Читатель хочет читать. Писатель хочет писать. Издатель хочет издавать. В условиях современного книжного рынка большинство издательств рассматривают читателя как потребителя, а писателя как производителя. Но кто в итоге заказывает музыку: издатель, писатель или читатель? За разъяснением этого вопроса я обратился к Максу Фраю и Илье Стогову. Поскольку Фрай (в миру Марта) и Стогов – два ярчайших представителя отечественного книжного мэйнстрима, находящиеся где-то посередине между теми авторами, которые издаются многотысячными (порой миллионными) тиражами, и теми, кто выпускает свои книги раз в пять лет малым тиражом (порой несколько сотен экземпляров). Можно сказать, что оба они были выпестованы Вадимом Назаровым (издательство "Амфора"), а посему неудивительно, что он присутствует в некоторых их ответах. Чего хочет писатель?
Марта: Писатель – это такое невероятно болтливое существо, которое просто хочет выговориться. Есть большая доля горькой правды в том, что, утомив всех своих ближних и дальних друзей, автор остается в полном одиночестве, потому что ни у кого больше нет сил слушать из его уст по десятому разу продолжительное "одно и то же". И тогда это несчастное, затравленное, никому не нужное существо садится и начинает писать прозу. Проза – это бесконечное письмо самому себе, собственному двойнику. Существу, с которым есть взаимная любовь, при этом встретиться с ним невозможно.
Стогов: Ничего такого особенного писатель не хочет. Все, как у обычных людей: денег побольше, головных болей поменьше. Мне вообще бесполезно задавать вопросы, в которых встречаются слова "писатель"… "искусство"… "творчество"… Я таких слов не понимаю. У меня двое детей, которых нужно кормить. Я и кормлю. Зима на носу: не напишу очередную писульку, дети останутся без зимних ботинок. Чего хочет писатель от читателя?
Марта: В процессе письма не хочется ничего. В процессе письма тебе абсолютно по барабану: есть ли читатель, а если он есть – это его личное горе. Потом, когда текст уже написан, он начинает жить своей жизнью: публикуется десятитысячными и всякими другими тиражами, либо выкладывается на сайте, куда приходит пять человек в месяц. Так вот, от читателя хочется, чтобы он, условно говоря, читал то, что написано. Я имею в виду, чтобы читатель читал то, что ты написал, а не какие-то свои измышления. Могу пояснить на ярком примере. У меня был очень популярный сериал про замечательный, волшебный город Еха. Так вот половина читателей называют этот город Эхо. Для меня это было шокирующей правдой о том, насколько человек видит не то, что написано. Кроме того, у меня есть такая телега: текст, если его очень долго читают и неправильно понимают, портится. Он от такого неверного употребления может потерять свою силу и стать полной фигней. Если носить шмотку, которая тебе не по размеру, то она рано или поздно порвется, полезет по швам, потеряет товарный вид. Кто знает, может, некоторые тексты за несколько тысячелетий до нашего рождения имели страшную силу и власть. А сейчас это просто литпамятники. Поэтому от читателя хочется, чтобы он просто читал те самые слова, которые написаны черным по белому.
Стогов: Писатель – это коллега тех мерзких типов, которые на Невском суют вам в руки яркий флакончик, а когда вы заинтересованно подносите его к глазам, тут же называют цену: все бабки, какие у вас есть, и немедленно! От читателя писателю нужны только его читательские бабки. Все, какие есть, и немедленно. К сожалению, в нашем мире людям вообще ничего, кроме денег, друг от друга не надо.
Чего хочет писатель от издателя?
Марта: От издателя хочется следующего. Чтобы денег не воровали – это понятно. Я существо мало вменяемое, которое с миром либо дружит, либо не дружит. И я все так же проверяю по жизни: с этим дружу, с этим не дружу. Равно того же хочется от издателей. Чтобы это были люди, с которыми как минимум не противно, как максимум приятно дружить. И у меня так и происходит. У меня все издатели – друзья. Именно это меня связывает с "Амфорой", поскольку это люди, чьей дружбой я в какой-то степени дорожу. Я не думаю, что у меня хватило бы вменяемости и юридической грамотности выстраивать наши отношения согласно каким-то безумным бумажкам, которые нужно подписывать. Мне в этом смысле не то чтобы повезло или не повезло. И если происходит что-то не то, то возникает не профессиональный спор автора с издателем, а "Ну блин, чего ж вы, хлопцы?". Все по-человечески. Я пробовала работать с другими людьми, ничем хорошим это для меня не закончилось. И я уж как-то понимаю, что это не для меня. С "Азбукой" было известное дело. Украли кучу денег, чуть было не украли имя. И вполне возможно, что под именем Макс Фрай сейчас писали бы неизвестные дяди и тети. А мы бы бегали по судам.
Стогов: Полностью солидарен с предыдущим оратором. Добавлю только, что было бы приятно, если бы писатели лежали дома на диванах, а издатель привозил бы бабки на дом. Но если не привезет, то ничего. В принципе можно и съездить.
Макс Фрай живет в Москве, а печатается в Питере. Илья Стогов живет в Питере, а печатается в Москве. Почему?
Марта: Так получилось. Я рассказываю всем абсолютно честно: меня издают по блату, по дружбе. В 1994 году у нас была выставка в отделе новейших течений Русского музея. У меня тогда было очень нежное отношение к издательству "Северо-Запад", не потому, что они издавали фэнтэзи, а потому, что они рисовали карты в издаваемых ими книгах. Поэтому мы их пригласили на выставку. И вдруг приходит здоровое существо в косухе, джинсовом комбинезоне – Вадим Борисович Назаров. Мы до этого уже были знакомы, друг другу как-то симпатизировали. И когда у меня появились какие-то книжки, единственный путь, который мог прийти в голову, – издаться по блату у знакомого Назарова, который тогда работал в "Азбуке".
Стогов: Петербург – очень бедный город. Рано или поздно перед тобой все равно встает выбор: либо по-прежнему козлом скакать по редакциям, ныть и унижаться, выпрашивая копеечку, либо ты переезжаешь в Москву. Год назад я выбрал промежуточный вариант. В Москву не поехал, но стал писать для москвичей. Суммы гонораров выросли сразу раз в пять. Это устроило всех. Для московского издательства выплатить мне несколько тысяч долларов аванса – пустяк. А мне приятно. Однако сегодня все еще раз вернулось на круги своя. Все-таки работать с москвичами, это… как сказать... такое под силу не каждому. Назаров – поэт. Он книжки издает, потому что ему запах типографской краски нравится. Он может нажить на продаже какого-нибудь невдолбенного треша и пустить все деньги на издание сборника стихов любимого поэта. А монстры московского книгоиздания – это такие люди, которые, если завтра книгоиздание вдруг запретят, запросто перестроятся и наладят производство колбасы. При этом они будут по-прежнему отлично себя чувствовать.
На самом деле я уже давно вернулся в петербургскую "Амфору". Это издательство сегодня – такая же городская легенда, как "Сайгон" или Рок-клуб. Пока "Амфора" мне платит, я от них никуда не уйду.
Есть какие-то моменты в жизни, которые хотелось бы повторить, или, наоборот, такие, которых хотелось бы избежать?
Марта: Если человек возвращается в места, где ему было хорошо, и там что.то стало не так, – это его обычно убивает. У меня все наоборот. Я очень долго хотела вернуться в Берлин, в котором я выросла. Когда я вернулась туда в 1995 году, то увидела, что одного дома, в котором мы жили, – нет. Магазина, в который родители меня посылали за хлебом с маркой в кармане, – нет. Школы моей – нет. Я передать не могу, какое это было счастье. Мне было так хорошо, что все это стерто, как будто мне подарили новую жизнь.
Стогов: Приятно было бы еще раз получить гонорары за все уже изданные романы. Но если не получится, то и ладно. Я ведь не оптимист и не пессимист. Я реалист. Что толку мечтать о будущем или скучать по прошедшему? Да и на вопросы ваши отвечать – тоже толку мало. Пойду лучше заработаю пару долларов на ботинки детям.
Комментарии (0)