Городской типаж: журналист «желтого» онлайн-издания

08:55

Импровизационная планерка начинается в 9 утра. В основном она состоит из разбора полетов и обсуждения умственных способностей присутствующих. «На хрена нам видео, как Киркоров жрет в ресторане? — визжит главный редактор сайта — Вот если бы ты снимала, а он рожу тебе набил, было бы другое дело...». Оператор Аня замирает на мгновение, кажется, задумываясь над предложением. Найти тему дня сродни рыбалке в водоеме, где сто лет не водилась рыба: удача, терпение, безысходность и умение сделать в собственных глазах малька 5-килограммовым сомом. Новости появляются медленно и неохотно, а эксклюзивность темы в 99% случаев определяется фразой «Кто-то что-то спизданул». «Житель Петербурга готовит теракт» — заявляет в ICQ (да, ей тут до сих пор еще пользуются) корреспондент. Через пару часов выясняется, что мужчина, у которого органы опеки отобрали ребенка за беспробудное пьянство, икнув, откровенно поведал журналисту, что неплохо было бы «взорвать их на фиг». «С...ка, ты понимаешь, что заголовок уже на сайте, — переходит на ультразвук главный редактор и вздыхает — Надо искать поворот, искать бомбу!»"

10:00

Поворот — основной инструмент в работе таблоидного журналиста. Скелет в шкафу есть абсолютно у всех. Так, маленькая деталь или подробность может оказаться поворотной. Например, водитель сбил женщину — это скучная новость, водитель сбил беременную женщину — это уже поворот. К родственникам пошлют мальчика-оператора, который представится следователем, а также корреспондента под видом полномочного представителя президента, и второго корреспондента, который уже будет самим собой. Действовать они будут по очереди, главное — заснять личные вещи, детские фотографии, лица родных. При монтаже голос за кадром сообщит: «Шокирующая трагедия унесла жизнь молодой девушки, которая еще не успела насладиться жизнью. Вместе с ней погиб и ее ребенок. Родители не знают, как справиться с горем». Горе покажут крупным планом, чтобы ни у кого не возникло сомнение, что с ним не справиться. «У нас тогда все на пленке будет, никому не придраться, — говорит оператор Аня перед выходом, — За базаром следи осторожно, там бабуле 80 лет, как бы не откинулась». Группа выезжает на съемку.

12:00

Еще Санчо Панса, верный оруженосец Дон Кихота, говорил, что в доме повешенного не говорят о веревке: так вот, в контексте современных медиа — это единственное, о чем стоит упоминать. В погоне за цитируемостью, количеством трафика и рейтингами грань между "можно" и "нельзя" медленно растворяется, как улыбка чеширского кота. Новостники у нас становятся скорее продюсерами собственных материалов, нежели их авторами и прямыми проводниками. Инфинитив to make в отношении новостей больше не звучит двусмысленно.
Полдень. Нет новостей. «Сделайте что-нибудь сами, если не можете нарыть!» — кричит главный редактор. Далее предлагается плюнуть в лицо мигранту, продолбить яму на новом, только что укатанном асфальте, уронить сайт Ddos-ататкой. Кстати, моя предшественница для таких случаев всегда звонила в зоопарк. «У них всегда есть для тебя милые новости, которые соберут трафик» — последнее наставление, которая она дала мне перед своим увольнением. Иногда звоню.

13:30

Забавно, как журналисты переключаются с сенсаций на комплексный обед и становятся самими собой. Все, конечно, понимают, где они работают и зачем продают душу дьяволу. Коллектив — это в основном приезжие. Не все, разумеется, с профильным или даже высшим образованием. Текучка большая, мало кто может выдержать такой ритм. Но платят, надо сказать, в полтора раза выше, чем в других информационных изданиях. Я могу поделить всех сотрудников на три категории: тех, кто пришел на день и больше не возвращался, затем идут "недельники" и старожилы. Последними называют тех, кто продержался два года. Дольше этого срока, кажется, никто не смог протянуть. Я застала двоих таких — у них началась профессиональная деформация. Из нормальных новостников, как вспоминают коллеги, они стали настоящими всадниками апокалипсиса. Этакая мощная броня из цинизма, безразличия. Корпоративный дух, преданность бренду — не смешите. Люди приходят сюда, как на завод: от звонка до звонка отсидеть у станка и наштамповать "шоков и сенсаций", после — поскорее уехать домой. Сотрудники не встречаются после работы за ужином, чтобы покреативить и придумать материалы «для души».

14:00

«Тебе что-нибудь слили?» — кричит мне выпускающий, едва я переступаю порог редакционного ньюсрума. Предлагаю в ответ повесить на дверь стикер «Уходя, сливай за собой», но никто не смеется. Дать новость первыми становится рефлексом, азартом, плавно переходящим в истерию. Удивительно, но в нашем деле помогает психология. Люди боятся журналистов и в жизни не расскажут ничего интересного. Стоит тебе прикинуться дальним родственником, близким другом, врачом или соцработником — тогда только успевай записывать. Все телефонные переговоры в редакции записываются, поэтому в случае судебных претензий у нас есть записи всех разговоров. Поговорка про «не имей сто рублей» обретает тут почти сакральный смысл. Работа над эксклюзивными новостями идет только через источники. Будет ли это бывший одноклассник в правительстве или бабушка с кульком семечек у метро — значения не имеет. Как говорил наш выпускающий: громкая новость — хорошо, а опровержение громкой новости —дополнительный трафик. Интернет все стерпит.

16:00

Придумывать новости категорически запрещено. Как-то к нам пришла молодая девочка-корреспондентка и первую неделю вникала в работу, а со второй начала мочить такими темами: зоофилы, некроманты-каннибалы и еще какие-то ужасы. Ее хвалили, ставили в пример — «ты рождена для этой работы», пока позже не выяснилось, что у девушки богатая фантазия и литературный талант. Уволили в один день. Эффектное приукрашивание не считается враньем. В новости «Хулиган, справлявший нужду, бегал с ножом за прохожими» должно быть доподлинно известно, какую именно нужду справлял неизвестный чудак, как долго и не было ли у него случайно проблем со здоровьем раньше. А лучше бы было видео — мы за репортаж! За видео, кстати, неплохо платят, брезгливые прохожие могли бы подзаработать. 500 рублей — мелкое хулиганство, тысячу за ограбление банка и три — за упавший самолет. Стрингеры присылают записи пачками с пометкой «пенсионера избили палкой» или «мент ссыт в кустах». Видео долго открывается, редакция ждет, задержав дыхание. «Ну что там?» — «Очередная п*здюшка», — разочарованно выдыхает главред. Все сидят с лицам, как сдувшиеся футбольные мячики. Новостей опять нет.

17:00

Крики, мат и грубость, видимо, заложены в брендбук нашего издательского дома. Страх перед боссом — одна из главных движущих сил редакции. Нашей за 30 и она страшно не любит людей, прямо на дух не переносит. Я слышала, как на нее кричат из федерального офиса — видимо, происходит такой принцип домино, и она потом орет на нас. Скажу крамольную вещь, но, по опыту работы в других изданиях, крик — самая действенная сила. Помню, как моя коллега только вышла с больничного после операции и поехала на объявление приговора по одному очень резонансному делу. Она сидела в зале суда и присылала СМС с новостями-молниями итогов слушания. Через некоторое время позвонила мне в слезах и сказала, что во время объявления приговора у нее открылось внутреннее кровотечение. Все это время она покорно сидела в зале суда и телеграфировала. «Ты что, дура? — кричала я — Тебе надо было срочно вызвать «скорую» и поехать к врачу!»— «Да как я могла уйти, меня бы убили на работе, тут же все агентства были. Я должна была дослушать приговор».

19:00

Кто бы что ни говорил, но в таблоидах платят за эксклюзивную информацию. Во-первых, есть постоянные прикормленные места. Ни для кого не секрет, что самыми крутыми инсайдерами в нашем деле являются больницы, морги, загсы, метрополитен, пожарные, МЧС, полиция, а также камеры наружного наблюдения. С ними ведется отдельная работа по задабриванию. В случае аварии, взрыва или «важного пациента» у редакции есть «свои люди», которые расскажут, сами тайно сфотографируют, проведут журналиста под видом сотрудника и всячески помогут. Работаем, в основном, через мелкий персонал: уборщицы в отелях, грузчики в аэропорту, вахтерши и уборщицы в больницах. Они за 2-3 тысячи с удовольствием расскажут, а иногда и покажут. Вся эта история, которая началась вокруг корреспондентки LifeNews, которая просил врача московской клиники первой сообщить ей, когда скончается Эльдар Рязанов, кажется мне детским лепетом. А что, кто-то сомневался в таких методах работы?