Борис Гребенщиков

В восьмидесятых он был опальным музыкантом, которого исключили из комсомола и выгнали с работы. В нулевых власть предлагала ему написать новый государственный гимн, занять правительственный пост и наградила орденом «За заслуги перед Отечеством». Но Гребенщиков называет себя панком и пиратом – потому что делает лишь то, что ему по душе.

В этом году «Аквариуму» – 35 лет. Что будете делать, если в определенный момент музыка вам надоест?

Если небо поменяется местами с землей и все будут ходить вверх ногами, что мы будем делать, чем заниматься? Если это произойдет – там будет видно.

Создание песни – это вдохновение или труд?

Бывает, что хочется сделать песню просто и быстро, а тратятся десятки часов. А бывает, что песни пишутся «выплесками» и с удовольствием. Песня – это особое ощущение, которое мало с чем можно сравнить. Если мне сказать название конкретной песни, я точно отвечу, где, как и сколько времени она писалась. Я помню процесс создания практически каждой песни.

Что происходит с современной эстрадой?

В последнее время все возвращается на круги своя. То, что происходит сейчас на так называемой «русской эстраде», – прямое возвращение к cемидесятым. Сегодня все слушают семидесятые. И вся политика, следуя моде, тоже возвращается к семидесятым. Начинается грандиозный новый застой. И поэтому нам приходится действовать. Как мы были в семидесятых альтернативой и оппозицией происходящему на большой эстраде, так и теперь нам приходится занимать это место.

Вы знаете, как стать известным?

Вопрос не ко мне. Знаю точно, что это может каждый. Меня вообще легко переплюнуть по знаменитости. Для этого нужно: странно одеться, странно себя вести, давать громкие интервью и все время совершать какие-то нездоровые, антиобщественные поступки… Через полгода – всенародная слава. Правда, позже вы поймете, что зря потратили жизнь.

Не похоже, что вы сами пользовались этим рецептом.

Нет, раньше достаточно было оставаться собой, чтобы вокруг уже создавалась слава Робин Гуда и тебя начинали со страшной силой преследовать. Но топор войны давно похоронен. Мы пираты и занимаемся тем, чем хотим заниматься в обществе, не подходящем для этого. Это большая победа. Мы структура, которая существует вне государства, поэтому власть в любое время может нас уничтожить, но почему-то этого до сих пор не произошло.

Как пирату вам, наверное, понятно, почему до сих пор не найдены реальные механизмы для борьбы с аудиопиратством?

В нынешней ситуации я целиком за пиратство! На Западе лицензионный диск стоит двадцать долларов. Если в России диск будет стоить столько же, никто, кроме неприлично богатых людей, не сможет его купить. И требовать, чтобы люди отдавали за лицензионный альбом ползарплаты, – это преступление и оскорбление. Пираты делают одно полезное и необходимое дело - делают нашу музыку доступной народу.

У вас нет чувства, что «всем нам шах»?

Сегодня всю ночь сидели со скрипачом и обсуждали, что в последнее время чувство «всем нам шах» резко обострилось. Раньше было ощущение, что все нормально, но с июня в воздухе повис «шах», и я молюсь, чтобы нам удалось с честью пережить это нелегкое время. Моего друга Гришу Акунина, который Чхартишвили, спецкомиссия пытается поймать на воровстве денег только потому, что у него грузинская фамилия. Я считаю, что это стыдно. У нас за углом фашизм, а мы все очень довольны.

Как вы относитесь к журналистам?

Все равно, какого цвета пресса – желтая или красная. Пока она цветная – она вся плохая. Но я не выделяю журналистов в отдельный класс. Если я говорю с человеком, то я говорю именно с человеком и мне абсолютно все равно, кто он – водопроводчик, журналист или кто-нибудь еще. Общение с человеком – это всегда уникальная вещь.

Российскую прессу читаете?

Моему самосознанию претит читать что-то, что специально исковеркано для моего потребления. The Times доверяет весь мир, и они это знают. И чтобы не потерять своего лица, они держат определенную планку.

Вы могли бы жить не в Петербурге?

Я воспитанник этого города и другого не мыслю. Город света и мрака. Мечтаю о том, чтобы отделить его светлую компоненту от темной и жить там. Мне кажется, нужно просто жить в этом городе и не позволять ему властвовать над собой. Мои отношения с городом стали складываться, когда я уже учился в университете. Я ехал на факультет, к Смольному, но чаще всего до места назначения не доезжал, а сворачивал где-нибудь по дороге. Бродил, сидел в тихих сквериках, читал интересные книжки или шел в «Сайгон». И отношения мои с городом были очень милыми, как с хорошим другом. Я чувствовал себя в нем как на собственной кухне – так же уютно.

В одной из ваших песен есть слова: «Там, где я родился, основной цвет был серым». За полвека что-нибудь изменилось?

Для Петербурга это до сих пор характерно. И для России тоже, но для Петербурга это даже вдвойне характерно. Тем не менее, за последние пять лет город стал более обжитым. Есть ощущение, что о нем начали заботиться, хоть и в десять раз медленнее, чем нужно. Сколько разрушенных фабрик в самом сердце города! Да, нужны миллиарды долларов. Но неужели город того не стоит? Сначала надо поднять районы, заполненные складами, возвести там хорошие особняки в два-три этажа, сделать новую Коломну, а потом дать возможность поселиться там талантливым людям со всей России. Нужно заселить город интеллигентными людьми, которые что-то делают: музыкантами, экономистами, художниками, банкирами.

Ходят легенды о том, что вы занимались сексом на Невском проспекте. Если не секрет, где именно?

Не скажу, чтобы не стеснять вашу творческую фантазию. Пробуйте, экспериментируйте.