Иван Дорн

Мой друг — сноб. Помимо прочих симптомов, в его квартире возвышается нечто в корпусе красного дерева, что при воспроизведении музыки дает мягкое ламповое звучание из колонок в человеческий рост. А в центре комнаты, обитой чем-то для поглощения чего-то, стоит кушетка Le Corbusier, на которой предлагается слушать, например, струнный квартет. В разговоре с ним в крайнем случае можно упомянуть Вангелиса, вся остальная современная музыка как будто и не в счет. Я знаю, что он любит фанк и соул, но куда-то прячет пластинки со Стиви Уандером и Incredible Bongo Band — вероятно, под кровать. Так вот, прихожу я в гости, а сноб в кроссовках New Balance изображает на персидском ковре нижний брейк. Из динамиков — Иван Дорн. Немая сцена раз. «А ты обратила внимание, что у Дорна составная рифма, как у Бродского?» И резвой ножкой ножку бьет. Я, конечно, призадумалась, но немедленно закружилась в дабстепе для поддержания светской беседы.

Через неделю озадаченный редактор Вадим Чернов шепотом поделился со мной: «Мои друзья даже на завтрак слушают дарк-нойз, но вчера у них в гостях мы весь вечер слушали альбом Co'N'Dorn». Тогда мы на спор набрали в «Гугле» «Иван», и «Гугл» не подвел – выдал следующую последовательность: Дорн, Ургант, Охлобыстин, Грозный. Этот факт настолько потряс нас, что в компании главного редактора Милорадовской, международной дивы Петровер и фэшн-редактора Журавлевой мы потянулись на первый сольный концерт Ивана Дорна в Петербурге в клуб «Космонавт». Градус удивления рос. Стоял месяц апрель. Техно-дружочки и хаус-сотанцоры стыдливо прятались под покровом баров, и явка была сокрушительной. На сцену вышел парень в футболке с глубоким декольте и прочитал стишок. Стало смешно и захотелось уйти, но тут он запел. Немая сцена два.

Спустя десять минут только Петровер не изображала рейв на танцполе, впрочем, готично припрыгивая с бокалом шампанского в руках и подпевая: «Не надо стесняться». Никто и не стеснялся. Что до остальных тысячи двухсот пяти человек, которые набились в «Космонавт», то и менеджер, и бизнесмен, и хипстер, и пенсионер танцевали гопак под попурри из Azari & III и Red Hot Chili Peppers. Иван, как червонец, нравился абсолютно всем – качество серьезного артиста. «Ну что, звезда родилась, — в редком воодушевлении протянула Милорадовская, впрочем склонная к творческим преувеличениям. — Драйв Jamiroquai и количество просмотров Джастина Бибера. Лети, Гощицкая, в Киев, припади к своим корням». На следующее утро я уже паковала чемоданы и отбывала на историческую родину.

Краткая справка: родился в Челябинске, переехал в Славутич, где впервые вышел на сцену, занимался спортом и получал разряды по шахматам и плаванию, участвовал в кастинге на «Фабрику звезд», переехал в Киев, поступил в Университет театра, кино и телевидения, стал ведущим на канале М1, вместе с певицей Анной Добрыдневой пел в группе «Пара нормальных», снимался в кино, начал сольную карьеру, собрал дорнобанду из Романа Бестселлера и Юрия Лимонадного Джо, победил в украинском шоу «Зiрка+зiрка» (ура!) и выпустил клип «Стыцамен». Как и положено артисту нового поколения, заявил о своей полной самостоятельности и незалежности от продюсерских центров. После выхода видео, которое сняли клипмейкеры братья Мисюра, дорномания захватила не только Украину, но и соседние государства. «Стыцамен» стал первым с момента развала телевидения и прихода «Ютьюба» клипом, объединившим разные аудитории в одну танцующую массу. Если раньше клипы Владимира Преснякова знали все, то это объяснялось не только тем, что «Стюардесса по имени Жанна» — великая песня. Ящик решал. В случае Дорна просмотры — дело добровольное. Мне строго-настрого наказали вернуться из украинского трипа с гонзо-репортажем. Я решила, что ничем не хуже Энни Лейбовиц, разве что «лейки» у меня нет и еду я в турне не на год, а на три дня.Так ведь и Дорн не Rolling Stones. Маршрут предстоял Киев — Харьков — Петербург, везде концерты, ну и съемка. Редакция насушила мне в дорогу сухарей, наставила на путь интервью, и если бы я передала Ивану все поцелуи, то ему точно не суждено было бы остаться в живых, поэтому эту часть программы я решила опустить.

В киевском аэропорту стоят два таксиста и грызут семечки. Я спрашиваю, как добраться до города, а они интересуются, не проводить ли меня до автобуса. Вспоминаю пулковских таксистов, которые подходят вплотную и заговорщицки шепчут: «Такси нннада?», как будто толкают конфискованную дурь, и заметно приободряюсь. По пути мне успевают пять раз помочь и четыре — развести. Украинский стиль, решаю я. Селюсь в гостинице с многообещающим названием «Лыбидь»; чтобы не забыть, где живу, придумываю нехитрую рифму и остаюсь очень довольна результатом. Мне звонит концертный директор Ивана Екатерина, очень, очень строгая, и назначает встречу в модном клубе Crystal Hall, где однажды у меня самой в бытность диджеем была опасная гастроль. Учитывая, что съемки и интервью несколько раз переносились, одолеваемая нехорошими предчувствиями, еду на «стрелку». Все рассеивается, как туман майским утром, едва я вижу на террасе Ивана, с аппетитом уминающего котлеты. Он с восторгом рассказывает, что проехался днем на метро и даже купил жетон. Я пытаюсь вспомнить, когда сама в последний раз проделывала этот фокус, и не могу. «Меня узнают, но не подходят, просто головы сворачивают и глазеют». Я представляю себе в вагоне подземки Милорадовскую в неоновых босоножках на пятнадцатисантиметровых каблуках, потом Журавлеву в каких-то шведских цепях и ясно вижу, как вагон немеет. Но быстро спохватываюсь, ведь меня интересует путь звезды через тернии.

_{На Иване: футболка Topshop (Topshop), штаны Be First (Chikipiba room), бомбер — собственность стилиста, галстук Topman (Topman)}

Ты помнишь, как все начиналось

«Моему сольному проекту дали финансовую жизнь два киевских корпоратива. Для них я придумал программу, пять-семь песен, дополненных кавер-версиями Крейга Дэвида и Mojo, а также исполнителей, которые мне близки, и мы начали гастролировать. Объездили почти все города Украины — задешево. Никого не собирали! Однажды приехали в Симферополь, где, кстати, на нас почти никто не пришел. Я подумал, что надо расширить программу, и мне в голову пришел мотив. Я сочинил текст и вечером его уже пел, забыл слова, придумывал на ходу — это было очень смешно. Я фанат органного баса, такого как у группы Nightcrawlers, от их песни Push the Feelings on я и отталкивался. Так появился «Стыцамен». С этой песней мы сломали немало копий с ребятами, которые считали, что она слишком сложная, что ее не возьмут на радиостанции. Мне, если честно, было на это наплевать. Выпадать из мейнстрима абсолютно нормально. Меня укрепил в этом мнении фильм BBC про группу Queen, стопроцентных новаторов, которые шли вразрез с принятыми нормами, — шестиминутная «Богемская рапсодия» сочетает пение а капелла, рок- и поп-музыку, оперу, балладу и хеви-метал и не соответствует ни одному формату. Это недосягаемая мечта — быть как они, собирать стадионы. Написали рок-балладу, потом рапсодию, потом раз — приходит Джон Дикон, гитарист, и они фигачат Another One Bite to Dust. Джон ждал ребят на репетиционной базе, настукивая этот мотив. Пришел Фредди и решил попробовать записать на него песню, при том что Брайан Мэй и Джеймс Стюарт ненавидели диско. Я считаю, что это правильно — экспериментировать со стилями. Для песни «Северное сияние» я придумал джазовую гармонию, мы начали перебирать барабанные семплы и наткнулись на олдскульный «апачи-дэнс», который использовал, например, Fatboy Slim. Все ассоциируют его с брейк-дансом, а у нас этот семпл стал лирическим! Эта мелодия царапала мне душу очень долго. Я сам себе индикатор, если мурашки — значит, работает.

Успех обрушился на нас с выходом клипа «Стыцамен», который сняли братья Мисюра, наши бессменные режиссеры. Я четко понимал, что должна быть атмосферная картинка. Тогда еще песню никто не воспринимал, и я знал, что нужно снимать особенное видео или не снимать вообще. Была первая версия, совсем хреновая. Мы были сродни пришельцам, ходили в противогазах и изображали синхронные танцы. Режиссером был Денис Гамзинов, который предложил сделать клип бесплатно, но в итоге он обошелся мне тысячи в три долларов: аренда того, заплатить этому. Я рискнул всем, что у меня тогда было, — и выкинул, потому что получился бред. В съемках с братьями Мисюра участвовали педагоги известной киевской танцевальной школы My Way, благодаря их хореографии лучше запоминается ритм, а костюмы сделала дизайнер Леся Патока, наш постоянный стилист на клипах. Ровно половина бюджета ушла на костюмы. Жилет, затканный значками, да и все стильные образы попали в точку, все не только услышали классную музыку, но и увидели модного меня. Видео Джейсона Даруло мне показали только после выхода клипа, до этого я и не подозревал, что у него есть прототип. Тогда я подумал: “Вот это я снял, молодец!”, потому что, если честно, охренел. И я попросил братьев Мисюра, чтобы больше мои клипы не были ни на что похожи. Кажется, мы друг друга поняли. Мы нехотя зацепили всех, включая хипстеров. У нас охренительный тандем: они сняли видео и сделали меня популярным, а это сделало популярными их, и теперь к ним хотят абсолютно все. Они, кстати, придирчиво выбирают заказчиков. Вот недавно сняли видео Вере Брежневой, интересно посмотреть, что за песня их соблазнила.

Сейчас выйдет мой новый клип на песню “Идолом” — Мисюра сделали для него настоящую ракету, черт подери! По сюжету я превращаюсь в ребенка и сваливаю на другую планету, чтобы начать все сначала. Песня скорее имиджевая, чем коммерческая. Боюсь, что если мы сделаем еще одно супер-популярное видео на хит, то я перенасыщусь собой, окончательно перекрою себе андеграундный путь. Я рискую, потому что многие ожидают взрыва. Но надеюсь, что новый ролик задаст другое направление и привлечет тех, у кого совершенный вкус.

Я теряю корни

Я всегда хотел быть артистом, писал песни с детства. В двенадцать лет я поехал на детский фестиваль «Черноморские игры» со своим материалом, тогда как другие использовали написанное композиторами. Уже тогда я сам делал аранжировки. Мама всегда хотела, чтобы я шел по артистической линии. Я — ее реализация, она мечтала быть актрисой, но обзавелась семьей и все силы вложила в меня. Мы переехали в Славутич потому, что отца, физика-ядерщика, пригласили туда работать после аварии на Чернобыльской АЭС. Мой отчим — отец ушел из семьи, когда мне было семь лет, — строил спортивные сооружения, а я их испытывал, отсюда все мои разряды. В детстве я был занят не меньше, чем сейчас. После обычной школы — музыкальная, потом бальные танцы, потом хор. Мама работала театральным режиссером, занималась фестивалем «Золотая осень Славутича», на котором я впервые и вышел на сцену. У белорусской певицы Инны Афанасьевой была песня про хрипловатый голос и саксофон. Для выступления нужен был мальчик с саксофоном. По всему Славутичу устроили кастинг и выбрали меня, вручив этот хрипловатый музыкальный инструмент. Мне нужно было выбежать на проигрыше и изобразить игру ровно под фонограмму. Я сделал все с точностью до наоборот: когда звучал саксофон, я бездействовал, зато когда Инна пела, я самозабвенно имитировал трели.

Славутич не похож на другие города, могу сказать это с уверенностью. Люди там проще и в некотором смысле более продвинутые. Этот город возводили после аварии на атомной станции, каждый район строила одна из республик СССР. Приехали специалисты со всей страны, и, видимо, за счет этого смешения общий уровень был очень высокий. Моя простота и открытость — это славутичское воспитание. Но моя жизненная трагедия в том, что Славутич все равно не воспринимает меня как человека, который чего-то достиг. Там за кулисами мне говорят противные вещи, вечно делают так, чтобы никто не попал на мой концерт, не вешают плакаты, пускают страшные слухи: «Зазвездился!» Я готов был бы и бесплатно выступить, но меня бесит сам подход: город тебя воспитал, ты ему должен. С таким отношением даже приезжать туда не хочу. Я скучаю, но это быстро проходит, когда нахожусь там. Страдаю метафорически — по тому лесу, где прогуливал школу, по парку, где ходил с первой любовью, — скучаю по своим воспоминаниям.

_{Роман Bestseller, Иван Дорн и Юрий Лимонадный Джо}

Кружатся диски

Сегодня мне выдали столько авансов, что становится не по себе, кажется, вот-вот начнут срать. Мы пишем песни для себя, и только это определяет наше музыкальное направление. Мы аккумулируем то, на чем воспитывались, а не то, какими нас хотят видеть. Именно поэтому нам удается быть новыми и модными на фоне других. Ведь Илья Лагутенко и Земфира смогли победить гнет формата и остаться любимыми как массами, так и эстетами. Мне, кстати, очень нравятся ранние альбомы Земфиры, в первую очередь тексты и инструменталистика. Сейчас все так быстро меняется, столько появляется каждый день артистов, что просто невозможно их отследить. Я открываю чарт и понимаю, что не знаю больше половины имен. Я слушаю Jamiroquai, Эрику Баду, Lovebirds, Breakbot. Я следую артистам с нестандартной красивой гармонией, близкой к джазу. Frank Ocean, Azari & III, Фаррелл Уильямс взорвали мне мозг. Я люблю ставить раннего Кельвина Харриса, ню-диско, Lars, люблю качовый хаус. С таким количеством концертов нет времени писать музыку, я прямо вижу, как мы деградируем. Нет времени даже подумать, как обновить программу. Благо с нами на фестивале «Новая волна» случилась «Попытка No 5», которая успешно разбавляет наши концерты. В рамках творческого вечера Константина Меладзе нам дали исполнить эту песню. Мы пытались не упасть в грязь лицом и отказывались, но все равно вписались, поставив два условия: мы поем живьем и аранжировку делаем сами. Мы вдохновились песней Gipsy Woman певицы Кристал Уотерс, и получившаяся аранжировка так нам понравилась, что мы думаем сделать из нее отдельный трек. Я хочу звучать так, чтобы говорили: «Сделай мне песню, как у Ивана Дорна». В январе и феврале мы отказались от всех концертов, чтобы писать музыку. Успех альбома, на который мы, вообще-то, не рассчитывали, нас, конечно, окрылил. Нам говорили, что понятия «продажа альбома» больше не существует — зарабатывают на диджитал-контенте. Диски выпускают как пиар-повод. Но все дистрибьюторы просто охренели и стали выкупать права на издание. Свалившаяся популярность напрягает: слишком много ожиданий, ответственности, столько дали регалий, я теперь боюсь писать песни, думаю, что нужен шедевр. Раньше же все шло так легко, мы вообще ни о чем не задумывались.

А дальше, мальчик, ты пойдешь сам

У меня есть концертный директор, который решает вопросы расписания, ну и мама, которая меня поддерживает в жизненных вопросах. В некотором роде она была моим продюсером, когда возила меня по фестивалям, детским конкурсам, кастингам, а я получал опыт. Правда, раньше продюсеры имели рычаги влияния: у них были связи, они знали, как правильно сделать и продвинуть трек, существовал железный занавес, и у артистов не было возможности реализоваться по-другому. Сейчас они выступают как шантажисты и разводчики. Я не обижаю продюсеров, просто это чистый бизнес. Они говорят артисту, что у него ничего не получится, потому что только они знают, как правильно. Мое мнение: для первого шага достаточно интернета, да и радиостанции тоже не ко всем задом поворачиваются. Все зависит от твоего материала. Если ты не веришь в себя и у тебя хреновые песни, тогда обращаешься к продюсеру. Они берутся либо за тех, у кого есть деньги, либо за таланты. Но таланты, которые работают с продюсерами, — дураки. Понятие саундпродюсера в России отсутствует, но у меня он есть, это Рома Бестселлер. Я хочу попробовать петь на английском. Мы так угадали с модой на возврат доброты, старого хауса, прямой бочки и диско-баса! Может, мы сумеем выстрелить вровень с Америкой? Хочу, чтобы меня слушали там, мы же этого, черт подери, достойны! Русский язык довольно грубый, я работаю так, чтобы он пелся как будто с легким акцентом. Для меня даже каждый слог имеет значение. Иногда я переставляю ударения, рифмую не слова, а слоги. Люблю экспериментировать с языком! Понятие «мегаартист» умерло, потому что исполнителей, как и песен, стало слишком много, хит не держится годами, его срок — неделя. В музыкальном плане все немного туповаты, ориентируются на тех, кто уже популярен. Молодежь слушает западную музыку, взрослые — попсу и шансон. Я понял, чем буду отличаться. Музыкой я близок к Западу, а слова — русские. Ясно, что это может сыграть. У толпы, у которой накипело, появилась отдушина, что-то свое, чем можно гордиться. Надеюсь, что это возрождение. Но оно бдет очень медленным, потому что сейчас появятся имитаторы, которые будут делать треки не хуже, а года через два меня превзойдут. Именно поэтому мне важно открывать новое, оставаться музыкальным революционером».

И это еще не конец

Теперь мне кажется, что я знаю Ваню с детства (ладно, с Ваниного детства — ему двадцать три), ходила с ним в разведку и съела пуд соли. Вспоминаю Станиславского: «Искренность и простота — дорогие свойства таланта», прикидываю, что Ивану тоже должна быть известна эта цитата. Самое поразительное, что в нем нет ни наигранной простоты, ни позерства, стопроцентный boy next door. Заходит Катерина, тот самый строгий, очень строгий концертный директор, и, доброжелательно оглядывая меня, замечает: «Ну вы же переоденетесь к концерту, там нарядный клуб». Я с самолета, в конверсах, брюках от Ахмадуллиной и свитерке Uniqlo. Ок, прикидываю я, хорошо, что взяла каблуки. Вспоминаю название гостиницы и на душе теплеет. Но я еще не представляю себе, что такое украинский дресс-код. Дорн зовет в гости к Роману Бестселлеру, посмотреть, как и где пишутся песни, мне это кажется блестящей идеей. У Вани понторезный спорт-купе Peugeot RCZ, а играет и правда Jamiroquai. В багажнике — и не спрашивайте меня, откуда я это знаю, — скейт и ролики. Роман пишет звук для какой-то певицы: «Стали столько обращаться, что я задрал цену, а все равно не успеваю». Ваня распевается, соседи, я думаю, счастливы. Мы едем в клуб-ресторан «Серебро». На этот раз я в машине Ромы, который учится водить, и я «должна испытать настоящий киевский экстрим». Мы еще не доезжаем до первого перекрестка, а я уже испытываю его по полной. Подруливаем и ищем место между рядами «Бентли» и «Порше». «О, столичное лакшери!» — соображаю я и тут понимаю, что не успела переодеться. Мы с Ромой приближаемся ко входу, и, естественно, нас не пускают. Рома апеллирует к тому, что он сегодня выступает, но охранник непреклонен. «Звоните Горобию», — вспоминаю я известный мем начала «нулевых». Спасает положение кто-то из администрации, Рому уводят в гримерку, а я иду в зал. Тут-то мне и становятся понятны предостережения Катерины: местные девушки, очевидно, рождаются на шпильках и ходят к одному хирургу, максимально обнажая его профессиональные достижения, мужчины — в пиджаках и остроносых туфлях. Пока не начался концерт, я,как Чацкий, стою за левой колонкой, чтобы не отсвечивать. Мимо проносят ведро с двумя бутылками шампанского Cristal, в них по традиции Монако воткнуты бенгальские огни. Надо мной нависает мулатка с сокрушительной грудью и певуче цедит: «Что, фанатка?» — «Фанатка, фанатка», — отвечаю я. «А, ну тогда стой!» — одобрительно подмигивает она. Концерт начинается со стихотворной отбивки, что-то вроде: «Только что закончилась распевочка, я люблю тебя одну, киевская (харьковская, питерская) девочка». Ваня не заигрывает с залом, но публика ревет. Со цены перевожу взгляд в зрительный зал – на столе (да, в Киеве до сих пор круто танцевать на столе) извивается невероятная красотка в футболке Co'N'Dorn, позже выяснится — дочь какого-то министра. Я остаюсь до конца, убеждая себя, что это редакционное задание. После выхожу на улицу и решаю отправиться спать — завтра лететь в Харьков на съемку и надо отдохнуть. У какого-то бара стоят охранники, и я спрашиваю, сколько стоит доехать до гостиницы. «Если скажете по-украински без акцента, то двадцать гривен, если по-русски — пятьдесят». Вот это национализм, решаю я и иду пешком, по пути прихватывая лучшего друга командированного — шаверму.

_{на Иване: корона и мантия «Капуssта» («Капуssта»), футболка и шорты Topshop (Topshop), штаны Extra (Chikipiba room)}

Разбор полетов

Утром я лечу в Харьков с фотографом Сашей Самсоновой и, приземлившись, обнаруживаю через кресло спящую Журавлеву, накануне морально и алкогольно помогавшую открывать ДЛТ. Мы едем в фотостудию и обнаруживаем там шесть граций в полной боевой готовности и в платьях «в пол»: наш фоторедактор предупредил местных, кого мы портретируем, и, видимо, по всему Харькову было объявлено чрезвычайное положение. Девицы, надо отдать им должное, сидели тихо, только очень смешно меняли фон на пятнадцатисантиметровых каблуках. Мы с Ваней, пока ставят свет, обсуждаем тему номера — клипы. Ему очень нравится видео Mario Basanov & Vidis — Changed, но мы разбираем отечественные шедевры. Смотрим Cheneese группы Pompeya. «В хипстерских клипах главное — атмосфера. Она создается с помощью пастельных тонов, приглушенного цвета. История в них роли не играет, важен стиль. Мне это было интересно до момента, пока таких клипов не стало слишком много. Мне больше нравится действие, пусть даже непонятное, чем просто набор рапидных кадров». Идем дальше и крутим «Странника» Николая Баскова. «Что я об этом думаю, лучше не буду говорить. Я такие клипы не смотрю. Это неестественно. Мне нравится, когда артист снимается в органичной для него среде. Вот клипы Мадонны построены на динамическом монтаже, действие происходит в танцевальном зале. Наши артисты, снимаясь в гламурных клипах, не соответствуют им. Хотят сделать себя красивее, а красота заключается в простоте». Затем идет «Город дорог» группы Centr. Мы обсуждаем жанр реализма. «В клипах такого рода все немного гиперболизировано. Решает искренность артиста. Если он себя органично чувствует в кадре, тогда неважно, на каком фоне он снимается. Я считаю, что в русском хип-хопе лучшие на сегодня — «Каста». Они отошли от визуальных хип-хоп-канонов. На них стоит ориентироваться всем артистам жанра. Они неординарно подходят к изображению и уже давно перестали позиционировать себя как мегатрушных рэперов. Они занимаются искусством. Остальные снимают стрит-видео и утверждаются у своей аудитории, чтобы все было по понятиям». Архетип-видео, которым увлекаются трубадуры шансона и в котором вовсю мелькают березки, церквушки и крест на волосатой груди, нашему герою не близко: «Был какой-то смешной рэпер, текст у него был примерно такой: “Помню тебя, Виктор Цой. Помню тебя, Курт Кобейн. Я помню всех”. И возникают портреты умерших. Горит свеча. Этот клип посвящается всем, кто умер. Здесь главное — текстовая поддержка. Как правило, изображение и рассказ соответствуют друг другу. Это личное пространство, в которое артист позволяет войти слушателю. Сам я не очень люблю такие скорбящие клипы. Они построены на одной эмоции, чаще всего на грусти. А я не люблю грустить». Про хоум-видео Ваня говорит следующее: «Этот жанр сейчас просто дико популярен. Это, конечно, очень смешно, но такой ролик можно посмотреть один раз. Это не видеоклип, это новый вид энтертейнмента для ютьюбовского поколения. Такие ролики, во-первых, нужны для того, чтобы все понимали, как не надо снимать. Во-вторых, это возможность быстро стать популярным. На этапе становления артиста правильно сделанный самодельный ролик может быть очень даже полезным. Но нужно все сделать как надо: выбрать правильную локацию, подобрать правильную музыку. Если какое-то условие не выполнить, получится смешно, как у Анжелы Лондон. Вы, кстати, не учли еще один жанр видеоклипа. Это я его открыл: человек едет путешествовать за счет турагентства, берет с собой друзей, камеру и начинает снимать на фоне красивых улиц и всяких достопримечательностей. У меня есть клип «Так сильно», самый первый и самый дешевый, мы снимали его в Турции. И получилось неплохо. Мне он нравится до сих пор. Сейчас мне ближе клипы с абстрактным сюжетом, как «Стыцамен» или «Северное сияние». Мы боремся за стиль, за неординарность. Но никак не за гламур. Мы — за естественность!»

Во время съемки мы успеваем съесть шесть пицц, вдоволь поржать, поспать и записать видеообращение. Ребята уезжают готовиться к концерту, ну и мы не отстаем. Естественно, прокопавшись в гостинице, мы опаздываем к назначенному времени, за что жестоко, жестоко наказаны. Все уже заняты, и нам не попасть в ложу, а в пространстве клуба «Мiсто» происходит настоящее месиво. Мы, натурально, висим, зажатые телами. Вопрос о том, чтобы пробраться к бару, даже не стоит, у меня начинается клаустрофобия. Зал поет за Ивана. Сам клуб — огромное нечто с боулингом и казино. Мы сваливаем на заправку поблизости, и хвала небесам, на Украине не действует закон о запрете на ночную продажу алкоголя. Заправившись, мы созваниваемся с ребятами и едем в бар Moskvich. Надо отметить, четкий бар, и это странно, потому что его владелец — несимпатичное существо (сведение счетов). Выясняется, что наш фотограф в недавнем прошлом профессиональная танцовщица, и мы с Журавлевой устраиваем баттл, кто кого перетанцует. Через пять минут вокруг нас собирается весь цвет Харькова. Оценив ситуацию, дорнобнда эвакуирует нас в гости — в натуральный Тадж-Махал с золотыми раковинами, где собравшиеся слушают Asap Rocky, приговаривая: «По свэгу!» В итоге мы опоздали на самолет, а ребята успели улететь, пообещав обязательно вернуться. Кажется, все.

Иван Дорн, Малый зал Ледового дворца, 26 октября

Фото: Саша Самсонова
Текст: Ксения Гощицкая
Стиль: Анна Чепенко, Юлия Журавлева, Ольга Степанченко