Как я стал человеком. Борис и Глеб Гребенщиковы

БОРИС И ГЛЕБ ГРЕБЕНЩИКОВЫ

_{Отец русского рока личным примером воспитал не только несколь-
ко поколений слушателей, но и собственного сына. Оба благодарны
своей матери и бабушке, которая всегда была на их стороне.}

Вы начали слушать рок еще в детстве. Как родители реагировали на это?

Борис: Лет до двенадцати я был вполне доволен тем, что происходило вокруг. Какие-то очевидные глупости я уже замечал, но они меня не интересовали. А когда весной 1965 года музыка вошла в мою жизнь, остальное перестало трогать. Помню, как году в 1968-м, когда я был в седьмом классе, ко мне попала пластинка группы The Crazy World of Arthur Brown и я особенно полюбил на ней песню Fire. А Артур Браун там очень сильно кричит, просто душераздирающе. Мой отец мягко выразил несогласие с эстетическими принципами своего сына — сказал, что, с его точки зрения, эту музыку не стоило бы слушать, за что моя мать на него очень напала. Я застал лишь конец скандала, когда мать яростно отстаивала мое право слушать то, что я хочу, хотя ей самой эта музыка, может, и не нравилась. И дай Господь побольше таких родителей! Теперь я понимаю их обоих, но мое уважение к матери беспредельно.

Больше отец не протестовал?

Борис: Эта тема была закрыта навсегда.

Вас воспитывала еще и бабушка. Каковы были ее методы?

Борис: Мы с ней расходились в их оценке, но всегда договаривались — путем проб и ошибок. Именно бабушка научила меня играть на семиструнной гитаре, когда я был во втором или третьем классе, и показала песню «Гоп со смыком»:

«Гоп со смыком— это буду я!
Вы, друзья, послушайте меня:
Ремеслом избрал я кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
Исправдом скучает без меня!»

Спрашивали у бабушки, откуда она знала блатную песню?

Борис: Нет, тогда мне это в голову не приходило. Знаю, что у нее была бурная и насыщенная жизнь, которую описала в книжке моя мать. Я ее просматривал перед публикацией, нет ли там чего-то, за что мне было бы неудобно. Но ничего такого не нашел. С моей точки зрения, хорошая получилась книга, особенно интересна та часть, где она описывает свое детство и довоенный Ленинград.

А те части, что касаются вас?

Борис: Не могу ничего читать о себе. Мать видела все одним образом, а я помню те же события по-другому.

Глеб, а ваши музыкальные вкусы совпадали с отцовскими?

Глеб: Да, я с детства любил западную музыку. Спасибо папе, он сыграл в этом свою роль. Помню, еще в несознательном возрасте я общался с участниками английской группы UB40, они у нас в гостях заседали, — их музыка мне нравилась.

«Аквариум» с детства слушали?

Глеб: Помню только песню «Город золотой», а с ранним творчеством группы познакомился не так давно — понравилось. «Аквариум» зацепил не сразу, это случилось в Лейпциге, когда у отца был тур по Германии. На том концерте я понял, что «Аквариум» играет качественную живую музыку, — это было нереально круто. В Петербурге я стараюсь посещать все концерты, пытаюсь помогать и быть полезным, хотя бы и таскать инструменты из автобуса на сцену. Тем более что со всеми музыкантами группы я в хороших отношениях.

В детстве вы кем хотели быть?

Глеб: Сначала продавцом мороженого, а потом желания постоянно менялись.

А музыкантом?

Глеб: Очень не хотел, особенно когда ко мне на дом приходила репетитор по фортепиано. Мне она не нравилась, я всегда предлагал ей сначала попить чайку, чтобы отложить всю эту историю с собачьим вальсом. А потом увидел виниловый проигрыватель, он меня и зацепил. Тогда я понял, что можно не только слушать дома пластинки, но и сводить сеты. У меня было даже что-то вроде студии, я записывал микстейпы, а потом всю коллекцию пластинок, иголок, наушников у меня украли. Сейчас я собираю новую.

Диджейство — ваш источник дохода?

Глеб: Ну нет, есть разные проекты. Мне даже предложили иконы писать, но я пока не уверен, что у меня достаточно духовности. А рисовал и лепил я с детства, меня даже хотели отдать учиться на скульптора. Помню, очень любил насекомых и хотел, чтобы они жили дома, но в те времена достать их было нереально, и я лепил их из пластилина.

В книге Владимира Шинкарева «Митьки» описан случай, когда вы в возрасте пяти лет расправились с ящерицей посредством рукоятки пистолета. Это было?

Глеб: Да-да, их было даже две, и я их победил! Ящериц отцу подарил Андрей Макаревич или Андрей Белле, кто-то из них. Я помню круглый аквариум, где жили эти ящерицы, и я приговорил их к смерти. Вообще, они меня довольно сильно интересовали, не знаю, за что я их так. Сейчас у меня дома живут две ящерицы, змеи, богомол, мадагаскарские тараканы и варан.

Какие педагогические принципы были приняты в семье?

Борис: Я считаю, что никому не имею права навязывать свою точку зрения, свои вкусы, — если вам нравится, берите. Прекрасно помню, как родители пытались на меня давить, и те усилия, к которым приходилось прибегать, чтобы свести их воздействие к нулю. Так зачем же я буду подвергать своих близких этой нелепой процедуре? Вот и на Глеба давить было совершенно бесполезно с самого детства.

А воспитание — это давление?

Борис: Нет, воспитание — это пример, только он может кого-то чему-то научить.

Глеб: Отец никоим образом на меня не давил, поэтому я сильно развихлялся. Бабушке я очень благодарен, она всегда пыталась сделать из меня интеллигентного человека. Если бы не она, я не прочел бы большую часть русских классиков, не был бы настолько уверен в том, что при царе нам жилось лучше. Она была очень своеобразной женщиной, с ней всегда было весело.

Откуда родом ваша семья?

Борис: Я родился и вырос в Ленинграде. История семьи толком не выяснена, материнская линия тянется из-под Костромы, а отцовская — тоже с Волги, из Саратова. Вообще, Гребенщиковы — староверская фамилия. Однако дедов своих я не знал. Впрочем, мне известно, что дед со стороны отца строил Дорогу жизни, после войны был начальником Балтфлота, а в конце 1970-х его именем назвали корабль. Но ведь это не делает лучше ни меня, ни Глеба.

Глеб: Своего дедушку я тоже не застал. Бабушка очень печалилась, потому что у нас с ним совпадали интересы: я в отличие от отца очень люблю охоту и рыбалку. Она всегда говорила: «Был бы дедушка жив, вы бы с ним поладили». Он, как и прадед, был инженер-кораблестроитель. Чуть ли не половина приборов, которые сегодня стоят на кораблях, по словам бабушки, изобретена нашими предками. У меня дома даже где-то валяется пачка патентов.

Имена Борис и Глеб вместе звучат весомо.

Глеб: Я могу рассказать, как случилось мое имя. Дело в том, что папа с мамой, будучи людьми с хорошим чувством юмора, хотели назвать меня Гвидоном. Тогда бабушка спустилась в метро, нашла первых же гопников и спросила: «Ребята, если у вас в классе будет учиться парень по имени Гвидон, как вы будете его называть?» Они не задумываясь выдали свой набор ассоциаций, и таким образом я был спасен.

Ваша семья была верующей?

Борис: Нет, все религиозное в семью принес я.

Глеб: Взгляды отца серьезно повлияли на мое мировоззрение. Я не могу назвать себя христианином, у меня своя точка зрения на религию, она сложилась из буддизма, индуизма и православия. Тем не менее, бывая в разных точках страны, я всегда стремлюсь зайти в православную церковь, особенно на периферии: там правильные, настоящие батюшки.

Насколько часто вы общаетесь с детьми, Алисой и Глебом?

Борис: С Глебом общаюсь регулярно, когда бываю в городе. С Алиской — гораздо реже, все-таки она живет в Москве, а я там бываю налетами и наши с ней встречи практически нереальны: когда у меня концерт, у нее спектакль. Но мы часто переписываемся эсэмэсками. С внуками вижусь еще реже. Перестать играть концерты и заняться внуками — это был бы уже не я.