Марина Таашева

Расскажите свою историю в театральной сфере.

Меня сформировало искусство, в особенности театральное детство. Я с трех лет работала в Театре оперы и балета в Перми, выступала с детской группой. Потом училась в Дягилевской гимназии. Балет и опера были для меня частью жизни, как и подмостки театра, участие в фестивалях, поездки в Петербург или Москву. Кстати, одна из самых запомнившихся встреч — Родион Щедрин и Майя Плисецкая. Они приезжали в Пермь в 2003 году, когда театр ставил оперу «Лолита» Щедрина. Тут же, у истоков, в Пермском оперном театре, став старше, я осознала, что хочу быть режиссером. Когда вернулась туда в 2016 году, чтобы принять участие в спектакле для Дягилевского фестиваля.

Каким был первый опыт режиссуры?

Сознательный случился в краснодарском театре «Люди-Игры». Я ставила свою же пьесу. Из-за отсутствия режиссерского образования (я училась на факультете медицины в Париже) у меня совершенно иной подход к работе в отличие от многих моих коллег. Когда случилась первая репетиция, я поняла, насколько важна свобода на площадке и работа с нутром артиста. Обсуждение вне репетиций. Просила ребят следить за людьми на улице, учиться ходить по-другому, старалась дать им больше, чем просто работу над ролью. Мне нравится фраза: «Медленные успехи просвещения». Именно в таком ключе я и веду свою работу. Все самое важное зритель никогда не увидит, ту самую внушительную подготовительную работу, поэтому для меня всегда ценно, чтобы отношения между мной и артистами строились по любви к делу и друг к другу.

А во Франции не было театра, только учеба на медицинском факультете?

Франция есть и остается моей второй родиной. Я переехала туда в 18 лет одна — без родителей и знания языка, но всегда чувствовала особую связь с этой страной. Случилось много интересных знакомств: с продюсерами крутых фильмов, с композиторами, музыкантами… Вот сейчас, к примеру, общаюсь с одним французским режиссером, хочу показать видео его спектакля и провести опен-ток в Краснодаре. Это непросто, надеюсь, он сделает такой подарок городу. Композитор, с которым я работаю, тоже француз. Сохранились случайные знакомства с артистами, работавшими с модными домами или в известных изданиях. Я ехала учиться на факультет медицины, поэтому только последние два-три года начала задумываться о театре. Но, живя там, писала много рассказов, сценариев к фильмам на французском и русском языках. Пока все в стол. До ковида должна была ставить «Моцарта и Сальери» Пушкина на французском с музыкальным квартетом, но так и не случилось, вернулась в Россию. Сейчас как раз работаю над новой постановкой вместе с моим французским композитором на тему «Судьба человечества». Всегда мечтала поставить спектакль с пафосным названием.

В итоге случилась Россия и работа с независимыми театрами.

Да. «Свобода» — определяющее слово независимых театров и площадок. Свобода и ответственность, плюс отсутствие бюджета… Я все время шучу, что когда толком нет финансов, и экономические кризисы не страшны. (Смеется.) Все это вдохновляет меня и удручает одновременно. Здесь, когда ты приходишь на площадку с идеей, только от тебя зависит, будет в итоге постановка или нет. В государственных театрах все иначе. Независимые площадки — проверка режиссера на прочность. Но они важны, ведь спектакли в них созданы вопреки, поверьте. Ты ставишь их не ради работы, это уже какая-то болезненная любовь к идее, которую хочется озвучить вслух, показать людям. Я как-то ставила спектакль в Лютеранской церкви в Петербурге. Пришла туда с диким желанием, сказала: «Надо срочно ставить “Над пропастью во ржи”». Мне ответили, что я слишком поздно спохватилась. Но в итоге я убедила помощника пастора и показала спектакль через две недели. Так же было с краснодарскими «Колосом», в котором мы организовывали экспериментальный театральный фестиваль «Внесезона», «Домом мецената» и одним джаз-баром в Петербурге. Недавно, кстати, думала о том, каким должен быть современный театр. И поняла, что устала от эпохи постправды и противоречащих друг другу информационных потоков. В XX веке символизм и авангардизм были актуальными течениями в искусстве, сегодня я, напротив, вижу потребность в максимально реалистичном искусстве, даже гиперреалистичном. Театр не должен быть зоной комфорта для зрителя, он должен быть рупором истины, зеркалом нашей реальности.

Кстати, как в целом вы оцениваете роль современного театра сегодня?

Роль театра огромна в развитии любого общества. Руины Афин — это тоже театр, немецкое кабаре, которое преследовали и уничтожали… Это одна из самых древних форм высказывания, поэтому отказ от театра влечет к концу самой цивилизации. Закрыть театр можно, но отменить его как культурное явление очень сложно. Он должен раскрывать проблемы современного общества и человека в нем, чтобы произошел момент пробуждения или, пафосно прозвучит, катарсиса. Сегодня это возможность говорить о ценностях, которые мы теряем. И выйти на откровенный диалог с каждым человеком, разбудить его, вдохновить жить иначе, глубже, относиться ко всему с большей любовью, чтобы полноценно существовать в мире.

Недавно вы поставили спектакль «Верните мои письма» в «Доме мецената». О чем он? Каков его глубинный посыл?

«Верните мои письма» — идея Юлии Удовенко, которая захватила и меня. У меня когда-то была мысль поставить спектакль про Марию Каллас или Розу Люксембург. Но всегда я боялась, слишком велика ответственность. А тут случились «Письма», в которых главным было передать момент создания произведения искусства, заглянув в чужую комнату, наблюдая за молодым Бродским, получить письмо от Фриды, пострадать вместе с Рембо. Важно, что этот проект просветительский, люди после спектакля спрашивают, возможно, даже начинают читать эссе Бродского. Искусство — это и есть жизнь. Этот замысел нам с Юлией хотелось донести и протянуть сквозь весь спектакль. С визуальной стороны постановка получилась очень кинематографичной. Посылов и идей в спектакле много — от коммунальных квартир, заложников режима, социального рабства до любви к мужчине, мечты о смерти и одиночестве. Герои стоят лицом к лицу со зрителем, это достаточно некомфортно, границы стираются, и, возможно, в этот момент появляется новая реальность, близкая к жизни. Если коннект удается, то зритель сострадает, разделяя страсти другого, и находит в этом что-то для себя. Всегда говорю после спектакля: «Надеюсь, что вы смогли найти то, что вам близко». Если не ставить перед собой цель дотронутся до души зрителя, то зачем тогда вообще нужен театр?

Текст: Виктория Приймак