ТОП 50. Василий Бархатов и Зиновий Марголин

Мы работаем вместе уже седьмой год. За плечами — с десяток спектаклей едва ли не во всех известных театральных жанрах: опера, драма, мюзикл. Осталось разве только балет поставить — для полноты, так сказать, коллекции.

Вопрос про разделение обязанностей в тандеме нам задавали как минимум тысячу раз. Вместо ответа мы обычно цитируем Ильфа и Петрова — предисловие к «Золотому теленку»: «Как мы пишем вдвоем? Да так и пишем, как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтобы не украли знакомые».

«Дожили: уже города на сцене строят, совсем страх потеряли» — такой шепот мы как-то услышали за своими спинами в Мариинском театре, когда несли в руках и впрямь непростой макет будущего спектакля. Да, сказано не слишком дружелюбно, но очень точно по сути: в нашем деле не существует единственного числа — только множественное. Одиночкам в театре делать нечего, результата можно добиться лишь коллективными усилиями.

Придумывание спектакля — процесс отнюдь не такой спонтанный, как может показаться на первый взгляд. Сценариев, в сущности, всего два: либо подбираешь пуговицы к пиджаку, либо пиджак к пуговицам. В оперном театре еще проще, точка отсчета и вовсе одна — музыка.

Хороший автор — живой автор. Мы убедились в этом, когда работали над «Мертвыми душами» Родиона Щедрина. Обычно спектакль как сочиняется? Берешь запись оперы — и слушаешь ее миллион раз, пытаясь понять, что скрыто между нотными строчками. А у нас была возможность получить эту информацию из первых рук и без всяких посредников. Правда, изначально мы пошли по ложному пути и использовать драгоценный шанс догадались не сразу. Казалось, дело спорится, но в один прекрасный день все зашло в тупик. Тут-то и настал момент спросить у автора «Мертвых душ», что главное в его партитуре. Родион Константинович ответил: «Дорога», — и ключ к спектаклю был найден. Жаль, конечно, что нельзя позвонить Вагнеру или, скажем, Верди. Хотя не факт, что они подсказали бы нам что-то путное.

Оперные композиторы в абсолютном большинстве случаев не задумываются о том, как их произведения будут выглядеть на театральной сцене. «Мертвые души» — счастливое исключение из грустного правила. Пять лет назад мы ставили «Бенвенуто Челлини» Гектора Берлиоза и пролили семь потов: партитура, что и говорить, гениальная, но количество драматургических проколов в ней просто рекордное. Иной раз кажется, что автор не музыку писал, а конструировал полосу препятствий для режиссера. Или вот недавний пример: у Жака Оффенбаха было отменное чувство юмора, но порой ему начисто отказывал такт. В «Сказках Гофмана» он все время подшучивает над своим героем, в то время как ничего смешного, если разобраться, в его судьбе нет.

Сюжет «Сказок Гофмана» традиционные постановки всегда и везде пересказывали языком детских книжек-раскрасок. Качество режиссерских решений могло отличаться, но вполне трагическая история неизменно принимала в них форму добродушной оперной условности. В начале XXI века о ней стоило бы наконец забыть. В каждом первом спектакле певица изображает деревянную куклу, механически кланяясь и вращая руками, но произведение Оффенбаха не про это. Кукла — значит сказка, а «Сказки Гофмана» — это чистой воды драма, даже триллер. Работая над мариинской постановкой, мы думали о фильмах «Сияние» Стэнли Кубрика и «Игры разума» Рона Ховарда. В конечном счете нам хотелось лишь одного: пересказать драму главного героя как можно более ясно, без всяких приукрашиваний и художеств. Реальность нашей жизни зачастую куда более невероятна, чем любая фантастика. Лишний раз напомнить об этом — одна из главных задач театра.

Текст: Дмитрий Ренанский

Фото: Rimvydas Karalius