Город ( для) людей. Ира Маслова

Меня зовут Ира Маслова, я городская исследовательница. Это как поэтесса: вроде и не работа, но главное в жизни. Складывается это дело из лингвистического, архитектурного и социологического образования – я занимаюсь тем, что перевожу в слова общественное значение архитектуры. Еще я занимаюсь экскурсиями: провожу и организую. Главное открытие, к которому я пришла в экскурсоведении и на котором строю свои дела, состоит в следующем драматичном для экскурсовода выводе: экскурсовод – по определению не специалист в предмете своего рассказа. Он может хорошо знать историю или любопытные детали быта, но он не носитель культуры, ни купеческой, ни древнерусской. Он лишь пересказывает ее. Я строю свои экскурсионные концепции на том, что рассказывают и показывают носители той культуры, о которой заходит речь. По этой концепции мы с большой командой проекта «Городские экспедиции» проводили Фестиваль фритуров, где рассказчиками были эколог в парке, реставратор в Кремле, чиновник на муниципальной территории и местные жители в своих любимых районах. В городе очень много толкований и голосов. За восемь лет существования «Городских экспедиций» собралось несколько о многом говорящих историй от разных участников городской жизни. Все они в той или иной мере о валоризации, о том, какими путями выявляются культурные ценности городской среды.

История первая, случившаяся самой последней

Мы узнаем эту историю так: сначала нам рассказывают, что где-то на улице Невзоровых что-то удивительное, а потом мы туда попадаем и оказываемся в своей собственной истории этого места. Одна наша знакомая заболела этим самым и стала срочно искать место для самоизоляции. Кто-то по знакомству посоветовал недавно опустевшую квартиру в деревянном доме за символические деньги, последить за отопительным котлом. По ее рассказам, когда она вошла туда (а дверь была открыта), у нее был шок. Это квартира, в которой время остановилось где-то на середине 50-х, а в шкафах сохранились документы всех прошедших эпох. Радиола, панцирная кровать, ванная на ножках, советская посуда без единой современной вилочки. Эти вещи до сих пор живут, и это не «бабушкин интерьер», а, скорее, «музей-квартира советского интеллигента», которую можно снять по знакомству. Мы пришли в гости, временная хозяйка рассказала историю ушедших жителей, которую она восстанавливает по грамотам и дневникам. Не знаю, что бы чувствовали туристы, если бы пришли сюда. Боюсь, что послушно восхитились бы тем, что им покажут. А ведь это личное открытие. Это чистая история, с которой ты сталкиваешься и не знаешь, как ее определить. Мне довелось первой открыть какой-то ящик и обнаружить в нем стопку инструкций к приборам 50-х, 60-х, 70-х. Потрясающая бережливость. Что делать с таким богатством, пока непонятно, но мы с временной хозяйкой решили показывать это место, чтобы делиться своими открытиями и вопросами. Не хочется, чтобы квартира превратилась в музей.

История бункера на Стрелке

Однажды мы с группой активистов делали небольшое мероприятие, целью которого была народная покраска букв «С Т Р Е Л К А» в месте слияния рек. Буквы покрасили, я провела экскурсию, и мы решили, что нам не хватает приключений. Вспомнили, что в СМИ недавно мелькали шикарные фотографии из портового бомбоубежища, в котором сохранилось нетронутым (опять!) все, что нужно на случай атомной войны. Нашли интригующую дверь в подземелье, дернули – и она открылась. Это был готовый музей: полки с противогазами и просроченными медикаментами, тонна инструкций, макет ядерного взрыва на Стрелке... Я решила написать ребятам, которые занимались музеефикацией найденного в бомбоубежищах и историей холодной войны, с предложением заняться этим чудесным местом. Но они говорили, что мужик должен уметь стрелять (и пользоваться всем содержимым бомбоубежищ), а я хотела позвать художников, чтобы сделать инсталляцию из тысячи противогазов… Помню, последним дружеским жестом было то, что я скинула им ссылку на грантовый конкурс, чтобы они получили денег на превращение «нашего бомбаря» в музей. Они выиграли его. Через несколько дней бомбоубежище сгорело со всем содержимым. Наверное, мы еще не доросли до того, чтобы делать уместные музеи в бомбоубежищах.

История про неизвестного художника

В журнале «Афиша» номер про бренды Нижнего, конечно же, содержал длинное рассуждение о стрит-арте, и там была опубликована фотография «неизвестного автора». Тогда эта культура бурлила в одном из двориков на Октябрьской, где были работы Никиты Номерза, Маддлхуда и вот этого неизвестного. Это моя история. Я высоко ценю взаимодействие в городской среде и вообще, и на одной из работ Андрея Дружаева с веточками я ну просто не могла не дорисовать листочки. Купила зеленую краску, выбрала время в сумерках, когда еще видно, но уже не очень, позвала молодого человека для храбрости. Делов на 15 минут, но только мы намалевали первый листочек, нам кто-то сказал «Ага!» в спину. Артем из мастерской Тихая (где работают маддлхудовцы). Я даже вскрикнула: «Артем, ты что, патрулируешь город и следишь, кто что рисует?» Это не единственная моя работа, все остальные чисто случайно тоже были зелеными. Нет, не синими, это неверные слухи.

История про нижегородские ловушки

Мой друг как-то отправился на встречу в CoffeCake и перепутал кафе: ему нужно было на Рождественскую, а он пришел на Покровку и теперь опаздывал. Кратчайший путь проходил через набережную Федоровского. Там есть лестница у мостика, около забора с замочками. Он знал, что она обрывается и не доходит до площади Маркина, но пошел по ней, надеясь по-молодецки слезть по склону. Лестница переходила в бетонный лоток для воды. Он стал спускаться по нему, поскользнулся (был дождь) и быстро поехал вниз. Внизу – «въезд» в коллектор и дальше в Волгу, без решетки. Туристический маршрут в ад. Он затормозил руками о бетон, стер их в кровь, но остановился. Интересно, сколько туристов не смогли там затормозить, спускаясь с Федоровки на Рождественскую?.. Мораль истории в том, что нижегородские рельефы коварны, и овраг Лыковой дамбы бережно охраняет Започаинье от туристов. Им не приходит в голову идти через него с Покровки. Я проверяла на своих гостях много лет: они не находят маршрут на Федоровского и гуляют вокруг Чкаловской лестницы. Когда лестница была на ремонте, поднимались по склону в обход, перелезая через забор на Верхневолжской в районе музея Рукавишниковых. Едете в Нижний – возьмите у меня пешеходную карту города.

История про бабушку из Детройта и обнаженку

Многие, кто знаком с моей деятельностью, слышали историю Веры Дмитриевны, которая переехала из Детройта в горьковский дом-коммуну. В Америке – двухэтажный дом, отец – мойщик машин на Форде, мама могла себе позволить не работать. Соблазнительная пропаганда коммунистов, приехавших покупать технологии автомобилестроения. Здесь – квартира меньше «однушки», обзывательства «американской свиньей» и вскоре – железный занавес. Подробнее я написала в своей книге о доме-коммуне «Культурная революция». Запечатлен момент, как я узнаю судьбу этой женщины: сосед Веры Дмитриевны, художник, пригласил меня позировать для него. Я положила на кресло между ног диктофон и записывала нашу беседу, не шевелясь. Он подписал мой портрет так: «Конструктивизм просуществовал всего три года». Наверное, вот так создается история: тонкий взгляд художника подмечает что-то особенное в биографиях людей и приглашает слушателями тех, для кого это будет ценно. Типография печатает рассказ, а его создателям остаются интимные артефакты теплой беседы.

История-размышление о важности котиков на Студеной

У меня есть любимый двор на Студеной, куда я обязательно вожу туристов показывать «душу города». Начиналась эта любовь с того, что я присмотрела там шикарную половинку ворот одной усадьбы начала ХХ века, которая явно стояла не на месте, будучи прислоненной к стене современного дома. Она стабильно вызывала у туристов горячее желание немедленно отнести ее в музей и вообще бросить все и срочно идти спасать брошенные ценности. А соседний с решеткой дом я называла самым слезовышибательным, потому что на нем можно показать строение стены в разрезе (настолько она разрушилась) и потому что он пробуждал колоссальное сочувствие. Думаю, эти чувства глубже, чем впечатление от рассказа гида по отреставрированному зданию сколь угодно более древнему, – важно, чтобы морщинки истории были наглядны. В общем, мы интересно дискутировали на экскурсиях в этом дворе, если бы не одно но. Котики. Они перетягивали все внимание на себя! Позже я согласилась с логикой города и изменила тему экскурсии на «Кошкины маршруты». Рассказываю теперь, что котики обитают в самых уютных и безопасных дворах. Как урбанистка, поясняю, что уютность формируется за счет маленького размера квартала и Т-образных перекрестков, на которых машины не ездят быстро.

История о маленькой нечестности на Мещерке

Мой отец работал инженером-строителем и после моего рождения получил возможность участвовать в программе МЖК (молодежных жилищных комплексов). Люди работали над строительством тех же домов, в которых получали квартиры. Моей семье достался МЖК в экспериментальном 6-м микрорайоне Мещерское озеро. Полагалась двухкомнатная. Отец, работая непосредственно с чертежами, нашел там одно место, где можно было передвинуть на плане стенку одной из двухкомнатных квартир так, чтобы она оказалась немного больше, и потом, конечно же, выбрал ее на распределении. Семейная легенда гласит, что он предлагал замахнуться на трехкомнатную, которую надо было подождать еще полгода, но мы согласились на двушку и въехали в нее осенью 1991-го. Соседний подъезд с нашей «синицей в небе» был сдан только к 1997 году. Позже я стала популяризатором истории архитектуры советского модернизма 60-80-х, влюбилась в эти панельки. 1991-й год прошелся между нашим и соседним подъездом, и я рада, что застала историю панельного домостроения лично, пусть и в четырехлетнем возрасте. 

История, объясняющая природу любви к старому и заброшенному

В какой-то момент вокруг стало так много интереса к старинным домам и опустевшим местам, что я задалась вопросом, какова природа этого интереса. Какую потребность удовлетворяет человек, когда тянется к заколоченным окнам? Я нашла пару статей об этом (погуглите «микроурбанизм») и решила делать глубинные интервью, внедряясь в изучаемую среду. Получились длинные и рваные беседы в соцсетях. Конечно же, никто вот так не расскажет, почему это ему нравится старое и заброшенное. С одним парнем мы встретились. Он предложил мне подняться на заброшенную многоэтажку около ванеевского моста и самой все понять. Конечно же, на закате. Он рассказал о себе: играет в рок-группе, поет песни о смерти и о невозможной любви (там была еще какая-то личная драма). На верхних этажах без ограждения было страшно, но преодоление опасности, похоже, было тут самоцелью. На обратном пути он нежно взял меня за руку, хотя я пришла вовсе не знакомиться. Зачем ты приходишь сюда? Потому что здесь я нахожу то, чего мне не хватает. Нахожу что-то свое личное, свое место. А не хватает – любви… Я могу любить эти места...

Фото: Светлана Густова и из архива героини