Эдмунд Шклярский: «Интернет – это псевдосвобода, больше напоминающая помойку»

Ваше творчество пронизано мистикой. Это что-то, идущее еще из детства?

Мой дед был профессором Горного института. Во дворе института находился жилой дом для его сотрудников, в котором я родился и провел все свое детство. В этом месте было средоточие многих удивительных вещей, несомненно повлиявших на мое детское воображение. Так, там можно было увидеть фигуры маленьких черных сфинксов, была и там и своя шахта, в которую мы, естественно, лазили, а недовольная этим уборщица запирала нас в ней. Помню, что каждую осень все опасались наводнения, постоянно выходили на набережную Лейтенанта Шмидта перед Горным и ждали, когда же уже надо будет спасаться (Смеется). Нам внушали, что гранит, который повсюду в Петербурге, очень вреден для здоровья. Однажды в институте случилась паника, все выбежали на улицу: оказалось, что кто-то повесил на фасаде пиратский флаг. По тем временам это было, конечно, невероятное событие. Вообще, Горный институт всегда был немного особенным, закрытым пространством. Оно и до сих пор сильно выделяется на фоне города: взять хотя бы Косую линию – она и прежде была, и до сих пор остается ужасно странной. Именно на ней однажды через забор у кого-то из окна я услышал невероятные и такие своевременные звуки. Стоял, и не мог понять, откуда они взялись. Это была музыка «Битлз».

С «Битлз» все и началось?

Да, с них. А еще с Джимми Хендрикса и «Лед Зеппелин». Первую группу мы организовали с моими двоюродными братьями, нас как раз было четверо, и родители очень переживали, что я не смогу нормально закончить школу. Знаю даже, что папа очень просил моего старшего брата не знакомить меня ни с какими музыкантами.

А «Пинк Флойд» в вашем списке не было?

Их я услышал гораздо позже и к тому же в недостаточно хорошем качестве, а для «Пинк Флойд» это критично. Я слушал их в монозаписи и вообще не понял, в чем там дело.

«Пикник» всегда держался особняком – в вашей музыке никогда не было протестного начала, так свойственного ленинградскому року. Ощущаете ли вы свою уникальность?

Еще когда мы начинали, поняли для себя одну важную вещь – можно играть одну ноту, но важно, чтобы всем было понятно, что ее играешь именно ты. Из этой установки и растет все наше творчество. А что касается «музыки протеста»… Что считается классических protest songs (Пит Сигер и т.д.), то у нас в принципе никогда и не было. Вообще, и Led Zeppelin, и Том Джонс - это все поп-музыка. Но есть, конечно, протест другого плана: протест молодого человека по отношению к старшему поколению – и это совершенно естественный, здоровый процесс. Если его нет, но происходит то, что мы видим сейчас, когда все слушают одинаковую музыку. Хорошо было бы изобрести инструмент, услышав который, старики ужаснулись бы и схватились за голову. И в мое время эту роль выполняла электрогитара, а сейчас, увы, такого инструмента нет.

Вас не удручает такое положение дел?

Нет. Какой смысл удручаться по поводу того, что неизбежно? Революция не может длиться вечно. В том числе и в музыке, и даже в живописи. Что должен сделать сейчас художник, чтобы его увидели?

Куда бежать? Какими красками рисовать?

Как вам удается так стабильно работать уже четвертое десятилетие? Без метаний и смены стиля.
Знаете, метаться можно было в 1990-е годы. Но мы, честно говоря, и тогда не метались, а вели себя как ящерица. В холодное время ящерица просто замирает, кровообращение ее замедляется, все процессы приостанавливаются. Есть вещи, которые ты не можешь изменить. Если открываются шлюзы – ты пользуешься этим моментом, если двери закрыты, то тут ты, конечно, можешь ругаться матом в подушку или кидаться на стену, но ничего не произойдет.

Сейчас время интернета. Изменилось ли что-то для вас? Дает ли интернет какие-то возможности?

Конечно нет. Интернет – это псевдосвобода, больше напоминающая помойку. Сеть не дает каких-то уникальных возможностей.

Вы перфекционист?

Нет. Ловлю блох я не приветствую ни в каком виде. Чем хороша кинопленка или студийный магнитофон – на записи остаются все шероховатости и не обязательно их переписывать. Есть квинтэссенция, которая уже заложена в песне, и немного лучше она сагрына, немного хуже – это неважно. Гораздо важнее сохранить энергетику. Если посмотреть на сегодняшнюю мировую музыку, так по мне было лучше, если бы она была записана хуже, но в ней было бы больше драйва и новизны. Часто очень многое теряется в погоне за качеством.

Сколько стадий проходит песня, прежде чем вы ее покажете слушателям?

Начинается все с какой-то фразы, которая дает «электричество». Фраза вырастает в песню. Самая сильная песня примагничивает к себе вещи схожие по драматургии, так появляется альбом. Я не люблю сборники. Я вообще привык к тому, что на альбоме одна песня следует за другой в определенном порядке. Я за драматургию, логику и ровное качество.

Ваша дочь Алина – драматург, сын Станислав – играет с вами в «Пикнике». Это все ваши гены или воспитание?

Когда говорят «драматург», мне представляется кто-то убеленный сединами старец (Смеется). Так или иначе оба моих ребенка как-то задействованы. Обоих мы водили в музыкальную школу, что-то наверное им пригодилось в жизни. Не знаю, что именно сработало. Личный пример? Не уверен. В семье алкоголика, например, дети, насмотревшись, могут вообще не пить, а могут участвовать в этом процессе вместе с родителями.

Ваши с удовольствием участвуют!

Да (Смеется).

Что в поэтическом, литературном плане оказало на вас самое большое влияние?

«Дао дэ цзин» Лао-Цзы - книга, которая очень сильно повлияла на написание мною текстов и общую эстетику группы. В ней мне было все понятно. Понятно, как дышит мироздание, что из ничего может что-то произойти. Это были какие-то казалось бы эфемерные вещи, на которые я, тем не менее, смог опереться лучше, чем на что-то реальное. Читающий всегда сам ставит точку, в силу своего понимания. И я стараюсь свои тексты писать таким же образом – чтобы пригласить слушателя к совместному размышлению. Возможно, он уйдет в совершенно другом направлении. Я люблю парадокс.

Вы совершали пешие паломничества. Можете рассказать подробнее об этом опыте?

Первое паломничество было в 1991 году, как раз перед путчем. Мы доехали до Кракова, причем, насколько я помню, ни у кого даже паспорт не проверяли на границе. Там нас разобрали по семьям – бабушки стояли на перроне и выбирали. Я был с женой и Сергеем Ворониным, музыкантом нашей группы. Затем мы шли от Кракова в Ченстохову (центр паломничества и духовная столица Польши, знаменитая своей чудотворной иконой Божией Матери — Прим.ред), это что-то около 120 километров. В то время у нас было немного концертов, но уже выработалась тяга к путешествиям, так что в какой-то степени это было просто от желания увидеть что-то новое. Но я католик, так что мне было вдвойне хорошо (Смеется). А во второе паломничество мы ходили четыре года назад в Сантьяго-де-Компостелу в Испании (Один из трех мировых центров паломничества католиков наряду с Римом и Иерусалимом — Прим. ред). Мы выбрали самый короткий отрезок, который засчитывается (Смеется) – 115 километров, но многие идут пешком целиком весь путь, а это около 700 километров — зато тех, кто его прошел, приглашают на аудиенцию к Папе Римскому. Шли мы по 30-35 километров в день, ставя по дороге отметки в специальную книжечку, и это уже был такой детский азарт. В итоге дошли, и нам дали заветную компастелу – местную индульгенцию.

Вы также получили почетный знак святой Татьяны от митрополита Ладожского и Петербургского. Скажете за что?

Это удивительно, но я не знаю, за что. Мне его передали. Я не стал отказываться, принял с удовольствием, значит есть какой-то шанс на искупление.

Как вы держите себя в форме? Йога? Спорт?

Йогой я занимался раньше, по самиздатовским книгам, но совсем несерьезно, делая упор на физический аспект. Лучше всего у меня получалась поза крокодила. Я, кстати, и сейчас могу ее сделать. Вообще, очень хочется заниматься, но как-то не получается сейчас. Лыжник, например, из меня не очень хороший получился, недавно перед гастролями руку сломал, пришлось выступать с гипсом.

Встречаетесь ли вы с кем-то из старой гвардии? Общаетесь?

Разве что на фестивалях да и то, учитывая, какая там атмосфера, нормального общения не получается. Вообще, я не очень люблю фестивали. Со времени Вудстока во всем мире они, конечно, сильно переродились. Рок-фестиваль, который не рождает имен – это немного формальная история.

А может ли сейчас в принципе родиться что-то новое на ниве рок-музыки?

Это вопрос не к нам. Хочет ли что-то родиться? (Смеется) Но я думаю, что если бы что-то можно было придумать, это было бы уже придумано. Песен, на которых можно учиться, не так много в мире, если разобраться. Думаю, что не больше пятидесяти. Все остальное – это вариации.

Какую роль cыграл Петербург в вашей жизни?

Место, в котором ты живешь, не всегда замечаешь, живешь и кажется – ничего удивительного, но когда много путешествуешь, начинаешь ценить. Я езжу постоянно, и с гастролями, и часто на концерты любимых музыкантов, которые не могут добраться до Петербурга. Вот сейчас мы брали билеты на Эрика Клэптона, не так давно ездили с группой на Питера Гэбриэла. И чем дальше я уезжаю, тем выше Петербург поднимается в моем личном рейтинге.

Хотели бы жить где-то в другом месте?

Нет, но если бы этот вопрос был задан лет 30 назад, то возможно тогда мне было интересно переместиться в город, где более интенсивная жизнь.

Лучший совет, который вы слышали в своей жизни.

Советы вообще мало пригодны для кого-то, кроме тебя самого. Лично мне в музыкальном плане очень помогла уверенность в необходимости искать свой собственный язык. Без этого невозможно существовать. Помню, что в Ленинградском рок-клубе была группа с невероятной аппаратурой, все ждали, когда же она наконец сыграет. И вот они вышли однажды, сыграли и в этот же день развалились. Можно записать что угодно с помощью различных хитростей или, скажем, других музыкантов, но пока ты не вышел на сцену – совершенно непонятно, кто ты. Те же «Пинк Флойд» ведь неспроста на концертах свиней запускают. У них медитативная музыка, прекрасная, но все же требующая визуальной поддержки - и они это понимают. Даже Ван Гог очень много внимания уделял рамам для своих работ.

То есть, иными словами, нужно всегда слушать себя?

Да. Даже если слушать близких, в лучшем случае получится некое бесполезное среднее арифметическое, потому что они не смогут оценить тебя объективно. Важнее даже знать мнение каких-то дальних, незаинтересованных, корыстных только в том, что они хотят услышать что-то интересное. Если эти дальние смогут что-то в тебе разглядеть, то это и нужно культивировать. А копируя кого-то, ты всегда идешь по неверному пути. Важно найти свои сильные стороны. Найти, и на этом играть свою мелодию.

Текст и фото: Игорь Можейко