Терапия иронией, переходящей в отчаянное веселье, почти всегда из последних сил, но особенным образом утешительное, похлопывающее по плечу, настойчиво требующее относиться к жизни ну хотя бы чуть менее серьезно. Возвращаемся с режиссером и кинодраматургом Арсением Гончуковым в «Заповедник», населенный Сергеем Довлатовым «любимыми, ненавистными, замечательными соотечественниками», по большому счету в героический эпос, где, правда, для подвига (в любой форме) почти всегда недостаточно места.
Много и азартно пьющий лирический герой (списанный Довлатовым то ли с самого себя, то ли с Бродского) отправляется в пушкинский музей-заповедник в Михайловском работать экскурсоводом, но как будто в основном спасаясь от жены («С твоими пороками нужно быть как минимум Хемингуэем...»), и от своей мало устроенной во всех отношениях жизни талантливого, но никому не нужного писателя. Большую часть «Заповедника» Довлатов написал в Ленинграде за год до вынужденной и даже спасительной эмиграции. В 1978-м с мамой и фокстерьером Глашей (которой в 2021-м в Петербурге установили памятник) сначала улетел в Вену, а через полгода – в США. Заканчивал повесть уже в Нью-Йорке, в 1983-м ее опубликовали. Хорошо и много Довлатова на Родине начали печатать только в 90-х. В Союзе у него было две официальные литературные публикации за два десятка лет, которые писатель сам называл халтурой: «Если я делаю что-то заказное, пишу не от души, то это очевидно плохо. В результате – неуклюжая, глупая публикация, которая ничего тебе не дает ни денег, ни славы».
Арсений Гончуков: «Собрание сочинений Довлатова – это вообще первое собрание сочинений, которое я купил. Еще будучи студентом филфака ННГУ. На скудную стипендию купил четырехтомник Довлатова и трехтомник Хармса, обошлось недешево. Книги потом растерял, но пару лет назад, проезжая из Москвы в деревню в Лысковском районе, купил себе в Нижнем нового Довлатова, тоже четырехтомник. Почему-то всегда тянет к нему, хочется перечитать, прикоснуться к его миру. Будто теплая компания тебя где-то ждет всегда, хотя я сам, в общем, совершенно другого склада человек, трагик, люблю драмы, ужасы и остросюжетные вещи, авторские, независимые, достаточно холодные по внутреннему темпоритму. Довлатов – веселый, очень умный, точный и пронзительно проживший свою жизнь человек. В «Заповеднике» он веселится на полную катушку, да, такое чистое веселье. Причем забавно, что сейчас это меньше воспринимаешь как сатиру, мы уже почти забыли про советскую действительность, над которой он смеется, странную, неуклюжую, хамскую, иногда добродушную и теплую, но вместе с тем совершенно, конечно, кондовую. Советский Союз – ведь это тоже своего рода заповедник, он навсегда остался некой страной нашей памяти, ностальгии, и, кстати, сейчас, может быть, эти мотивы в обществе обостряются, мы снова будто в этот заповедник смотрим».
Довлатов прощался с «заповедником» драматично, как в кино. «Сережа попал под пресс», – вспоминал литературовед, друг писателя Андрей Арьев. Его забрали в милицию, избили, дали 15 суток. Потом было знаменитое восхождение (вознесение) по трапу самолета – писатель со стремительно пустеющей бутылкой водки в руке, а позади почти игрушечный (малюсенький по сравнению с боксером Довлатовым) пограничник, но с вполне настоящим автоматом.
Арсений Гончуков: «Как-то так сошлись звезды, что начал я перечитывать именно «Заповедник», и вот одна мысль настойчиво бьется во мне: насколько сейчас Довлатов уместен, что ли? Долгое время казалось, что XXI век не начинается, буксует, продолжает оставаться двадцатым. Но в какой-то момент вдруг он вошел в свои права, как говорится, и очень мощно и жестко стартанул, как танк на светофоре. И мало не показалось. И вдруг такой писатель, как Довлатов, когда его открываешь, получает некое новое измерение восприятия. Ироничный, грустный, очень глубокий, смеющийся и эту способность смеяться не предающий. 20 лет назад Довлатов, изгнанный в Америку армянин-еврей, он как будто не про русское был, про советское, а вот сейчас — я его вижу максимально влюбленным в русскую действительность, в нашу страну и нашего человека. Страдающего, и в этом комичном страдании как будто святого».
«Я разыскал хранительницу музея и представился ей. Виктории Альбертовне можно было дать лет сорок. Длинная юбка с воланами, обесцвеченные локоны, интальо, зонтик – претенциозная картинка Бенуа. Этот стиль вымирающего провинциального дворянства здесь явно и умышленно культивировался. В каждом из местных научных работников заявляла о себе его характерная черточка. Кто-то стягивал на груди фантастических размеров цыганскую шаль. У кого-то болталась за плечами изысканная соломенная шляпа. Кому-то достался нелепый веер из перьев.
Виктория Альбертовна беседовала со мной, недоверчиво улыбаясь. К этому я уже начал привыкать. Все служители пушкинского культа были на удивление ревнивы. Пушкин был их коллективной собственностью, их обожаемым возлюбленным, их нежно лелеемым детищем. Всякое посягательство на эту личную святыню их раздражало. Они спешили убедиться в моем невежестве, цинизме и корыстолюбии...» С. Довлатов, «Заповедник»
Арсений Гончуков: «Как сценарист и писатель я, конечно, в который раз поражен работой Довлатова с персонажами. С так называемой библией персонажей он работает, надо сказать, как в хорошем жанровом кино, хорошей комедии, с детальной проработкой... Работает блестяще! Персонажи у него все яркие, выпуклые, потрясающие. Это очень хорошее чтиво даже для профессионала жанровой литературы. Как он метко описывает свою инфернально-холодную жену, соседа-алкоголика, который вообще таким сгустком всего русского, деревенского получился. И даже на уровне лексики это совершенно уникальные портреты эпохи, слепки времени. И персонажи его, конечно, запоминаются. Довлатов умеет рисовать портреты – противоречивые, сложные — несколькими штрихами. И они все в тебе потом долгое время живут. Писатель равен своей позиции по отношению к миру, в линзе объектива его восприятия вся суть, писатель — это состав стекла, из которого вылита его линза. И это трагикомическое восприятие Довлатова, оно сегодня почему-то кажется немножко... как бы это сказать... кринжовым. Но! И тут же я поспешу его защитить сам от себя, потому что его тексты – это по-прежнему терапия, по-прежнему он работает как утешитель! Вот, например, он предлагает мне несерьезно относиться к жизни, а я уже не могу несерьезно. И это проблема. И читая его, я понимаю это. Но я безумно благодарен ему за то, что он вызвал во мне... такие неоднозначные мерцания восприятия и своего, и моего времени, и себя. Мне, да думаю и нам всем, до сих пор как воздух — необходим Довлатов».
*Арсений Гончуков — режиссер авторского независимого кино, поэт, писатель. Обладатель более двадцати наград российских и международных кинофестивалей, в том числе Гран-при за лучший фильм и лучшую режиссуру. Участник 77 Монреальского кинофестиваля, фестиваля в Клермон-Ферране и других. В 2023 вышел его дебютный роман «Доказательство человека». В 2024 — поэтический сборник «Не кино». Шортлистер и призер множества литературных премий.
Текст: Владимир Трепитов
Фото: архив героя
Комментарии (0)