Солист группы «Дайте Танк(!)» Дмитрий Мозжухин о бесконечном детстве и игре во всех смыслах

Многие слушатели условно выделяют некий круг музыкальных групп близких по оригинальному стилю – вы, «Пес и группа», ныне распавшийся «Лемондэй», «ХаднДадн» и т.д. Это заметно и по фестивалям, на которые будто намеренно зовут такие группы. Насколько ты сам ощущаешь некий свой круг и как бы ты описал его признаки.

Дело в том, что программа любого мероприятия чаще всего соответствует вкусу организаторов, и, таким образом, всегда получается знакомиться с группами, с которыми есть какая-то общая линия. Так, например, с «Лемондэем» мы познакомились на нашем первом концерте, еще в Коломне.

А если говорить об общих признаках, то, как бы высокопарно это не прозвучало, мы просто называем вещи своими именами. Логично, что у поэзии есть разные стили. Высокий стиль – это когда ты очень глубоко-метафорично обо всем говоришь, но есть таланты, которые наоборот выбирают более жаргонный стиль, в котором довольно грубо выражаются любые темы, может быть, даже самые человечные и трогательные, чтобы придать особую окраску и силу словам. Так вот группы, которые мне симпатичны, и которым, может быть, симпатичны мы, подходят к тексту как к разговору. Ведь когда ты в разговоре пытаешься что-то объяснить, рассказать, ты говоришь, как есть. Наверное, если снаружи на это смотреть, это очень заметно, и цепляют наших слушателей скорее всего именно эти привычные речевые обороты. В общем, я думаю, что это объединение –больше история о языке, о подходе именно к тексту.

Ты не раз сравнивал вашу музыкальную деятельность с продолжительной игрой в индейцев. Как думаешь, насколько это проникает не только в саму вашу манеру, легкость и отношение к музыке, но и в тематику текстов. Насколько в этой игре участвуют и сами слушатели? 

Тут нужен ответ в двух частях. На тему игры я думал вообще о семантике и о том, что слово «игра» применяется и к музыкантам, и к детям в равной степени. Нет отдельного слова для того, чтобы поиграть в кубики и поиграть на гитаре. Выходит, что музыка – это игра уже по определению. И, в принципе, человек в бытовых условиях, когда ему нужно выживать, питаться, строить жилище и т.д., вряд ли возьмется за гитару или барабаны. Это в бытовом смысле является развлечением, забавой. И для меня очень важно не превращать эту забаву в средство выживания. Поэтому большая часть нашей группы помимо репетиций ходит на какую-то обычную работу, и музыка становится своеобразной отдушиной. И это в итоге остается игрой в той степени, в которой дети развлекают себя, чтобы познать мир, и взрослые развлекаются, чтобы выразить то, что у них внутри. Это касательно того, почему мы говорим, что «игра затянулась».

А если говорить о том, как в этом участвуют слушатели, – если честно, я об этом специально не думаю вообще. Я ориентируюсь на свой вкус и с трудом представляю, как это смотрится со стороны. И совершенно не знаю, как трактует те или иные слова аудитория, и вообще не считаю себя вправе распространять свое отношение к процессу на слушателей. По сути же, в любой игре есть правила, которые не мы придумываем, они существуют давно, вроде «Море волнуется раз» или игры в «Вышибалы». Игра в музыкантов тоже существовала до нас, и так получилось, что в этой игре есть такое правило как наличие аудитории, у которой есть свои функции, а наша роль в другом. 

Я никогда не ставил задачу сопоставить свое понимание и слушательское и считаю, что какой-либо декодинг (когда исполнитель объясняет, «что хотел сказать автор») – это противоестественное явление, мне не хотелось бы декодировать. Вдруг ребята придумают смысл лучше, чем я вкладывал.

К слову об истинном вложенном смысле. В одном из интервью на вопрос о родственниках ты сказал, что никто из них никогда не был на твоих концертах, и уточнил, что мама слишком хорошо понимает, о чем твои тексты. Какова степень автобиографичности твоих героев?

Дело даже не в конкретных событиях и отсылках. Я считаю, что есть наследственность какая-то и я, наверное, довольно чувствительный человек. Это иногда плюс, а иногда минус. Вот мама тоже очень чувствительная. И когда я свои переживания, не всегда позитивные, оборачиваю в какой-либо текст, я думаю, что она на себя это транслирует достаточно верно и угадывает, что я имел ввиду. В отличие от незнакомых мне людей в зале, за эмоции которых я вообще не могу отвечать, мама угадывает и понимает, где больно, и переживает вместе со мной эти болезненные моменты. Думаю, для нее это неоднозначное ощущение. Поэтому мне было бы неспокойно, если бы она ходила на мои концерты. 

Тема детства, кажется, приобретает различные вариации в твоих текстах намного чаще, чем у кого-либо из современных авторов.  И есть ощущение, что у тебя есть какой-то встроенный транслятор и интерпретатор этой темы. Есть какие-либо исполнители, на кого оглядываешься в этой тематике, кто-то, кто вдохновляет подобной способностью ее раскрывать?

Я это не специально делаю и не знаю, откуда это берется. В любом случае, это ни что-то снаружи, мне не приходит в голову ни одного варианта, кто бы мог повлиять на меня извне.

Мы, например, читали с женой на даче друг другу вслух те сказки Андерсена, которые реально нас впечатляют, но стоит заметить, что они все про взрослых. Да и вообще почти во всех сказках, хоть они и для детей, герои – взрослые. Наверное, это как-то вяжется с вопросом о слове «играть», ведь авторы сказок тоже продолжают играть. 

А если говорить о внешних ориентирах в отрыве от детской тематики, я смотрю больше на язык, на то, как люди подходят к тексту. Например, есть Довлатов, которого я активно «рекламирую», он вроде про детство ничего не писал, но то, как он обращается со словом, меня вдохновляет.

Кажется, самый частый вопрос, который тебе задают – о лирическом герое, о том, кто он и какой. Верно ли я заметила, что главная черта этого героя именно в том, чтобы посмотреть на любой вопрос, даже самый взрослый, наивно и по-детски?

Отвечу кратко: я думаю, это какое-то отклонение.

А ваш «робкий панк» сформулирован как жанр именно так, тоже с привязкой к детству, или здесь какая-то другая идея?

Есть такая песня у группы «Птицу Емъ» – «Не нифер», в которой главный герой хочет завести друзей и вбрасывает себя в среду говнарей (в хорошем смысле, в среду любителей рока). И не являясь в этой среде «своим», он адаптируется, чтобы не быть одиноким и как-то заявить о себе. Думаю, что противоречие, которое зашито в формулировке «робкий панк» – это попытка вбросить себя в культуру, изначально являясь чужеродной частью в ней. Быть внутри нее, но быть лишним элементом. Логично же, что панк не может быть робким, и робкий человек не может быть панком. И вот это нахождение в чужеродной среде, в устоявшейся системе, и есть то, как я себя, например, чувствую в шоу-бизнесе. 

Очень часто внутренне, близкое и главное увлечение человека не является его самым успешным проектом. Кто ты больше для самого себя? Поэт, музыкант, мультипликатор, режиссер фильмов? В чем бы ты реализовался по максимуму в идеальной версии развития событий?

Я, наверное, считаю себя в глубоком смысле продюсером, но не как Иосиф Пригожин, а человеком, который в любом создаваемом проекте собирает сам концепт. Я именно так подхожу к любой творческой задаче, для меня важно, что ничего не было и появилось «что-то». Получается, что при создании песен это больше всего заметно, но это не значит, что я музыкант и все на этом, мне нравится конкретно из пустоты создавать нечто. В общем, мне кажется, что продюсер в том виде, в котором я этот термин воспринимаю, отвечает за то, каким будет нечто, возникающее усилиями многих людей. Я ведь ни один все делаю. У нас большой коллектив. И у меня есть ощущение, что я не столько в команде пою, сколько думаю о том, что мы вообще делаем.

Напоследок задам тебе твой же вопрос: «Теперь ты доволен?»

Забавно, только что меня в гримерке ребята спросили то же самое. И да, я очень доволен сегодняшним концертом, я получил удовольствие, хотя волновался, как и всегда. А в более глобальном плане, я всегда был доволен и особо не ловил диссонансов между тем, что я хочу от жизни, и тем, что делаю.

Текст: Олеся Гудыма

Фото: архивы пресс-служб