Новейшая история. Валерий Гергиев. Часть I

Он превратил Мариинский театр из убыточного предприятия в могущественную империю, а оперную сцену сделал ареной большой политики — в мае 2013 года Гергиев отпраздновал собственное шестидесятилетие и четвертьвековой юбилей работы на посту художественного руководителя главного музыкального театра страны.

Гений места, призрак оперы

На первый взгляд может показаться, будто биография Валерия Гергиева — это эпос, в котором главный герой ведет борьбу со временем и пространством и то и дело берет верх. Маэстро и в самом деле любит трансатлантически перелетать с одного подиума на другой, пренебрегая часовыми поясами и количеством репетиций. А еще очень любит Вагнера, интересуясь иными авторами в той мере, в какой их можно сыграть по-вагнеровски: растягивая, сжимая или вовсе останавливая ход минут и секунд. Но в действительности человека, а тем более художника, который мог бы сравниться с мариинским лидером в умении жить в ногу со временем, нужно еще поискать. Не верю ни в какую гениальность, говорил Бах, играть на органе очень просто: нужно только, чтобы нужные пальцы попадали в нужный момент на нужные клавиши. О гении Гергиева пускай спорят потомки, с нынешней дистанции неоспоримо лишь то, что, оказавшись в нужном месте в нужное время, этот человек сумел выжать из удачно сложившихся исторических обстоятельств максимум пользы — для Мариинского театра, для Петербурга, для России и, в конце концов, лично для себя.

^{начинающий дирижер}

Вот, пожалуй, одно из главных отличительных качеств дирижера, оно же секрет его успеха: выдающийся нюх на дух времени, уникальная способность разглядеть в мельчайших колебаниях культурного микроклимата тектонические социальные сдвиги и умение максимально эффективно на эти сдвиги отреагировать. В начале 1990-х, на волне колоссального интереса Запада к обновляющейся России, Мариинский театр первым в стране начал практиковать совместные постановки с европейскими партнерами, распахнув свою сцену городу и миру. Годы спустя Гергиев одним из первых уловит черты едва нарождающейся путинской эпохи — и станет одним из ее трендсеттеров, выпустив в 2000-м вместе с режиссером Андреем Кончаловским и художником Георгием Цыпиным эмблематическую постановку прокофьевской «Войны и мира», дававшей ясное представление о том, что с лаврами сверхдержавы одна шестая часть суши не намерена расстаться ни при каких обстоятельствах. Уже в конце 2000-х, но еще задолго до разговоров о Сталине как об «эффективном менеджере» Валерий Абисалович свернет привычную модернистскую репертуарную программу и возьмет курс на реставрацию культурного фасада «империи зла», займется капитальным возобновлением спектаклей оперного театра сталинской поры.

^{опера «Война и мир»}

И вот что самое важное: это он не нарочно. Нет у него концепции такой — жить up-to-date. Все как-то само собой получается. В мариинском балете, говорите, застой? Так ведь и в балетной труппе парижской Grand Opera кризис, отвечает Гергиев, время сейчас непростое. В мариинской опере ставят одни и те же режиссеры не самого очевидного таланта? Так ведь и «Метрополитен-опера» страдает от кадрового дефицита. Эксперты десятилетиями пытаются проанализировать принципы, по которым Гергиев выстраивает собственную карьеру и художественную политику подведомственных ему институтов, а он просто-напросто следует пресловутому Zeitgeist, духу времени, и своей интуиции, и взятки с него гладки. Разумеется, Валерия Абисаловича можно обвинять в непоследовательности, вот только задним числом всегда выясняется, что те или иные его менеджерские решения были продиктованы неумолимой конъюнктурой текущего момента. И потом фирменная непредсказуемость Гергиеву только на руку: она помогает культивировать миф о поведенческой иррациональности хозяина Мариинского театра, которого невозможно ни понять умом, ни измерить общим аршином. Кавказская закрытость родившегося в Москве, но выросшего в Осетии Гергиева только способствует поддержанию этого мифа: о его личной жизни — если предположить, что в условиях сверхчеловеческих нагрузок таковая вообще имеется — мы, в сущности, не знаем ничего, кроме того, что отец маэстро был военным, что его жену зовут Наталья, что у него трое детей и что он очень любит футбол.

^{театр оперы и балета имени С. М. Кирова}

Легенда об иррациональности Валерия Абисаловича удивительно гармонично рифмуется с одной известной особенностью мариинского мифа. Неизъяснимое обаяние театра издавна обусловливалось его особым положением на петербургской карте — не в историческом центре города, а несколько на отшибе. Призрачные воды каналов, белые ночи, колокольня Николы Морского и окруженный пустотой и безлюдьем императорский дворец-театр — все это определяло ту метафизику, на которой настаивался миф о Мариинском. «Милая провинциальная Коломна», о которой когда-то писал Александр Бенуа, давно канула в небытие, а бешеная интенсивность строительства в районе Крюкова канала успела стать одним из символов современного Петербурга, однако метафизический дух Мариинки Гергиев, как истинный гений места, с годами не только не выветрил, но преумножил, своеобразно вписавшись и в другую традицию Театральной площади — имперскую. За четверть века руководства театром Гергиев выстроил в Коломне образцово-показательную монархию, опирающуюся на представления о сакральной природе власти и подчиненную принципам жесткого единоначалия. Строительство этой империи — один из самых захватывающих сюжетов отечественной новейшей истории.