«Спасти Цоя»: Как пытались предотвратить гибель лидера «Кино» Виктора Цоя

Где-то за полчаса до времени «Ч» мы встали неподалеку от входа в ювелирный магазин так, чтобы нас было видно со всех сторон. Шульц уставился в витрину с золотыми безделушками, продолжая слушать бессмертную музыку Кита Эмерсона и его сотоварищей, а я крутил головой по сторонам… И вот наконец увидел тех, с кем жаждал встречи, — двое знакомцев показались на горизонте… Молодой мужчина с наметившимися залысинами в красной ветровке (под мышкой зажата та самая книга) вел за руку двухгодовалого малыша в летнем комбинезоне синего цвета и натянутой по самые уши шапочке и капюшоне. Они шли не торопясь, наслаждаясь прогулкой, папа что-то рассказывал мне, а я крутил указательным пальчиком правой руки… (Момент настолько невероятный и трогательный, что мои глаза увлажнились.) Отец, почувствовав на себе пристальный взгляд, скользнул по мне глазами сверху вниз и остановил взор на пластинках… Неужели зацепило?

В голове бешено закрутились вопросы: как предупредить его о грозящей в будущем опасности? И возможно ли сделать так, чтобы он поверил моим словам и не принял меня за шарлатана или просто безумца? В последнее мгновение, перед тем как он подошел совсем близко, я отвел глаза: не хотелось, чтобы отец заподозрил меня в преднамеренности встречи — все должно казаться абсолютно случайным.

— Молодой человек! — обратился он ко мне.

— Да?

— Вы это продаете? — папа ткнул пальцем в сторону фирменного винила, я отрицательно мотнул головой.

— И все же, может, позволите взглянуть на ваши пластинки?

Я молча протянул стопку. Пока он их рассматривал, с интересом перебирая одну за другой, я — маленький — юлой вертелся у него между ног; при виде Vanilla Fudge отец прямо обомлел, у него аж глаза загорелись. Меня же всего колотило, словно в ознобе, понятно, что изо всех сил я старался скрыть невероятное волнение.

— Слушай, дружище, может, уступишь Vanilla Fudge? — он по-приятельски перешел на «ты». — Я давно за ней гоняюсь. За ценой не постою.

— Я бы с радостью, — ответил я хриплым от волнения голосом, — но эта пластинка уже обещана другому человеку, — каюсь, пришлось соврать. И прокашлявшись, добавил. — Берите любую другую.

— Другие у меня как раз уже есть, — разочарованно произнес папа и, заметно расстроенный, отдал всю стопку назад. Если честно, мне было его жалко. Но по-другому поступить я никак не мог.

Он уже хотел повернуться и отойти, как вдруг рядом с нами материализовался сам Виктор Цой — именно материализовался, появившись буквально ниоткуда, другого слова, более точного, подобрать не могу. Откуда он в действительности возник, не понял, настолько был поглощен разговором с отцом. Как и ожидалось, на нем были синие джинсы и светлая куртка. Он насмешливо уставился на нас с Шульцем и произнес странную фразу:

— А-а, двое из ларца! Не ожидали встречи? — сказал он скороговоркой так, словно был знаком с нами с незапамятных времен. У меня прямо челюсть отвисла от удивления. Что касается Шульца, тот вообще ничего не понял и ничего не услышал, поскольку всем своим существом пребывал известно где. Виктор тем временем по его поводу тут же очень правильно прошелся, обращаясь уже непосредственно к Шульцу:

— Ну что, лохматый, все архаику свою слушаешь? Я же тебе говорил в прошлый раз — музыка ELP сегодня не актуальна.

Шульц, разумеется, только глазами заморгал в ответ, не врубившись в его реплику. Но я, прекрасно уловив слова, судорожно пытался понять смысл и не мог, по-видимому, в мозгах какая-то нестыковка произошла: мы что, с Цоем уже встречались? Но когда? При каких обстоятельствах?

Отец, безусловно узнавший Цоя и оттого на время потерявший дар речи, деликатно отодвинулся в сторонку и даже тихо прикрикнул на меня — маленького, чтобы я не мешал, и, как мне показалось, уже другими глазами посмотрел на МЕНЯ — более уважительно, все-таки человек знаком с самим Цоем… Впрочем, тональность разговора менялась с космической скоростью. И изменялось отношение его ко мне — взрослому — из-за того, что мы с Шульцем якобы совершили что-то неблаговидное, поскольку Цой без обиняков спросил:

— Ребята, зачем вы стырили у меня журнал?

— Какой журнал?! — его неожиданный вопрос опять застал меня врасплох.

— Не прикидывайтесь идиотами — тот самый, с моей мордой на обложке, вот какой!

—?! В первый раз про такое слышу…

— Значит, в дурилку будем играть? — Цой не на шутку рассердился. — Все, ребята, с этой минуты больше ко мне на пушечный выстрел не подходите!

В этот весьма неприятный для меня момент я понял, что прожекты по спасению «последнего героя» и родителей безвозвратно порушены. Во всяком случае, на этот раз.

Тут в разговор неожиданно включился отец — надо заметить, очень вовремя, а так ведь однозначно после отповеди, устроенной нам Цоем, тот бы точно покинул место встречи. И на том бы все и закончилось.

— Виктор, простите великодушно, — обратился он к звезде, — во-первых, здравствуйте… — Он волновался, видимо, хотел найти подходящие слова для неловкой минуты. Цой вежливо к нему повернулся и весь обратился в слух, к фанатам он относился с искренним уважением, едва ли не с почтением, а мой отец как раз и являлся таковым. — Во-вторых, не могу не выразить своего восхищения… Обожаю группу «Кино»…

— А вы бывали на наших концертах? — Виктор перебил отца с неподдельным интересом. — Да, конечно, не один раз, особенно запомнилось выступление во Дворце спорта «Юбилейный» в начале декабря 1988 года. Тогда, если не ошибаюсь, за три дня вы дали пять аншлаговых концертов.

— Абсолютно верно — два дневных и три вечерних… Очень хорошо помню те концерты. Стараниями нашего нового директора на афишах впервые появилась фотография группы, но в расклейке по городу афиши по большой части остались без фоток, их фанаты все повырезали…

— В числе нарушителей был и я, — признался папа.

— Так вы, выходит, из Питера?.. Отдыхаете здесь?

— Да, с сыном и женой в доме отдыха… Жена там осталась, а мы с сынишкой гулять пошли… Я, кстати, на те концерты как раз с женой и ходил, такая давка была в стоячем партере, что ей толпа все пуговицы на пальто оторвала… но она особо не переживала. Больше волновалась за сынишку, ему тогда полгода исполнилось, оставили спящего с моим братом, благо, концерт коротким был, по-моему, минут 55… Конечно, нам, поклонникам «Кино», было мало, но в тех обстоятельствах оказалось на руку. Уж извините!

Мы все дружно рассмеялись, а папа продолжал делиться воспоминаниями:

— Еще помню, что публика вела себя по-скотски — забросала всю сцену, несмотря на предупреждения администрации, горящими бенгальскими огнями, поджигали их в экстазе, чуть кулисы не спалили дотла, просто стыдно за них было. В конце концов ваш барабанщик не выдержал и ответил тем же — метнул обратно в партер пару «зажигалок», тогда только все и успокоились.

— Да, Густав у нас такой, ни себя, ни друзей в обиду не даст, — подтвердил Цой.

Пока они беседовали, я понял, что надо срочно вытаскивать из рюкзака «Полароид», чтобы не упустить момент.

— А давайте я вас на память сниму… — предложил я с добродушной улыбкой, будто вовсе и не было обвинений в наш адрес, подпортивших настроение. — Это моментальная фотосъемка. Я долго не задержу. Все согласились — Виктор к тому времени уже оттаял, — дружно встали напротив витрины ювелирного, я щелкнул их вместе, потом и по отдельности, после чего вручил каж дому по снимку. Папа же, получив фото, тут же попросил Цоя поставить на нем автограф — вот так все и случилось. Вышло просто замечательно. Виктор, еще помню, восторгался фотоаппаратом, думаю, из вежливости — поди, Джоанна Стингрей из Америки и не такое привозила… И чего там восторгаться? Обычное дело.

А папе я, между прочим, посоветовал фотку в красивой рамке на стенку повесить или на полку на видном месте поставить — так, глядишь, и вправду что-нибудь кардинально изменится — вроде как мелочь, незначительная вещь, а на самом деле в определенный момент сыграет свою роль. На прощание, как и задумал, подарил конфеты, вот, говорю, для вашего малыша. Папа, по-моему, был тронут. Хотя задним числом полагаю, для маленького ребенка шоколад — не самый подходящий подарок, скорее для родителей… 

Когда все ушли, и мы с Шульцем остались вдвоем, мне сразу стало тошно, на душе точно кошки заскребли, вроде как радоваться надо — все-таки встретился с отцом… Не давала покоя мысль о том, что, вероятно, видел его в последний раз, но не смог предостеречь его от надвигающейся трагедии. Не лететь тем злосчастным рейсом Тель-Авив — Новосибирск… А с другой стороны, отвел бы опасность с крушением самолета, а беда бы неожиданно свалилась откуда — нибудь еще — кто знает?

Состояние мое было, прямо скажем, неважнецкое: глаза заслезились, к горлу подступил комок, лицо от душевной муки скорчилось, вот-вот сейчас зареву… Но тут Шульц, хоть и продолжал слушать свою долгоиграющую коробочку, непонятным образом уловил мое состояние, остановил музон и с участием спросил о мужчине с мальчиком: «Кто они?» Отмалчиваться или юлить не было никакого смысла.

— Мой папа и я сам, — ответил я сдавленным голосом, изо всех сил борясь с подступившими слезами; он был в курсе, что мои родители трагически погибли в авиакатастрофе.

— Я так и подумал… А почему меня не предупредил?

— Не был уверен, что встретим, — ответил я, взяв себя в руки. — Ладно, Шульц, потопали на станцию. Обсудим, что будем делать дальше.

Да, не мешало бы крепко поразмыслить, ведь с Цоем что-то не заладилось с самого начала, я еще толком не успел ему ничего сказать, а он уже погнал на нас, обвиняя черт знает в чем… И откуда он только нас знает, вернее сказать — когда узнал? И что за журнал имелся в виду, на обложке которого красовалась морда «последнего героя»?