«Время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии». Разовьем мысль Бродского: особенно если эта память материализуется в прекрасных вещах. Уже полвека антиквар Олег Рябов разыскивает свидетельства других эпох – ушедших, но не забытых. Писатель, переведенный на семь языков, директор книжного издательства и главред литературного журнала, рассказывает о главной страсти своей жизни – найденных им редкостях, от Библии XVI века (5 экземпляров во всем мире!) до неизвестной биографии Емельяна Пугачева.
Сложно сказать, почему я люблю антиквариат. А почему кому-то нравятся устрицы? Вот Чехову, например, они не нравились – он считал, что они пищат, когда их ешь. Вот так и мне просто нравится заниматься этим делом, не могу объяснить почему.
С самого детства меня окружают старинные вещи. В моей квартире висят часы, под равномерное тиканье которых я родился, – они бьют точно так же, как и 75 лет назад. Я сижу в кресле, в котором когда-то сидела моя бабушка, – и оно сохранилось в отличном виде. У меня дома есть «Книга степенная царского родословия» 1775 года издания, на форзаце которой написано: «Господину Рябову Ивану Алексеевичу от его крестного сына» – это мой предок в седьмом колене. Мой прапрадед был купцом первой гильдии, в Воротынце до сих пор стоит его огромный дом – после революции он передал его Совету рабочих депутатов.
Каждый день мимо меня проходит людское горе. Неправильно считать, что у меня такая уж увлекательная работа. Да, мне приносят красивые вещи – Шишкина, Фаберже… Но не забывайте, что люди несут их продавать, когда у них случилась беда – не на что купить лекарства для матери, похоронить сына, собрать передачку мужу в тюрьму. Для них это последняя надежда получить деньги. И спасибо мне никто не говорит, я для них барышник, сволочь и жулик.
Я считаю, что отрицательная энергетика от бывшего владельца вещи не передается ее новому обладателю. Наоборот, человек испытывает радость, он наконец-то нашел то, что давно искал: фарфоровую чашечку завода Попова – из такой когда-то пила его мама, или игрушку, в точности такую, какая была у него в детстве – и теперь он может подарить ее своему внуку.
Конечно, в нашем салоне есть иконы, но мы торгуем не предметами культа, а произведениями искусства. Мы же ходим в Третьяковку радоваться прекрасной живописи, а не лоб крестить! Некоторые говорят, что продавать иконы – грех, но до революции на Нижегородской ярмарке было 40 церковных лавок, люди приносили туда свои образа, черные от копоти, – их подновляли и вновь выставляли на продажу. Просто надо сходить в храм и переосвятить икону: мы ведь не знаем, о чем просил у нее бывший владелец, кем и как она была намолена. К нам несколько раз заходил владыка Николай, бывший митрополитом Нижегородским и Арзамасским, он мою работу благословил. Просил только не выставлять иконы на аукцион: продажа с молотка – это всегда игра, страсть, кто-то обязательно окажется обездоленным, разочарованным, церковь этот не поощряет.
Однажды у меня в руках оказалась редкость мирового уровня. Лет 30 назад приносят мне книжку без начала и конца. Буквы непонятные: вроде бы кириллица, но попадаются и латинские. В середине – портрет Франциска Скорины, который в 1507 году в Праге напечатал первую Библию на церковно-славянском языке. Вот она-то мне и попала! Всего в мире известны пять экземпляров этой Библии, и самый хороший на тот момент хранился в Британском музее: в нем не хватает первых пятнадцати страниц и последних семнадцати, а в моей книге нет первых двух и последних трех. Библию мне привезли из деревни Черная Маза Лысковского района, как она там оказалась – неизвестно. Я передал ее моему другу-антиквару, который в свое время меня очень выручил. Долгое время думал, что сейчас она хранится где-нибудь в Библиотеке Конгресса или в другом престижном собрании. А недавно узнал, что мой Скорина по-прежнему в России, в частной коллекции.
Время фильтрует предметы искусства лучше любого искусствоведа. Вот почему от старых времен остаются одни шедевры – их берегли, спасали от пожаров и наводнений, их воровали и перепродавали… А вещи низкого уровня исчезли, не дошли до наших дней.
В старых книгах можно найти то, о чем не напишут в современных. У меня есть история Емельяна Пугачева на английском, изданная в Лондоне в 1775 году. В ней гравюра – Пугачев в боярской шапке, больше похожий на властителя, а совсем не на разбойника. Дело в том, что крестьянская война длилась несколько лет, Волга была красной от крови, Екатерина посылала против бунтаря трех фельдмаршалов, и всех он разбил, пока не нашелся Суворов. Был момент, когда большей частью России управлял Пугачев, а не царица, и европейские монархи это знали. Российские учебники предпочитают об этом умалчивать, а вот в английской книге, изданной два с половиной века назад, об этом можно прочитать.
Коллекционирование ставит перед человеком новые вопросы, расширяет площадь его соприкосновения с непознанным. Есть у меня, скажем, марка Новой Гвинеи – и мне сразу интересно: а чьей колонией она была, кто там правит – президент, парламент, генерал-губернатор? Или, например, я собираю оружие, и у меня в коллекции есть наградная шпага с алым крестиком на гарде – а что он означает? Оказывается, бывшего владельца наградили орденом Святой Анны, и на рукоятке шпаги стоит его знак – красный крест. Что бы мы ни собирали, любое увлечение расширяет кругозор.
При разумном подходе антиквариат может приносить до 30 процентов годовых. Только надо найти хорошего дилера, который поможет создать коллекцию. Главное, правильно ее дифференцировать, собирать разные вещи – русский фарфор, английские портреты XVI века, иконы царских времен...
Весь антиквариат попадает ко мне домой случайно. На память о моих друзьях, учителях остаются их подарки – картины, книги, статуэтки. Старинный стол в моей комнате мне подарила вдова профессора Володарского, которой я помог с обменом квартиры. Нет, я не коллекционер, я барышник, или, как сейчас принято говорить, бизнесмен.
Настоящим коллекционером была моя жена, а не я. Полтора года назад она ушла из жизни. Я до сих пор ничего не меняю в ее комнате – каждая мелочь на прежнем месте. Она собирала русские фарфоровые чайные чашечки, в ее коллекции две сотни экземпляров. Ей очень хотелось издать книгу о фарфоре, но она успела написать лишь половину. К сожалению, я не смогу закончить ее работу – просто у меня нет тех знаний, какие были у нее.
Текст: Сергей Костенко
Фото: Арина Федотова
Стиль: Анастасия Копейкина
Макияж и волосы: Мария Рябова
Сет-дизайн: Валери Лакруа
Комментарии (0)