ТОП 50. Сергей Гутцайт

Реставрацией памятников архитектуры я стал заниматься случайно. Началось все лет пятнадцать назад с Музыкального зала. Тогдашний директор дворца-музея в Павловске попросил меня восстановить эту разрушавшуюся постройку архитектора Камерона. При полном отсутствии опыта я был похож на хирурга, который оперирует, не имея лицензии, — по большому счету, это нарушение, его нужно остановить, но тогда больной умрет. И Музыкальный зал выжил.

После этого тогдашний председатель КУГИ Герман Греф решил, что я хорошо себя проявил, и мне предложили отреставрировать бесхозную дачу Александра Брюллова. Я это сделал, открыл там Школу имени Горчакова — современную версию Царскосельского лицея, в которой учатся около сорока мальчиков. И она существует вот уже четырнадцать лет. Следующим этапом стал руинированный дом коменданта Павловска барона Ротаста, в котором я теперь живу. Долго уговаривали им заняться, и согласился я лишь потому, что мне обещали после реставрации передать его в собственность. Затем пришел черед здания, в котором теперь живут учителя Школы имени Горчакова. А уже потом было не так страшно браться за большой объект — крепость БИП (Бастион императора Павла). Сейчас мы выиграли конкурс на долгосрочную аренду Певческой башни в Пушкине. В этой водонапорной башне думаю открыть ресторан и магазин. Реставрация идет уже два года и продлится столько же. Меня хвалят, говорят, восстанавливаю все очень качественно.

Мое амплуа: на тебе, Боже, что нам негоже. Есть огромное количество памятников архитектуры, которые нуждаются в реставрации, но если объект представляет интерес для инвестора, его не отдают. А предлагают лишь тогда, когда это уже никому не нужно. Вот именно такие я и беру. Никогда ничего не прошу, не вступаю в борьбу за то, на что есть масса желающих. Я участвовал в аукционах на деревянные памятники, но все проигрывал, потому что не хочу переплачивать. У меня нет задачи заработать, а есть цель сохранить памятник. А те, кто выигрывает аукционы, руководствуются совсем другими соображениями, и в девяноста процентах случаев деревянный памятник сгорает, а на его месте появляется новодел. Вот и сейчас я точно знаю, какой дом в Пушкине сгорит через два-три месяца. Это секрет для администрации или журналистов? Кого-то привлекли за это к ответственности?

Я по натуре полубизнесмен-полублаготворитель. Какой для меня бизнес этот Музыкальный зал? Я в нем только концерты камерной музыки время от времени устраиваю. А какая коммерческая выгода от школы? После того как она стала платной, совокупные взносы родителей составляют двадцать процентов бюджета, а все остальное платим я и мои партнеры. Когда начинал реставрацию крепости БИП, не предполагал, что смогу из нее сделать отель. Поначалу она была у меня в аренде сроком на три года, и когда я начал вкладывать деньги, все, включая моего сына, говорили, что потом ее у меня отберут. А я отвечал: могут и не забрать. Так в итоге и случилось — недавно получил ее в аренду на сорок девять лет.

За прошедшие годы я сам сильно изменился. Раньше, когда был неопытен, мне казалось, что законодательство об охране памятников сплошная глупость. Но теперь я считаю его абсолютно правильным. Его многие пытаются нарушить, часто неверно толкуют, а нужно просто исполнять, не доводя все до абсурда, как это иной раз делают бюрократы, которые думают не о том, как защищать шедевры архитектуры, а о том, как сохранить свое рабочее место или заработать.

КГИОП довольно гибок и даже мягок: если ты лояльно относишься к старинному зданию, то и его сотрудники, а они люди интеллигентные, пойдут на уступки там, где возможно. То, что не противоречит закону, разрешают, как стеклянный потолок над атриумом в крепости БИП. Хотя в иных случаях будут стоять намертво, требуя выполнять охранное обязательство. В той же крепости крышу мы сделали неточно, на 20–30 сантиметров выше, чем нужно, и нас заставили ее переделать. Когда ты уже имеешь репутацию, тебе легче, но надо сначала ее заработать. Некоторые мои друзья вставили в зданиях-памятниках пластиковые окна, из-за чего охранное ведомство их не принимает, и теперь злятся. А злиться надо на самих себя: в законе прописано, что, восстанавливая, ты должен все согласовать и следовать определенным технологиям.

У меня к себе жесткие требования, потому что я хочу получать кайф от того, что делаю. Так, поскольку подоконники в БИПе были утрачены, их позволяли выполнить из бетона вместо камня. Но я решил сделать аутентично, хотя и подороже. Сложнее был вопрос с воротами при входе в крепость, которые были разрушены. А камня, из которого они созданы, почти не осталось, его добывают под водой, и это дорого. И хотя инспектора КГИОПа предлагали мне заменить утраченные блоки штукатуркой, я решил достать этот камень, который после добычи еще год сохнет. Через четыре года эти плиты сольются со старыми и будут незаметны. И я горжусь, что не пошел по простому пути.

Фото: Иван Куринной

Текст: Виталий Котов