«Можно, я буду тебя любить всеми раскатами лета?»

«Есть поверье, что осень — самое поэтическое время года, но не в моем случае. Для меня лето — главный источник вдохновения, время, когда можно зарядить свои солнечные батарейки, ловить туманы и радоваться краскам, жизни, течению реки. Летом я живу в дебрях нижегородских лесов на берегу Керженца, это мои места силы, где рождаются лучшие стихотворения и мысли. Какое счастье, что все — еще — впереди!»

Анна Сеничева

•••
Здравствуй, Земля! 
Я встаю на крыло 
и в небо срываюсь с разбега. 
Под куполом звездное тает стекло.  
Читай меня: «альфа» — «омега». 

Искрится бенгальская тонкая нить
хвостом от заснувшей кометы.
Можно, я буду тебя любить
всеми раскатами лета?

Маковым полем пылать на заре
ярче лесного пожара...
Можно тебе подарить в янтаре
кокон небесного Шара?

Быть тебе другом, 
причалом,
плечом...
Пятым твоим измерением. 
Не говорить с тобой ни о чем,
но ощущать подреберьем. 
 
•
Воздух вишневый висит над рекой и
шести струн перекличка.
Я так хочу отражаться с тобой
в окнах пустых электричек.

Вместе листать атлас пыльных дорог
на захолустном вокзале –
там, где люпины синеют у ног
невыносимой печалью. 

На нулевом километре стоять,
вместе подкинув монету. 
Руку держать... Твою руку держать,
делая первый шаг в лето. 
...и целовать тебя под проливным. 
Кто небо звездами вымостил? 

Здравствуй, Земля!
Передай остальным, что гравитация — вымысел! 

•••
Я видел атлас ночного неба
и Малый Ковш на твоей руке.
Я помню страны, в которых не был,
набойкой стертой на каблуке.

Ты улыбалась легко и тихо,
и звезды таяли на заре.
Сусальным золотом облепиха
цвела на брошенном пустыре. 

Смеялись грузчики ресторана
над шуткой старого рыбака,
и запах жареного каштана
бродил по улицам городка.

А мне хотелось задернуть шторы
и рисовать на твоей спине
Пекин, бамбук и большие горы,
огни сигнальные на Стене. 

Я помню страны, в которых не был,
по вкусу счастья на языке: вино
из Крыма с домашним хлебом
и чай калмыцкий на молоке. 

А Солнце брызгало перламутром.
И мы искрились в его лучах...
Я в свой рюкзак запакую утро
и понесу его на плечах. 

•••
Моя девочка, в этом черничном небе не стало звезд.
Кто-то съел их огромной ложкой, и мне не спится.
Я увез бы тебя на мопеде считать стрекоз,
есть пирог с абрикосами кислыми и корицей. 

Здесь подсолнухи ярко-рыжие, словно Ван Гог писал,
и крапива такая жгучая вдоль забора.
Я рубашку тебе по ночам из нее вязал
для защиты от каждого ледяного взора,

от потерь бесконечных, предательства и простуд.
Я хочу затеряться с тобой ото всех в колдовской глуши
и смотреть, как цветет малахитовый старый пруд,
как у берега спорят пушистые камыши. 

Я браслет из кувшинок одену тебе на запястье
и в туман превращу над полями холодный воздух. 
Лето, как обретенная вера в земное счастье, 
как призыв бескорыстно любить золотые звезды. 

Быть счастливым, поверь, никогда, никогда не поздно. 

•••
Взгляд зажатого в клетке тигра
слабонервным не по нутру:
я играю в такие игры,
что свидетелей не беру. 

Выпить жженый турецкий кофе
и разбить дорогой фаянс,
не склонять перед страхом профиль
и смотреть на беду анфас. 

Стать противнику ближе друга.
Человек изнутри — крылат:
выходить за пределы круга
и сгибать из него квадрат.

Говорить о себе стихами,
проживая события вспять.
Понимаешь, с моими губами
невозможно не целовать. 

Мой непризнанный вид искусства —
прорастать через потолки. 
У меня нараспашку чувства
и межреберно — сквозняки! 

В тесной клетке глухих и низких
как себя от надрыва спасти?
Боже, не дай никому из близких
встать стеной у меня на пути. 

•••
Смуглый мальчишка ныряет в фонтан
и собирает в ладошку монеты.
Город стареет, и каждый изъян
виден в тумане его фиолетовом.

Смуглый мальчишка ныряет в фонтан
и улыбается щедрым туристам,
девушка в бархатном курит кальян
«Ночи Стамбула» и дым золотистый
шелковой нитью кружится над столиком.

Дряхлый шарманщик простужен и пьян,
смотрит на небо глазищами школьника,
руки засунув в дырявый карман.
Девушка в бархатном курит кальян.

Площадь укрыта щербетовым вечером –
время влюбленных и авантюристов,
а на карнизе танцуют свечи нам
тайные знаки евангелистов:
там – в «Откровении от Луки» –  
все исторически обосновано.

Город, заснувший в изгибе реки,
дышит спокойно и зачарованно.

Сонных прохожих встречают таксисты,
и опустеют булыжные улицы,
только романтикам ночью не спится,
звезды считают они и целуются. 

Город, влюбленный в своих горожан...
А утром мальчишка с загаром каштановым
полезет за звонкой монетой в фонтан,
и все повторится заново...

•••
Когда нас накроет июньской волной
и компас укажет на лето,
садись на моторку и синей стрелой
лети, обогнав скорость света.

Храни мои мысли, рисуй мои сны
в тетрадке с пустыми полями.
Мы юные боги, и нам не страшны
две тысячи лет за плечами. 

Потертые джинсы, забытый куплет
и вверх устремленные плечи.
Нам небо откроет круженье планет. 
Мы были. 
Мы будем. 
Мы вечны.

Лови мои ритмы и бешеный пульс,
включи позывные сирены.
Я лондонским ливнем без спроса прольюсь
на пыльные, серые стены.

Не думай о крае, но верь в горизонт,
который нас видит снаружи.
У лета нет правил, запретов и зон,
здесь каждый влюблен и разбужен.

Латунное Солнце взойдет на карниз
и бросится встречным под ноги. 
Кто верит в июнь, тот прекрасен и чист.
Мы боги…
Мы юные боги.

Ментоловое лето

Любимый город в солнечном плену
нам выдает безумные закаты
и смотрит на тебя,
тебя одну,
и улыбается, и вопрошает, 
как ты?

Как ты могла так долго быть в тоске,
что не заметила ментоловое лето,
висящее уже на волоске?
Твой легкий след на розовом песке
ведет туда, где выданы ответы,

где тоньше выделка жаккардового льна,
кокосовые пуговицы, пояс,
и если ты в кого-то влюблена,
то в музыку, в летящий скорый поезд,

скажи, что я напрасно беспокоюсь,
что семафор горит тебе зеленым,
и если быть в кого-нибудь влюбленным, 
то в твои снимки, пиксельное эхо,

как правильно ты сделала, приехав,
когда еще не поздно и не рано,
теперь смеешься с моего экрана:

вот яркий вечер,
привокзальный джаз,
закатная прелюдия салюта
и ты — синоним красоты и абсолюта,
и лето, отражающее нас. 

•••
Тянемся к свету, равняемся на восток,
хрупкое лето, лети, лети, лепесток,
сны без ответа, оранжевая луна.
Эта планета в подсолнухи влюблена. 

Круглые тени, как циркулем провели,
шепот растений о тайне сырой земли,
теплые камни, согреты колосья ржи...
Солнце, куда мне, куда тебя приложить,
чтоб не болела внутри меня темнота?
Пусть будет белым не тот, не туда, не та. 

Если мы знаки, то я нарисую «+»,
пусть на бумаге, но все-таки я свечусь, —
солнечное сплетение между строк.
Не приземляйся, лети, лети, лепесток...

Так и уходим. Неслышно. По одному. 
Светлой мелодией перекрывая тьму. 

•••
Мой друг рисует маяки и белый ветер. 
Мы с ним большие чудаки — 
горим и светим. 

Когда крадется за спиной ночь липкой тенью,
мой друг рисует синевой 
и акварелью. 

Оставив позади дома, тепло порога,
мы смотрим, как ползет луна 
шершавым боком. 

Мой друг не любит говорить о неудачах:
«Если положено светить, 
то как иначе?». 

Несем пустые рюкзаки, в которых дыры. 
Мы с ним большие чудаки — 
бредем по миру. 

Нас кто-то бережно хранит и держит краски,
а на ветру фонарь горит
из доброй сказки. 

Мы делим радости в пути легко и смело. 
Друг говорит: «Давай, свети! 
А то не дело». 

Под млечной бездной Колпака хрустально-синим
горят два ярких маяка 
неугасимо. 

•••
Это лето звенело звездами
и по шишкам шло босиком.
Из него выходили взрослыми
неосознанно и легко.

Мне пять лет, у меня есть пасека,
желтый улей и голубой.
Я, конечно, давно немасенький,
но один туда ни ногой.

Помню, папа несет по просеке
на огромных своих плечах.
Я про все задавал вопросики,
он доходчиво отвечал. 

Это лето неповторимое:
слепни, блесны, улов плотвы,
а с годами — непоправимое
чувство грусти и теплоты.  

Дни кружили, как крылья бабочки,
и трещали поля цикад.
Я собрал насекомых в баночки
и поставил в длиннющий ряд. 

Мама мяла клубнику с сахаром,
заливая все молоком.
Деревенских пугают страхами,
только я с ними незнаком.

Поговаривали, на кладбище
на Купалу горят огни,
я, конечно, не верю в россказни,
но без взрослых туда ни-ни. 

Все черешнево, дом в порядке,
и у бабушки много сил:
генералит шеренгой с грядками,
может все, что ни попроси.

Жаль, что дед не увидит этого,
вот однажды доем лапшу
и открою его планету я,
и в деталях нас опишу:

— Дед, смотри, какой я ракитовый,
лазуритовый и большой!
На двери деревянный щит прибит,
не волнуйся: все хо-ро-шо!

Я по плечи стою июльевый —
повелитель лесных дорог,
мы решили с соседкой Юлией
разузнать, где курячий бог

прячет солнечные колесики,
чтобы временем управлять.
Мама гладит мои волосики
и несет меня на кровать. 

Это лето звенело звездами,
миллионом небесных стрел.
Из него выходили взрослыми
в мир, который не повзрослел.

Фото: архив Анны Сеничевой