Как дочь директора Эрмитажа Мария Пиотровская добивается комфортного обучения в школах детей с дислексией

Мы уже рассказывали о том, как дочь директора Эрмитажа, которую журнал Forbes включал в десятку самых влиятельных женщин-банкиров страны, отказалась от работы в финансовой сфере, чтобы основать Ассоциацию детей и родителей с дислексией. С момента выхода интервью Марии и ее коллеги наладили сотрудничество с Минпросвещения и провели первую в российской истории Неделю дислексии, на которой собрались специалисты и родители со всей страны. «Собака.ru» встретилась с Марией Пиотровской вновь, чтобы узнать: как ей удалось добиться таких результатов всего за три года?

Nobody knows

История Ассоциации началась с семейной истории Марии Пиотровской: дислексию обнаружили у ее дочери Ксении, когда той было 12 лет. Репетитор английского языка, нейтив спикер, обратил внимание, что девочка низко наклоняется над книгами, трет глаза, жалуется на головные боли после чтения. При дислексии человек в силу нейробиологических причин видит текст совершенно иначе, чем его сверстники: буквы не стоят на месте, а прыгают в разные стороны. Интеллект у дислексика сохранный, а вот чтение дается тяжело. Пытаться долго и настырно учить ребенка с дислексией читать, как всех остальных, по слогам — бессмысленная и ресурсозатратная затея. Ксения, например, легко воспринимает англоязычный текст, так как ее преподаватель сразу же выбрал необходимую методику обучения чтению. Но в среднестатистической школе используют другую методику — снижение оценок. Многие учителя не знакомы с понятием дислексии и объясняют все ленью ученика. Далеко не все из них также подозревают о существовании дисграфии и дискалькулии — трудностях при получении навыков письма и счета, которые также объясняются всего лишь особенностями восприятия ребенка.

— Чтобы описать масштабы проблемы, нам потребовалось провести социологическое исследование вместе с Magram MR. Мы опросили 35 тысяч человек, 32 тысячи из которых — учителя, завучи, психологи, логопеды школ. Результаты были ужасающими. Среди основного населения 61% толком ничего не знает о дислексии. Среди профессиональной аудитории — 30%, — рассказывает Мария Пиотровская. — Для меня вторая цифра более удивительна: получается, преподаватели, отвечая на опросник, поленились даже «загуглить». Зато мы имеем реалистичные данные.

Из этих цифр складываются истории отчаяния семей, столкнувшихся с дислексией. Классический пример: ребенок учится в школе, имеет достаточно высокий уровень интеллекта, но из-за особенностей социум его не понимает и не принимает. Он может до ночи делать домашнее задание, при этом бесконечно получать двойки и тройки. Издевательства учителей, насмешки одноклассников, недовольство родителей приводит к тяжелым психологическим последствиям. Переводы из одной школы в другую еще больше усугубляют проблему. Мария Пиотровская за три года работы услышала сотни подобных рассказов от родителей. Однако ассоциация — это вовсе не форум, где мамочки жалуются друг другу на школьных учителей. Ее основатели поставили перед собой достаточно нахальную задачу — изменить ситуацию на государственном уровне. Тут пригодилось банковское прошлое Пиотровской: в частности, опыт работы на руководящих позициях и умение мыслить стратегически. 

Достучаться до Минпросвещения

Чтобы вооружиться знаниями и сделать свои идеи максимально убедительными, Ассоциация собрала вокруг себя звездный пул ведущих ученых, исследующих трудности обучения: Татьяна Ахутину, Марьяну Безруких, Маргариту Русецкую, Татьяна Черниговскую. Заручившись поддержкой экспертов, они отправились в Минпросвещения, прямиком к руководству — министру Ольге Васильевой и ее заместителю Татьяне Синюгиной.

— Нам повезло, что Татьяна Юрьевна оказалась не только хорошим специалистом и отзывчивым человеком, а еще и логопедом-дефектологом по основному образованию. Она понимала, о чем мы говорим. Нам не нужно было с нуля показывать картинки из пособий по дислексии. В министерстве откликнулись моментально, тут же была сформирована рабочая группа. Правда, когда на первое заседание от Минпроса пришел референт, ученые фыркнули со словами: «А что мы вам, Мария, говорили? Эту ситуацию не сдвинуть с мертвой точки». Но я поняла, что теперь мы точно не сдадимся. И достаточно быстро сформировалась уже реальная рабочая группа под личным руководством Татьяны Синюгиной, — рассказывает Мария Пиотровская.

План действий был намечен уже во время первой встречи: детям с трудностями обучения необходимо дать гарантированные послабления при обучении, преподавателям — методические пособия, которые подробно объяснят механизмы работы при наличии у ребенка дислексии, дисграфии или дискалькулии. А директоров нужно убедить в необходимости вернуть в школы логопедов. 

Логопед — это не про букву «Р»

Логопед — несправедливо забытая в России специальность, хотя именно с помощью логопедии можно помочь адаптироваться детям с дислексией, объясняет Мария Пиотровская.

— В голове родителей сидит миф, что логопед — это человек, исправляющий неправильное произношение буковки «р». Однако логопедия включает в себя работу не только с произношением, а с речью в принципе, то есть чтением и письмом. К сожалению, этих специалистов десятки лет назад сократили из поликлиник, затем и из школ. По словам министра Ольги Васильевой, сейчас на одного логопеда приходится 860 детей. В то же время 60% детей приходит в первый класс с речевыми трудностями, которые невозможно решить учителю начальных классов.

Сейчас по инициативе ассоциации и на базе Государственного института русского языка им. Пушкина запускается масштабный образовательный проект: все логопеды России пройдут 72-часовой онлайн-курс повышения квалификации, видеоматериалы для которого записали именитые российские ученые. После успешной сдачи экзамена специалист будет включаться в реестр лицензированных логопедов, имеющих право работать с детьми с дислексией, дисграфией и дискалькулией. А главное — обладать актуальными, а не устаревшими знаниями.

Как понять, что у ребенка дислексия

Несмотря на то, что 61% населения не в курсе, что такое дислексия, это слово становится все популярнее среди родителей. Но заниматься самодиагностикой и ставить ребенку подобный диагноз без специалистов нельзя.

— Как в идеале должна выглядеть диагностика дислексии, дисграфии и дискалькулии? Первым ребенка осматривает невролог. Это необходимо, чтобы исключить задержку психологического развития и другие возможные заболевания, которые могут влиять на способность к обучению. Например, ребенок может плохо читать не из-за дислексии, а из-за плохого зрения. Если невролог понимает, что интеллект сохранный, но действительно есть особенность восприятия, ребенок попадает уже к нейропсихологу. Он как раз должен определить особенности этой особенности, — объясняет Мария Пиотровская. — Чистых дислексиков и дисграфиков не бывает: нейронные связи в мозге неповторимы, как отпечатки пальца. Допустим, один прекрасно читает, но пишет на двойки. Другой и читает, и пишет на двойки, зато имеет прекрасные математические способности. У третьего помимо дислексии есть особенность в виде синдрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Со всем этим разберется нейропсихолог. А уже логопед по его заключению составит индивидуальную программу коррекции. 

Описанная Марией схема диагностики близка к идеалу, но работает пока только в частных учреждениях — например, на базе клиник МЕДСИ. В обычной практике родителям понадобится прохождение психолого-медико-педагогической комиссии (ПМПК), которая работает по стандартам 1950-х годов. Пиотровская все же рекомендует не избегать ее прохождения — ведь именно таким образом уже сейчас можно получить справку о послаблениях в школе.

— Многие задают вопрос: сначала мы получим такую справку, а потом нас не возьмут ни в один вуз. Это миф, ограничений к поступлению не никаких. Я не рекламирую ПМПК, и, судя по отзывам родителей из соцсетей, с ними возникает много проблем, особенно в удаленных регионах. Некоторые школы, например, отказываются брать ребенка на обучение или исполнять постановления ПМПК о послаблениях на уроках, — признает Мария Пиотровская. — Сейчас в нашем штате появился юрист, который будет защищать права детей в таких ситуациях. Надеемся, что нам удастся разбудить спящих директоров школ, учителей и сотрудников ПМПК. А еще составить базу типичных жалоб и вопросов, чтобы родители в дальнейшем могли быстрее решать проблемы.

Параллельно ассоциация готовится к беспрецедентному проекту по диагностике дислексии, дисграфии и дискалькулии. Как раз он должен дать понимание, сколько детей в стране имеют трудности с чтением, письмом и счетом. В Европе говорят о том, что дислексия есть у каждого десятого ребенок. Однако там диагностика ведется уже 70 лет, а в России подобных цифр попросту нет. На электронной платформе ассоциация планирует выложить вербальные и невербальные батареи тестов, там же будет храниться Big Data — закодированная информация о всех детях, прошедших такую диагностику, которая будет постоянно дополняться и обновляться. Руководит проектом профессор Йельского университета и медицинской школы Байлора, ведущий ученый Лаборатории междисциплинарных исследований раннего детства СПбГУ, доктор психологических наук Елена Григоренко.

Без двоек за «грязь» в тетради

Детям с дислексией необходимы послабления в школе, чтобы учебный процесс не превращался в испытание. Сейчас список таких послаблений формируется в рабочей группе с участием Минпросвещения и оглядкой на зарубежный опыт. Мария Пиотровская объясняет, что дети должны иметь дополнительное время на выполнение заданий, учитель не должен заставлять ребенка с дислексией читать вслух перед всем классом, при тяжелых случаях дислексии — учитель может сам зачитать ребенку задачу, если тому легче воспринять ее на слух. Детям с дисграфией нельзя снижать оценки за характерные логопедические ошибки. Одно дело, когда он во время диктанта пишет «не было» слитно из-за того, что не выучил правило. Другое дело — если он поменял местами буквы, пропустил гласную в окончании или зеркально написал половину слова.

— При этом сейчас учителя снижают оценку даже за «грязь» в тетради. А первый характерный признак дисграфии у маленьких детей, между прочим — это «писать как курица лапой», — говорит Мария Пиотровская. — По моему мнению, ругать ребенка за отсутствие навыков каллиграфического письма также абсурдно, как и обвинять его в том, что он на занятиях во втором классе не рисует как Илья Репин. Я, например, в силу своих физических особенностей не умею петь. Даже если педагог натаскает меня на попадание в ноты, Нани Брегвадзе я от этого не стану.

При этом Мария Пиотровская прекрасно понимает, что в каждом классе российской школы учится по 30, а то и 33 ребенка. И они все, вне зависимости от наличия дислексии, индивидуальны. В начальной школе педагогу легче систематизировать представления о детях, так как он наблюдает их целый учебный день: «Этот в математике молодец, тут старается, тут тоже, правда, вот пишет с ошибками. Но в целом все хорошо». В средней школе, где за предметы ответственны разные учителя, ситуация меняется. И их задача понимать, что проблема с обучением у конкретного ученика существует, использовать рекомендованные послабления и вести ребенка по нужному направлению.

Сколько нужно лет, чтобы дети с дислексией перестали быть «белыми воронами» в школе и система приобрела большую лояльность, Мария пока не знает:

— Страшно давать такие прогнозы, я могу отвечать только за себя и свою команду. Когда я впервые поехала набираться опыта в США, на 67-ю конференцию по проблема дислексии, мне, первому прибывшему туда человеку из России, говорили — забудь про это, вам нужно 20-30 лет. Когда я рассказываю, что мы сделали за 3 года, зарубежные коллеги не верят своим ушам. Пока все идет хорошо, но все требует согласований. Главное, чтобы про нас не забыло Минпросвещения. Мой интуитивный прогноз — думаю, что уже через год половина населения России не будет падать в обморок от слова «дислексия». И это уже будет большим успехом.