева дважды подряд взяла «Золотую маску». Явление само по себе удивительное, а если узнать путь Елены – вовсе уникальное. Почему работа с костюмами – экспериментальная физика, как творить без канонов и зачем общаться с актерами – в нашем интервью.
Как становятся художником по костюмам?
Вообще у меня нет специального образования, есть художественная школа и опыт работы со сценическими костюмами – я уже 16 лет во дворце культуры Новокуйбышевска. Заниматься театральным направлением я начала относительно недавно – с конца 2013 года. Первым спектаклем, который мы стали делать с Денисом Бокурадзе, был «Post Scriptum» по пьесе Сартра «За закрытыми дверями», он попал в лонг-лист «Золотой маски». Потом была «Таня-Таня», у нее было шесть номинаций, в том числе и моя. А следом – «Корабль дураков» и «Король Лир». В прошлом году мы делали еще «Старшего сына» на Таганке и театре «Грань». Это весь мой опыт с театрами. Получается, сейчас идет пятый год.
А работа до этого – что она из себя представляла?
До этого я работала с большой сценой дворца культуры – делала костюмы для хоров, хореографических коллективов, сольных программ. Тогда мы тоже имели связь с «Гранью», делали с ними постановки еще при Эльвире Анатольевне Дульщиковой.
Чем эти две работы отличаются?
Театральный костюм – вообще отдельная история, он создается вкупе со стилистикой спектакля. Там есть сценография, музыка, выстраивается свет – и надо понимать, когда его будет много, когда мало, какие будут фоны. Это все учитывается. Хотя есть какие-то общие моменты с созданием сценического костюма – и там, и там нужно знать, как ведет себя ткань при определенном освещении.
Можете привести пример?
Есть некоторые синтетические материалы, типа лайкры, которые при работе лампы ПРК (прямая ртурно-кварцевая – прим.), которая горит синим, в темноте начинают светиться. Допустим, лайкра малинового цвета становится оранжевой, а белая – горит.
Вроде ультрафиолета?
Да, подобный эффект. Еще пример – в костюмах к «Тане-Тане» есть добавки, которые при театральном освещении дают другие оттенки, уходят в глубину или высветляются. Иногда приходится заменять материалы: смотришь в магазине при обычном свете – цвет один, на сцене – совсем другой.
Творчество, смешанное с физикой.
Да, предсказать невозможно, пока не попробуешь. Когда искали ткани для «Лира», мы проверяли полотна под разными цветовыми фильтрами. По идее фоновая стена должна была быть цвета запеченной крови, но такой пряжи не было, была только похожая на горький шоколад. Мы думали, что делать, в итоге режиссеры по свету подобрали специальный фильтр. Приходится проводить почти лабораторные исследования.
Вам не страшно было заходить на новую территорию?
Я не позиционировала себя с желанием «возьмите меня поработать в театр». Просто Денис Бокурадзе пришел и попросил помочь. К спектаклю был один вариант эскизов, как сказал Денис, «фантасмагорический». Ему хотелось что-то более приземленное, а сроки горели. И я попробовала – в общем, все получилось.
Многому пришлось научиться?
Мы постоянно учимся. Даже когда работала с большой сценой, приходилось идти в библиотеки, читать энциклопедии, еще дома есть свои книги. Иногда что-то находим в Интернете, но там поверхностная информация, а лучше работать с полноценным материалом. Например, когда ищешь в поисковике что-то про мордовский костюм, тебе открываются картинки, а там все перемешано. Хочется выдавать зрителю переработанную информацию, чтобы была выстроена логика: почему это, а не то. Многое приходится учитывать, особенно стилистику спектакля и концепцию режиссера. Преподнести можно с разных сторон, и иногда у меня и у Дениса Бокурадзе разные взгляды. Но чаще у нас идет мозговой штурм.
А вы не только работаете с эскизами, но и сами делаете костюмы?
Да, я и как закройщик, и как конструктор. В какой-то степени, наверно, это часть успеха, потому что одно дело нарисовать, другое – чувствовать конструкцию изнутри. В театре не как в жизни: одежда, которую мы носим, создается по технологическим канонам, для спектакля эту технологию иногда приходится вырабатывать самому. Здесь мы можем все что угодно.
У вас есть такое изобретение, задумка, которой вы гордитесь?
Не знаю. Понимаете, у нас нет жестких инструкций. Театральные вещи нарушают все каноны. Нам надо сделать, а как – Бог его знает. У меня нет специального образования, я вообще инженер-педагог, может, склад ума как-то помогает подходить конструктивно. А изюмы бывают именно конструктивные. Поэтому и плагиата у нас нет, практически, вся работа создается с нуля.
Что нет навязанных каких-то вещей? Да, может, это плюс. Я в этом плане свободный художник.
Можете назвать своего кумира в мире театральных костюмов?
Я лично общалась с Александром Васильевым, посещала его Поволжские сезоны в качестве участника и приглашенного гостя. Я восхищаюсь его деятельностью, он очень умный человек, читает лекции на четырех языках, коллекционирует костюмы, пишет книги – я сама получаю эстетическое удовольствие, когда их смотрю. Я сталкивалась с художниками по костюмам, мы собирались два года назад в Ялте. Там я встречалась с «золотомасочниками», например, с Юрием Хариным, который готовил костюмы к «Мамаше Кураж» в СамАрте. У меня были противоречивые чувства, потому что я работаю без специального образования. Не то чтобы тушевалась, но ощущения смутные, было некоторое стеснение. Они действительно художники, а я этим каждый день не занимаюсь – от раза к разу. Хотя тогда мои работы по «Кораблю дураков» хорошо оценили, а это было до «Золотой маски».
Когда вы делаете костюм, разговариваете с актерами?
Мы общаемся, когда есть возможность, я смотрю репетиции, бывает, прямо там костюм рождается. Также я работала на большой сцене: смотришь номер, слышишь музыку, идея появляется за пару минут. Для меня важно поймать энергию, которую дает артист. Иногда актер сам не понимает, тогда возникают сложности, и приходится включать логику. А это не очень хорошо, нужно, чтоб образ пришел откуда-то из космоса.
Вы говорили, что есть замысел режиссера, которому вы следуете. А бывало, что костюм диктовал то, что будет происходить на сцене? Например, я помню, что в «Короле Лир» отец раздает земли дочерям и они забирают куски его воротника.
Это был ход режиссера. У нас были воротники разных размеров – они становились меньше, когда он терял свою власть, а в результате превращались в нечто вроде тернового венца. Было несколько мантий, в них все меньше было кроваво-красного, когда рвались родственные связи. Для Лира их планировалось шесть, и в конце у него должно было быть покрывало, которое напоминало бы склеп. В итоге замысел поменялся, мантий осталось три. Мы очень часто переигрываем, все время что-то дорабатывается, и изменения вносятся постоянно
Трансформация воротника короля Лира. Фото: Леонид Яньшин
Любимый образ, который вы придумали.
В «Корабле дураков» – образ Молодого, играет его Сергей Поздняков, такого забитого зятя. Он родился одним из первых. Наверно, из женских – образ Дули. Смотришь – платье простое, но пришлось достаточно потрудиться. Из комических – Лизон. В «Лире» - образ Тома, он собирался из нескольких полотен, чтобы сохранилась пластика. Нравится пальто Кента, и вообще, как работает Сергей Поздняков в костюмах.
Вы рассказываете о конструктивных решениях. Вам не бывает обидно, что зритель не знает, как костюмы создавались?
Те, кто интересуется, знает, что я здесь работаю и не только придумываю, но и делаю. Вообще много людей участвует: для «Короля Лир» работало около 30 человек, даже заместитель директора ДК, и ушло 200 килограмм шерсти.
Главное – результат, надо понимать, для чего ты это делаешь. И самоцели в «Маске» нет, мы просто работали и хотели сделать качественно. И чтобы все срослось: задумка, свет, музыка, настроение, и получилась гармония, а для нее должно все совпасть. Задача режиссера – объединить людей, чтобы из этого слияния никто не вырывался, тогда выстреливает. Если кто-то выпадет – успеха не будет.
А какой образ вам показался неудачным или сложным?
Есть моменты, когда актер не понимает, что будет делать. Иногда кому-то удается схватить сразу, и ты ловишь динамику образа. Кому-то – нет, поэтому с костюмом приходится тяжеловато. Были вещи, от которых мы ушли. Например, в «Короле Лир», мы трижды создавали юбки, в которых дочери выходят – подстраивались под стулья, на которых они сидели.
Какой спектакль или образ вы мечтаете воплотить?
Есть пьеса, комичная по содержанию, которую мы хотим поставить, но она пока ждет своего часа. Конкретно какой-то спектакль назвать не могу, интересно работать с любым материалом. Хотя были случаи, когда я отказывалась. Например, Брехт «Трехгрошовая опера». Мы разработали стиль и концепцию, но Денис Бокурадзе работал с другим художником. Почему-то по настроению я поняла, что не хочется. А в целом, любой спектакль можно одеть.
Текст: Талгат Мусагалиев