Профессия торговца антиквариатом, арт-дилера, как ни странно, одна из самых молодых в нашей стране: государство разрешило частным лицам заниматься куплей-продажей старинных вещей четверть века назад. До этого момента в Петербурге были всего четыре антикварные комиссионки, а сегодня — около двухсот салонов. Мы собрали заметных игроков из Петербурга, Москвы и даже одного иностранца, работающего с русским искусством. Одни из них занимаются традиционными для антикваров живописью и мебелью из карельской березы, другие увлечены нэцке, агитфарфором, старинными куклами или раритетными автомобилями.
Джеймс Баттервик
Русская и западноевропейская живопись и графика 1890–1930-х годов
Британский дилер и авторитетный западный специалист по русскому искусству, свой среди ведущих антикваров Москвы, предпочитает жить и продавать картины в Лондоне, но дважды в год обязательно приезжает для участия в Российском антикварном салоне.
Менталитет русского покупателя специфичен. В нем недоверие ко всем, а в особенности к арт-дилеру, сочетается с удивительной верой в чудеса. Здесь до сих пор принимают за чистую монету сказки о том, что полотно Пикассо нашли под кроватью у какой-то старушки, где оно пролежало с 1910-х годов.
На этой доверчивости играют мошенники. Они приходят к клиенту и говорят: «Срочно нужны деньги, только поэтому отдаю всего за миллион то, что на Западе можно продать как минимум за десять». И покупатель с тайной мыслью о том, какой он шустрый и умный, платит этот миллион за то, что вообще ничего не стоит.
Недоверие к профессионалам в сфере антиквариата подогревается историями о коррумпированных экспертах, которые так любит раздувать пресса. Но в России достаточно специалистов, которые себя никак не дискредитировали.
На Западе вообще нет такого понятия, как «экспертное заключение» музейщика, без которого в России невозможно ничего продать. Рынок там регулируется двумя организациями: Sotheby's и Christie's. Здесь же есть несколько аукционных домов, но нет одного большого бренда.
Евгений Рухин. «Композиция с двумя линейками»
Я происхожу из семьи коллекционеров, арт-экспертов, мой дед был директором Sotheby's, а крестный — его президентом.
В Бристольском университете у меня был курс русского языка, литературы и философии. В 1985 году я впервые попал в Советский Союз — приехал на стажировку в Минск, зашел в местный музей и увидел массу роскошных картин. Тогда же подумал, что на Западе этим направлением никто не увлекается, и по возвращении в Британию стал заниматься русским искусством конца XIX — начала XX века.
За пределами России было мало работ этого периода, и в 1994 году я переехал в Москву. Работал на арт-рынке в качестве дилера, это было безумно интересное время и сумасшедший бизнес. У меня покупали президенты корпораций и банков.
В 1990-х Россия была свободной страной, куда менее лицемерной, чем Британия. Но все-таки в Англии более-менее соблюдаются законы, и я предпочел вернуться туда.
Подбор работ определяется не моими личными пристрастиями, у меня хладнокровный взгляд на вещи. Арт-дилеры часто говорят, что выбирают сердцем. Это не так. Надо продавать то, что востребовано, а иначе не имеет смысла заниматься бизнесом.
СлучайВ моей практике был фантастический пример. Один солиднейший британский банк пригласил меня оценить коллекцию крупного российского собирателя. Этот человек купил двадцать полотен русских мастеров начала века: Лентулова, Поповой, Чашника и других. И абсолютно все они оказались подделками. В частности, работа Кандинского, вариант картины из Третьяковской галереи, со всеми необходимыми заключениями коррумпированных экспертов, ценой два миллиона долларов. Я говорю коллекционеру: «Вам не пришло в голову, что настоящая такая стоила бы сорок-пятьдесят миллионов?» Он мне отвечает: «Нет, в России все возможно». А ведь ему достаточно было сделать один звонок — я не прошу денег за экспертизу и даже по телефону могу сказать, что вот эта вещь левая. |
Тексты: Виталий Котов, Марта Агеева, Алена Спицына
Комментарии (0)