Как Владимир Набоков интерпретировал классику — Пушкина, Гоголя и Толстого? Рассказывает филолог Федор Двинятин

Почему Набокова так интересовала русская классика?

У интереса Набокова к русской классике есть две главные причины. В первую очередь, это его глубокая погруженность в мир литературы, в традицию и творчество предшественников. То, что проявилось в годы, когда он еще не готовил развернутых критических статей и лекционных курсов. В ранних стихотворениях и рассказах, а также в последнем русскоязычном романе «Дар» присутствуют разрозненные суждения, отклики, намеки, цитаты и отсылки. Когда текст впервые перевели на английский язык, Саймон Карлинский, один из ярких исследователей творчества Набокова, написал в рецензии, что эта книга «представляется настоящим трактатом по истории русской литературы».  Чувствуя себя представителем России и ее литературной традиции, отчасти честолюбиво борясь за место одного из классиков, Набоков раз за разом обращался к крупнейшим произведениям и авторам. В этом смысле комментаторская часть его работы не могла не состояться.

Второй стороной, которая явно подталкивала его в направлении литературоведения, была преподавательская деятельность в США, где он оказался в 1940-м. Оглядываясь на нее сейчас, мы не должны дать волю ни розовой легенде, ни черной: нельзя сказать, что Набоков был сослан в какие-то норы американской академической жизни, где на него никто не обращал внимания, но и не стал неким гуру, окруженным всеобщим почтением. Было что-то посередине. 

Где Набоков преподавал? 

С одной стороны, те два высших учебных заведения, в которых работал Набоков, принадлежат к числу лучших. Уэллсли — женский колледж свободных искусств. Это специфическая, широко распространенная в Америке традиция образования, нацеленного на подготовку даже не специалистов, а просто образованных людей. По количеству выпускниц, которые делают успешную карьеру, Уэллсли чуть ли не первый из вузов подобного рода. Если кто-то скажет с некоторым пренебрежением, что Набоков работал в школе для девочек, это, конечно, нужно воспринимать с иронией. «Школа для девочек» была одной из лучших. Что касается Корнелла, то он вообще входит в Лигу плюща — избранный, очень тесный клуб лучших и самых прославленных американских университетов. Оба заведения расположены в Новой Англии, рядом Нью-Йорк и Массачусетс — средоточие культурной и светской жизни Америки. 

Вторая сторона дела состоит в том, что в этих заведениях Набоков подвизался не на лучших ролях, особенно в первые годы в Уэллсли. Когда писателя переманивали в Корнелл, ему обещали что-то большее, но все-таки звездную преподавательскую нагрузку обеспечить не смогли. 

Набоков читал подготовительные и вводные курсы для начинающих в области истории литературы и литературного искусства. В больших аудиториях все очень «внимательно» слушали — «великое племя троечников», как он однажды раздраженно высказался. Или наоборот, это были курсы для продвинутых: тех, кто знает иностранные языки, русский, например. Ни то, ни другое, конечно, не было похоже на блистательную карьеру замечательного профессора, к которому прислушиваются. 

Тем не менее это была работа с любимым материалом, то есть профессиональная реализация в максимально близкой области. У писателя практически не было каких-то нормативных предписаний и ограничений. Наверное, он не был счастливее большинства из нас, современных гуманитарных преподавателей, филологов и лекторов.

Когда «Лолита» принесла коммерческий успех и финансовую независимость, Владимир Владимирович с огромным удовольствием бросил преподавательскую деятельность — и никогда больше к ней не возвращался, что отчасти говорит о некоторой усталости от почти 20-летней работы на кафедре.

О чем Набоков рассказывал студентам?

Набоков читал несколько курсов: о крупнейших произведениях западной литературной традиции и шедеврах русской литературы. Именно подготовительные материалы к этим лекциям и сохранились. Писатель одно время мечтал их уничтожить — непонятно, насколько всерьез. Но они сохранились и были изданы.

Видно, что это фрагментарные преподавательские конспекты. Отдельные их части написаны с разной подробностью. Можно увидеть, что перед нами текст лектора, который хочет разбирать произведение вместе со своими студентами, давать им представление о литературной теории, о системе своих оценок. Тон здесь не как в учебнике или энциклопедии. Это очень коммуникативный текст: с обращениями, замедлениями, ускорениями, возможностью в любой момент сосредоточиться на небольшом фрагменте, строчке, отдельном эпитете или сюжетном ходе, чтобы затем снова переместиться в общее изложение. Также чрезвычайно важно, что Набоков обращается к аудитории, для которой родным или надежно усвоенным языком является английский.

Набоков как переводчик и литературовед

На протяжении всей своей профессиональной литературной жизни он воевал с предшествующими переводчиками, отзывался о них презрительно. Набоков смаковал чужие огрехи и брезгливо пожимал плечами, цитируя те или иные произведения. Не удивительно, что почти во всех случаях он предлагает свои переводы. Если кроме этого вспомнить его чрезвычайный интерес к плоти текста, к языковой составляющей, к стилистической точности, то понятно, что он дает некие уроки литературного перевода — образцы того, как можно это было бы сделать. 

Если вспомнить, что он имеет дело с лучшими русскими писателями, каждый из которых в языковом отношении уникален и замечателен, то получается тяжелая атлетика литературного перевода. Я попробую сделать Гоголя по-английски, а теперь покажу, как должен звучать Толстой. И предлагая свой перевод, он нередко снабжает его попутными замечаниями: проводя параллели, характеризуя слова, употребленные в оригинале, отмечая переклички мотивов. 

Например, разбирая «Анну Каренину», он обращает внимание на одну любопытную особенность. Давным-давно известно, и без Набокова, что у Толстого некоторые мотивы пронизывают ткань романа и предвещают будущее. Анне суждено погибнуть под поездом. Ее первая встреча с Вронским происходит, когда она на поезде приезжает из одной столицы в другую. Они видят раздавленного поездом путевого рабочего. А Набоков отмечает и то, что дети Стивы Облонского играют в поезд-паровозик. Это подготавливает цепочку будущих событий. Сам Набоков был мастером таких мелких перекличек, это одна из самых ярких особенностей его писательской манеры. И здесь он замечает их у Толстого. 

Что Набоков писал о Гоголе, Лермонтове, Пушкине, Достоевском и Толстом?

Владимир Набоков — автор нескольких изданий о русской литературе, а также переводчик книг, к которым он написал обширные комментарии. В 1944 году выходят «Николай Гоголь» и «Три русских поэта» со стихотворениями классиков — Пушкина, Лермонтова и Тютчева. Обе книги изданы на исторической и политической волне союзничества между Советским Союзом и Соединенными Штатами в борьбе против общего врага: нацистской Германии. 

Книжка о Гоголе замечательна своими переводными кусками. Ее главы посвящены «Ревизору», «Мертвым душам» и «Шинели». Стиль Гоголя здесь — самое главное. Набоков не хочет видеть в нем что-то слишком веселое, но и отказывается замечать лишь трагическую, инфернальную серьезность. Гоголь рассматривается предшественником модернизма — сновидцем, языкотворцем, волшебником абсурда и иной реальности. Миф о Гоголе-реалисте и Гоголе-бытописателе — теоретический противник Набокова. 

Один из любимых его фрагментов — когда Бобчинский и Добчинский рассказывают, как они впервые видели Хлестакова. И кто-то из них говорит, что у трактирщика, которого все знают, недавно родился сын — будет, как и отец, содержать трактир. За секунду, пишет Набоков, рождается и проживает свою жизнь некий фантомный персонаж, мальчик, которого нет на сцене, но его судьба уже известна. Эпизод пестрит такими персонажами. Мы знаем их только по имени, по нескольким случайным чертам, но они как бы заселяют эфирный, астральный план этой истории. Набоков выдвигает на первый план неправдоподобные ситуации и гипнотическую, визионерскую основу творчества Гоголя.

Новый всплеск интереса к работе с русской литературой приходится у Набокова на рубеж 1950—1960-х. Он публикует переводы «Слова о полку Игореве» и «Героя нашего времени» Лермонтова. Михаила Юрьевича Набоков воспринимает как чрезвычайно талантливого, но молодого и неопытного писателя. Не только в силу возраста — это самое начало русской литературы, когда она многое не умеет.

Набоков замечает, что Лермонтов бесконечно обаятелен даже в своих слабостях. К достоинствам он причисляет ощущение искренности и достоверности, которое всегда есть в историях от первого лица. Но у рассказчика тут имеется и большой недостаток: он знает только то, что происходит рядом. Поэтому герои часто подглядывают и подслушивают. Например, в «Княжне Мэри» это происходит восемь раз. Из-за этого возникает несколько натужный неправдоподобный эффект. 

Вершиной комментаторской деятельности Владимира Набокова считается перевод пушкинского «Евгения Онегина», вышедший в 1964 году. Полное издание заняло четыре тома, два из которых — посвящены комментариям. 1964-й — безумное запоздание по сравнению с тем, когда этот труд писался. Работа заняла большую часть 1950-х, а начиналась даже с конца 1940-х. На сцену мирового литературоведения к тому времени уже вышло новое течение — структурализм. Это заставляет нас совершенно по-другому оценить набоковскую работу, отдавая ей должное. Многолетняя издательская задержка тут сильно повлияла. 

Набоков комментирует «Онегина», воссоздаваемого им же по-английски. Значительная часть его замечаний может быть совсем не интересна русскому читателю. Например, он пишет про черемуху и бруснику, которые не очень известны за пределами нашей культуры. Набоков даже пытается ввести в литературный английский язык ботанические термины.  

Однако большая часть комментария все-таки сохраняет ценность и для русскоязычного читателя, поскольку говорит не только о тонкостях перевода. Работу Набокова можно сравнить с традиционным историко-литературным комментарием, который существует в полных собраниях сочинений и выполнен по академическим стандартам, а также с тем, что делал семиотик Юрий Михайлович Лотман (он писал после Набокова), который сконцентрировался на том, как в тексте проявляется быт и культура эпохи.

Набоков, по сравнению с этими двумя типами комментариев, несравненно больше озабочен эстетическими вопросами. И наряду с культурным, бытовым и текстологическим комментированием обращает внимание на стих и язык Пушкина, на звуковые переклички, определенные намеки и цитацию предшествующих сочинений. 

Набоков отмечает, что Пушкин, по-видимому, читал всех немецких и английских авторов во французских переводах. Знавший язык на уровне родного, поэт до некоторой степени был обречен на восприятие этих словесностей через французскую призму. 

Набоков всегда ревниво следит за теми пушкинскими выражениями, которые кажутся ему не совсем удачными, недостойными того высочайшего эталона, который тот задал в большинстве фрагментов своего романа. Например, комментатору как будто стыдно за эти вызывающе неточные строчки Пушкина: «В то время был еще жених // Ее супруг, но поневоле» (описывается коллизия любви Прасковьи, матери Татьяны и Ольги, к другому человеку, не тому, за кого она вышла замуж). Ситуация показана понятно: ей навязывали жениха, который стал ее супругом. Но сказано, кажется, не очень удачно. 

Еще Набоков вечно недооценивает и третирует Достоевского. Говорит, что он не заслужил свое место как в русской писательской иерархии, так и в мировой. Возможно, ему чужда его идеология, эмоциональный фон и повествовательные приемы.

При этом Владимир Владимирович очень любит Толстого. Главное, что он подчеркивает во Льве Николаевиче, — это его великолепное чувство подлинной жизни, безупречное соответствие тому, что происходит вокруг. При этом Гоголя он хвалит за противоположное: полное несоответствие окружающему миру. Говорит, что он настоящий поэт, не находящийся в рабстве у действительности. 

Так выглядит совокупность набоковской комментаторской деятельности: пристрастность, любовь к установлению иерархий и расстановка плюсов и минусов. А еще — безусловное равнодушие к тому, что он считает идейной стороной дела, и эстетическая, нацеленная на искусство, оценка каждого произведения.