Проблему отсутствия у театра «Вера» помещения режиссер решил, поставив пьесу Горького «Последние» в Литературном музее, бывшем особняке Бурмистровых. Действие начинается с экскурсии по дому и погружения в дореволюционную эпоху, поэтому зрители и актеры провозгласили проект «первым иммерсивным спектаклем в городе».
Как вы выбирали пьесу и место для постановки?
Вера Александровна Горшкова, художественный руководитель театра, давно мечтала о «Последних» Горького. Я согласился, поверил ей, и, кажется, мы не ошиблись. Площадку искали недолго: сразу пришли в литмузей, и мне стало понятно, что этот дом радушно примет семью Коломийцевых.
Чем лично для вас этот спектакль был оригинален?
Я не считаю постановку какой-то слишком новаторской. Кажется, любого режиссера приведи сюда, дай ему эту пьесу – и он придумает примерно то же самое. Потому что пространство само диктует. Я предложил назвать это «Сны старого дома». И мне очень хотелось, чтобы актеры были похожи на привидения, чтобы аудитория понимала, что эти люди – часть дома, что они как будто продолжают здесь жить и после ухода зрителей.
Кроме самого особняка, чем-то вдохновлялись при постановке?
В Екатеринбурге мой мастер, профессор Вячеслав Иванович Анисимов, заслуженный деятель искусств, ставил «Вишневый сад» со студентами на курсе старше нас в музее Мамина-Сибиряка. Зрители поднимались на второй этаж по лестнице, заходили в комнату, которая служила зрительным залом, а потом по этим же ступеням поднимались Раневская, Аня, Яша – вся эта ватага с вокзала. То есть это уже знакомое зрителю пространство использовали сами актеры, и мы точно понимали, где они находились, сбегая по лестнице вниз. Или, например, когда герои выезжали из дома, они запирали двери. Не «как бы», а по-настоящему. По сути, заперли нас, зрителей, а потом в одну из этих закрытых дверей начинает ломиться Фирс: «Э-эй, забыли!». Лично на меня как на зрителя это действовало колоссально. Поэтому, когда мы здесь оказались, этот спектакль я вспоминал.
В чем были сложности реализации идеи?
Не могу утверждать, что труппа с радостью откликнулась на мое предложение с обыгрыванием пространства и отсутствием сцены. Вообще за время работы над спектаклем довольно часто меня посещали мысли о том, что поиск новой, не вот тебе революционной формы в нижегородской действительности – дело наказуемое и даже преступное. Однако артисты есть артисты: они любят играть. В конце концов их увлекла возможность вступить со своим зрителем в другой диалог – непривычный, где-то провокационный. И получилось!
Как аудитория приняла спектакль?
Судя по откликам, эта форма нравится и привлекает. Она интересная, новая, не та, к которой все привыкли в традиционной итальянской коробке. У нас вообще-то всегда были аншлаги. 30 сентября состоялась премьера, и с тех пор я даже знакомых не мог привести: не было мест. 16 мая закрыли сезон, потому что уже жарко, а там все-таки действие происходит зимой, актеры в теплых одеждах. Но осенью продолжим. И, несмотря на то, что здание театра «Вера» реконструировали, спектакль оставляем в музее.
Над чем сейчас работаете, и где это можно будет увидеть?
Ставлю с Иваном Старжинским и Русланом Кутлыевым «Сон смешного человека» Достоевского – это самостоятельная работа, вне репертуарного театра. А с артисткой Мариной Замысловой мы делаем пьесу немецкого драматурга Йенса Рашке «А рыбы спят?». Это монолог десятилетней девочки, у которой младший брат умер от рака. Выбор площадок для показа у нас невелик: Центр театрального мастерства, «Маяковка, 10», Дом актера.
Можно ли считать, что у нас началась какая-то новая театральная эпоха, или пока об этом рано говорить?
«У нас в Нижнем, кажется, есть серьезная проблема: все театры похожи». Был Михаил Аркадьевич Висилицкий – вот у него был радикальный театр. Его, конечно, не все понимали – лично я не понимал и не принимал. Но он был категорически другой. Не знаю, с чем связана похожесть: то ли с ментальностью, то ли с тем, что работают в основном выпускники одной школы нижегородского театрального училища. Во всяком случае, в работе над Достоевским просто хочется попробовать сделать радикальный выверт, создать какой-то другой, не «русский психологический театр», хотя из этого вырваться трудно. Но нужно поставить такой эксперимент над собой – уж не знаю, как к этому отнесется публика.
Фото: Илья Большаков
Комментарии (0)