Георгий Кузубов

Он же Гога, он же Кузуб, Гия и Жоржета, в свое время быстро стал театральным секс-символом и главным тусовщиком Самары. Сегодня блудный сын Грузии образумился, увлекся духовными практиками и встал по ту сторону развлекательной жизни — поклонницы укладываются штабелями не только от новых ролей, но и от конферанса сердцееда всея губернии.

На часах — девять вечера. С улицы прохожим открывается странная картина: в единственном во всем офисном здании освещенном окне мельтешит высокий мужчина. Жестикулирует, рвет на себе волосы, декламирует, плачет и смеется. Это Кузубов вспоминает жизнь до занятий кундалини-йогой, которую лучше бы и не вспоминать, и рассказывает главреду Гущиной, как его носили на руках в Грузии, когда он два с лишним года назад заново обрел семью и явился на родину, как две капли воды похожий на отца — великого грузинского актера Гию Перадзе. Закончилось все тем, что Георгий по ролям прочитал Катерине пьесу Вуди Аллена «Пули над Бродвеем» — самой ожидаемой премьеры Самарского академического театра драмы, где он и служит.

Катерина Гущина: Как случилось, что вы везде:что ни событие,вы либо ведете его, либо приглашены?

Георгий Кузубов: (Смеется.) Мне нравятся красивые, успешные, счастливые люди и близка энергия таких мероприятий. Дома Fashion TV двадцать четыре часа в сутки работает — красота. Коллеги говорили, что меня погубят клубы и развратят бесконечные банкеты. Я же оцениваю все в том числе как площадку для донесения своего месседжа. Много интересных проектов завязалось именно в тусовке. Все произошло непреднамеренно. Моя Жоржетта из «Леди-Рай», «Арт-пати» по понедельникам — не спланированные шаги к узнаваемости, а необходимость самовыражения в разных ракурсах. Я чувствовал себя в этом амплуа, как в танке. Все равно было, с кем общаться: бандит передо мной, бизнесмен или сельский парень. Я вообще не могу не жечь. Только сейчас — уже без темных очков.

Гущина: Не уязвляет, что люди, которые приглашают вас на роль ведущего, могли и не видеть ваших театральных ролей?

Кузубов: У меня наоборот получилось: недюжинных сил потребовалось втиснуться в развлекательную сферу, где сложившийся костяк. Для меня конферанс не менее ценен, чем театр. Не могу сказать, что последний — отдушина, а роль ведущего — заработок. Я входил в уже поставленные, сбитые до меня спектакли. В концерты и корпоративы — пробиваясь локтями. Я в детстве и не собирался связывать жизнь с храмом Мельпомены. Да, с малых лет я туда частенько наведывался, бесился и хулиганил.

Мама служила заведующим цеха головных уборов театра, а я — при ней. Первые свои басню, прозу и стихотворение я выучил только для института. Тогда за бортом остались те, кто задолго до вступительных испытаний в запасниках имел восемьдесят пять песен на гитаре и тридцать пять стихотворений Бориса Пастернака. Уже поступив, задался вопросом: а я что же, в театре стану служить? (Смеется.) Придя в него, я начал пахать, и только сейчас у меня стал вырабатываться нужный огонь.

Гущина: Если бы за функцию ведущего платили так же, как в театре, продолжали бы вести мероприятия?

Кузубов: (Смеется.) Вряд ли. В любом случае, театр главенствует в моей жизни — пока не стал сниматься в кино. Это моя горячая мечта. Недавно вот съездил на обучение к Никите Михалкову.

Гущина: Где вы прячете резервуары с витальной энергией?

Кузубов: Да они у всех есть. Я всегда говорю, что всем дается одинаково, но никто не берет. Раньше я мог полночи проворочаться в ожидании нового дня и его событий— такое накатывало возбуждение. Только теперь научился немного успокаиваться. Сейчас вообще новая история разворачивается. Я верю в семилетние циклы. Вот, новый встречаю.

Гущина: Не возникает ощущение, что со временем начинаешь актерствовать в жизни?

Кузубов: Раньше случалось. Моноспектакли длиною в жизнь. Совсем близкие либо встают со мной на эту волну, либо сворачивают в другую комнату. (Смеется.) Сейчас учусь слушать сам.

Гущина: Можно ли назвать атмосферу в театре семейной, непринужденной? Проводят ли капустники?

Кузубов: Время другое: меньше внимания друг к другу, душевности, а больше спешки и суеты, внешних соблазнов. Как-то стало нормально и без капустников. В целом я согласен с Александром Амелиным, который говорил, что в театре друзей нет. Заигрываются, и отличить шутку, позерство и троллинг от тебя настоящего не так-то просто. Поэтому легче оставаться своего рода буддистом, не включаться. Даже мастер по йоге, зайдя в театр, уловила эти разнополярные энергии.

Гущина: Коллективная йога заменила капустники?

Кузубов: Нет, это личная практика кундалини. Занимаюсь около двух лет. Кстати, в последнее время совсем не употребляю алкоголь. Рок-н-ролла в жизни стало меньше, конечно, но я столько энергии раздал: восемь лет интенсивной клубной жизни — не шутки. Теперь собираю топливо. Я с энергией вообще лет с шестнадцати дружу: занимался ясновидением, лечил руками. У меня дядя — шаман.

Гущина: Насчет выпивки с кем-то поспорили?

Кузубов: Нет, никакой дополнительной мотивации. Решение твердое и не обсуждается.К слову, я и мясо не ем — даже с рыбы соскочил. (Смеется.) Так что духовная работа ведется мощная. Чистый источник способен принять и настроиться на любую волну.

Гущина: Не думали, как могла сложиться жизнь, если бы творческая среда не окружала вас с детства?

Кузубов: Не существовало никакой среды. Да, папа был величайшим актером Грузии, но я его не успел узнать. С семьей воссоединился два с половиной года назад, впервые приехав на родину в двадцать пять лет. Встретил брата, сестру, племянников — со счета сбился, сколько у меня родственников. Официально — брат и две сестры. Но театр имени Шота Руставели, где служил отец, бороздил просторы всей страны, а папа выглядел очень заметно. (Смеется.) В общем, приехал я туда, как две капли воды похожий на отца в мои годы, и меня пол-Грузии встречало. Я совершил путешествие в такую личную глубину!

Гущина: С песнями и тостами?

Кузубов: Точно. И тамада для каждого застолья. Грузинские традиции живы: все собираются за столом на улице, общаются, поют, обнимаются. Но, что больше всего поражает, по обе стороны — люди, которых самому надо слушать, заткнув рот, и записывать: выдающиеся поэты, художники, музыканты. Ты приходишь к ним в дом (а встречаются они каждый вечер), как к себе. Как Грузия в их лице умеет слушать! И слышать. В такой атмосфере раскрываешься.

Гущина: Сами поете грузинские песни?

Кузубов: Выучил одну — «Родина цветов». Ее в том числе можно услышать в исполнении Валерия Меладзе. Оказалось, что автор текста — мой дедушка. В Грузии все так: одна семья, один микрокосмос.

Гущина: Поговорим о театре. Сколько обычно проходит времени с момента знакомства с ролью до того, как вы начинаете себе верить?

Кузубов: Ой, это тонкий вопрос. Доверять себе нужно в любом случае, иначе — страх и неуверенность. Постоянно улучшаешь, дорабатываешь, но в момент, когда считаешь, что превзошел себя, попал в десятку и спектакль удался, влетает режиссер с криками: «Эй, проснись! Что такое?!» И, напротив, завершаешь роль недовольный, несобранный и получаешь такие отклики: «Вот это попадание!» Классика.

Гущина: Что происходит в голове актера, когда он забывает текст?

Кузубов: Такие ситуации обычно становятся театральными байками. Случается, ведешь сцену, даешь информацию, и никто не может вмешаться. Однако в подходящий момент можно и подыграть. Тогда вставляешь эдакий перл, которого в тексте нет, и слезы текут у коллеги, и ус отклеивается. Но у него уже не всегда выходит реагировать: перл на перл может просадить постановку. Это и есть «вкуснятина» в работе. Импровизировать же удается, только когда полностью владеешь материалом.

Гущина: Я однажды наблюдала, как во время нашумевшего спектакля «Идеальный муж» в МХТ им. Чехова публика преклонного возраста покидала зал. Мат, откровенно пошлые сцены — не всем удается переварить и отнести такой формат к искусству. С введением более раскрепощенных образов, сексуальных провокаций зритель молодеет и вытесняет привычную публику?

Кузубов: Начнем с того, что я сам играю в Lady's Night. (Смеется.) И голосую за эксперименты. Касаемо аудитории, да, больше стало молодых ребят в джинсах и футболках. Но они хотя бы отключают телефон в зале. Тетушка же с пакетом сменной обуви, в концертном платье 1986 года и с Эйфелевой башней на голове, готовая убить за то, что ты не при параде, как раз не выключит, более того, ответит на звонок во время представления.

Гущина: Какое чувство вы считаете наиболее вдохновляющим?

Кузубов: Чувство правды. Оно самое важное и драматическое. Ложь порождает не ту энергию. Если делать от сердца, то и послевкусие приятное.

Гущина: Кстати, о сердце: как справляетесь с атаками поклонниц? А главное, как охлаждаете свой пыл?

Кузубов: С поклонницами веду себя корректно. (Улыбается.) Касаемо второго... У одной девушки, с которой я состоял в близких отношениях, родилось потрясающее высказывание: «Семь месяцев счастья, или Как меня лишили роли в этом спектакле». Я предельно честен не только в работе, но и в личном. Одна женщина в сердце — одна в жизни. Когда я не желаю кружить в медленном танце только ту, с кем нахожусь в отношениях, говорю об этом. Пусть лучше у меня в жизни случится много историй по одному дню, чем одна, но долгая и нечестная.