Русский юмор

Хочу привести вам цитату из газеты «Новые Известия» о состоянии юмора в России: «Из острой приправы юмор превращается в ежедневную овсянку».

Что имеется в виду?

Наверное, засилье юмора на телевидении.

Овсянка иногда тоже полезна, полезнее острой приправы. Мне кажется, проблема в том, что мы до сих пор не разобрались с терминологией.

Что такое культура?

Это многовековой опыт человечества, помогающий ему правильно оценивать события, то есть раскладывать все по «нужным полочкам» и вследствие того правильно ориентироваться в жизни – поэтому терминология чрезвычайно важна. Мы путали фашизм с социализмом, гласность – с хамством, и до сих не знаем, что, по сути, означает слово «интеллигент». Я был на одной телепередаче, где долго спорили, виновата ли российская интеллигенция в том, что мы потеряли Россию. Во-первых, мы Россию не потеряли. Во-вторых, если она, интеллигенция, и виновата, значит, она – не интеллигенция. Все спорили потому, что вкладывали в это понятие разный смысл.

Вы говорите о разночтении понятия юмор?

Именно! Дело в том, что юмор находится не на Луне и не в другом государстве, он – внутри нас. Юмор – это художественный отход от норм жизни, метод мышления. Для того чтобы его оценить, надо знать сами нормы. Вот в Америке своя норма, и наш юмор им не очень понятен. То же самое с юмором разных времен. Чеховская комедия «Вишневый сад» сегодня уже не комедия.

А как вы охарактеризовали бы юмор советского периода?

Я уверен, что советское искусство спасло душу нашего человека. Бога не было – его отменило государство. Но Бог нашел тропинку к нам через искусство. Это оно призывало к нравственным идеалам, оно согревало душу, вызывая сострадание. Представьте себе: 1937 год – не  самый радужный год в нашей истории. А в кинотеатрах идет фильм «Веселые ребята». Оказывается, есть еще радость на земле, не все так страшно. Появился Райкин, его «Не унывайте!» стало девизом для многих. Клавдия Ивановна Шульженко давала концерты в осажденном Ленинграде. «Я тебя люблю» или «Я помог человеку» значило очень много в голодном и холодном городе. Людям нужны были слова помощи и сострадания. В советское время юмор был построен на домысливании. Я, например, в 1980 году сделал яркий по формам спектакль «Доброе слово и кошке приятно». Там был фельетон о макулатуре, которую гнали наши издательства. А зритель подумал, что я говорю о Брежневе, который выпустил три книжки. Но я-то говорил о макулатуре, а зритель аплодировал. В результате на меня в одной из всесоюзных газет горкомом партии была заказана разгромная статья. Тогда Утесов остановил статью, однако звание «заслуженный артист России» пришло ко мне на пять лет позже. Но разве это имело значение? С перестройкой эзопов язык кончился. Что делать? Мы с моими авторами были впереди газет на два-три года. Ваш покорный слуга первым заговорил о Генеральном секретаре, о Ленине, о компартии.

У зрителей был шок?

Конечно. Но ажиотаж на концертах был большой. Билеты в любом городе сметали за два дня на две недели вперед. Зал содрогался от смеха и аплодисментов. Помню, в Ленинграде прошел мой концерт в «Юбилейном». Мне рассказывали, как на следующий день в Смольном один директор завода встал и начал всех чехвостить. Когда товарищи после совещания спросили, что на него нашло, он ответил, что побывал на концерте Петросяна и почему «ему можно, а мне нельзя?». Зрительский настрой был удивительным. Какие-то работяги кричали: «Молодец, Женя, молодец!» В Ростове, помню, приехали сотрудники КГБ и оцепили весь Дворец спорта. Им нужно было решить, запретить меня или сесть в зал и смеяться со всеми вместе. Это было в восьмидесятые. А в 1992-м народ находился в ужасе от цен и реформ. Я начал выпускать смешные, развлекательные номера – пытался давать надежду, создавать настроение в пику ситуации. Затем смеялся над Ельциным. Сделал целую программу практически про него в 1997-м. Называлась она «Когда финансы поют романсы». Через два года политика всем надоела, и я выпустил спектакль «Семейные радости».

Давайте поговорим о современных формах юмора.

Мы тиражируем зарубежную эстетику, не самую лучшую, кстати. Ребята из Comedy Club талантливы, но я вижу у них два существенных недостатка. Первый – американская «стебовая» эстетика, прямолинейное бесстыдство. Второй – отсутствие актерской школы. Ребятам надо учиться. Когда дело касается срамных мест или аналогий с какими-то физиологическими процессами, это всегда легче придумать. Юмор должен выражать интересы народа, его отношение к жизни, должен стоять на позиции большинства. Поэтому мне близок юмор Чаплина, боровшегося за маленького человека. И именно поэтому я не принимаю позицию тусовки, которая, скажем, может посмеяться над простым человеком, путающим «мазерати» и «ламборджини». Это интересы локальные. Я уверен, что нельзя хлопать человека по плечу и посмеиваться над тем, что он не разделяет этих локальных интересов.

Но ведь для каждой группы существует свой юмор. Comedy Club – для тусовки, «Аншлаг» – для широких слоев населения.

Да, сейчас все дифференцировалось. Но если ты – артист всероссийского масштаба, мыслишь не локально, делаешь упор не на корпоративные вечеринки, где тебе платят приличные деньги, и хочешь, чтобы тебя понимало большинство, надо выражать интересы этого большинства. Зрелый артист должен чувствовать, что сегодня необходимо сказать зрителю. Что касается «Кривого зеркала» – мы стараемся быть интересными для всех слоев населения. Удается нам это или нет, не мне судить. Социологические исследования «Кривого зеркала» говорят, что нас смотрят все – и это для меня показатель интересов аудитории. Вот Comedy Club перебросили на Первый канал, а рейтинг остался такой же, как на ТНТ. Примерно четырнадцать процентов. Это не так много.

Получается, что Comedy Club – временное явление?

Если они проявят настырность, начнут профессионально изучать жанр, понимать, вникать, ощущать и душой поймут интересы широкой аудитории, то выживут. Но я не собираюсь заниматься их воспитанием. И еще, давайте не путать: наша привычка кулуарно ругаться – одно, а общественное звучание слова – совсем другое. Один мой герой заявляет: «Согласно социологическим опросам, у нас не ругаются матом девятнадцать процентов – это дети до полугода, немые и те, кто в коме». Но при этом мы не любим материться публично. Это нам не свойственно.

Как вы относитесь к людям, резко критикующим ваше творчество?

Я далек от споров и очень благодарен своим оппонентам, потому что они не дают мне расслабиться. Я и сам критически отношусь к себе.

Современный юмор в России обвиняют в пошлости. Вы согласны с таким утверждением?

Не совсем. Наши артисты по сравнению с зарубежными коллегами на много голов выше и целомудренней. Шутка грубая, рассказанная при дамах и детях, является пошлостью. Эта же шутка, рассказанная в других обстоятельствах, скажем, в окопе перед атакой одним бойцом другому, – совершенно иное. В этом случае она выполняет нравственную функцию. Поэтому излюбленный ход советской журналистики – вычленение из контекста, – которым пользуются и сейчас, не правомерен. Давайте уточним, что такое пошлость. Пошлость – то, что коробит. Коробить может не только бесстыдный и плоский юмор, но и плохо прочитанное стихотворение Пушкина, банальный поступок с претензией на оригинальность. Пошлость – это нечто тривиальное. К нам как-то приехал некий бельгийский клоун, из тех, кто строит свои выступления на эпатаже. Я был на его спектакле. Он показывал срамные места. Подошел к девочке, которая сидела рядом с мамой, и начал производить телодвижения, имитировавшие сексуальный акт. Хорошо, что рядом не сидел отец девочки! Может, в Бельгии это – юмор и норма жизни. У нас – пошлость.

Как находите шутки для выступлений?

Во-первых, у меня большая «авторская семья»: Алексей Щеглов, Вячеслав Полейко, Вадим Крашенинников, Геннадий Бугаев, Алексей Цапик, Татьяна Ветрова, Лион Измайлов и многие другие. Когда я собираю народный фольклор для своих изданий, мне помогают более ста корреспондентов со всего русскоязычного мира, присылая услышанное, увиденное, прочитанное и выдуманное. Мои сотрудники сортируют, отсекая ненужное. Затем выбираю я. Потом – зритель. Остается небольшая и самая яркая часть, около пяти процентов. У меня нет критического отношения к современному юмору. Есть лишь досада, что у нынешних молодых людей не та изначальная система координат.

Это называется поколением MTV. Бездуховность – не слишком удачный пример для подражания.

Да. Это как в истории про двух девочек, которые, попав на «Евгения Онегина», в середине спектакля спорили, кто кого убьет на дуэли.

Слышали ли вы о запрещенном в российском прокате фильме «Борат»? Там снимается английский комик Саша Барон Коэн. Он играет казахского журналиста, который путешествует по Америке, бегает голый по отелю и мечтает о Памеле Андерсон.

Нет, не слышал. Хотя, может быть, запрет этого фильма – правильное решение. Какая-то этика все же должна существовать. Я, нося армянскую фамилию, всегда крайне осторожен. Никогда не назову национальность, скорее, обобщу, скажу – «кавказец». Или вместо «русский так поступает» скажу «наш человек так поступает».  Этическая норма должна соблюдаться, тогда зритель будет себя нормально чувствовать. Часто юмористы произносят летучую репризу «японцы всегда косые, неважно, выпьют или нет». В 1970-е я был свидетелем, когда один известный юморист подобным образом пошутил, а в зале сидел человек из Бурятии, который очень обиделся. Я попросил артиста исключить такого рода вещи, поскольку обижать людей недопустимо.

Есть будущее у юмора в России?

Я верю и в будущее, и в настоящее юмора, потому что искренне считаю наших артистов самыми талантливыми, а наш юмористический фольклор – самым остроумным. Но, к сожалению, сегодня профессия юмориста стала не слишком уважаемой. Знаете, у меня есть внук, Андрюша Петросян. У него высшего разряда IQ, он учится в школе для вундеркиндов в Нью-Йорке, и ему удается все, за что бы он ни взялся, будь то математические задачи или музыка. Он поет в Metropolitan Opera с Пласидо Доминго. И вот Андрей сказал мне как-то, что хочет стать комиком. Он интересуется комическим, смотрит и анализирует фильмы, что-то пробует. А я сказал – «нет». Не хочу, чтоб его дарование тратилось на это абсолютно неблагодарное дело. Может, в Америке оно и благодарное. Я побывал на юбилее Боба Хоупа (великий американский комик. – Прим. ред.). Президент, весь свет, простой народ в едином дыхании говорили ему «спасибо». А у нас работа комика – второсортное занятие. Когда один телеведущий спросил у Юрия Никулина, не стыдно ли ему, что он всю жизнь занимался глупостями, Никулин искренне ответил: «Нет. Не стыдно». Я потом спросил у Юрия Владимировича, что он почувствовал в этот момент? Никулин ответил: «Да ничего! Честно говоря, я просто растерялся».