Поэтесса стала победительницей молодежной поэтической премии «Красными буквами», ее стихи вошли в одноименный альманах, а профессор Уральского федерального университета Юрий Казарин в предисловии к вышедшему сборнику назвал подборку Марии Кучумовой открытием для себя как составителя. «Уфа.Собака.ru» она рассказала о себе и предложила для публикации свои любимые стихи.
Я помню, что лет в пять начала придумывать рифмованные продолжения к загадкам, песням. И как-то так получалось, что концовки сочинялись грустные. К песне о том, что у мальчика появился щенок, я, конечно, приписала куплет, в котором нашелся настоящий хозяин и щенка унес. Плохо у меня было с хэппи-эндами.
Несколько лет назад нашла дома у бабушки свои детские рисунки, а на обороте – моей рукой: «Детство как дерево: лист упадет – и его не вернешь». Сколько себя помню, постоянно в голове что-то крутится. В детстве я часами сама с собой разговаривала, сочиняла письма несуществующим друзьям. И так мне нравилось, и сейчас нравится, как слова одно за другое цепляются. Я вообще очень удивляюсь, когда в стихах потом обнаруживается какой-то «смысл».
В юности стихов стеснялась. Было в этом что-то запретное, как в слове «любовь»: скажешь – и краснеешь. Писала их везде: на обложках тетрадей, на книжных закладках, на обертках конфет, прятала под ванной, ритуальное сожжение устраивала. Они ужасные, конечно, были. Очень сложно написать стихотворение, за которое через два дня не будет стыдно, что уж говорить о сроке в двадцать с лишним лет.
Поэт для меня единство мироощущения и звуковой оболочки. К призванию это ближе, но необходимости профессионализма не отменяет.
Стихи – это мой способ познания мира: «увидел – написал – прочел – увидел иначе». Благодаря стихам я могу смотреть на реальное как на ирреальное, смеяться над собственными бедами, относиться к себе иронично. Все превращается в игру, где ты ощущаешь себя режиссером-аферистом и героем, который о себе слишком много мнит, одновременно.
Любимый мой, мы запускали рыб в открытый космос матки, мы гадали:
Жива ли рыба, если да – то даст ли
Знать о себе.
Любимый мой, когда одна из рыб вдруг космос предпочла всем океанам,
Мы все боялись: радоваться рано,
Штилили, чтоб не расплескать морей.
И вот сейчас: где рыбий дом был – рана
(Врач говорит, на сорок с чем-то дней,
Но мы-то знаем: ни рубцу, ни шраму, ни прочей плоти не бывать на ней).
***
Лицо и руки – будто шоколад
Растекся от жары и их запачкал –
Покрыты глиной. Зеленеет сад.
Садится солнце. И играет мальчик.
Вот это папа вышел на войну,
Вот это мама ждет его и плачет.
И дождь бежит по мутному окну.
И в банку от сардин бросает мальчик
Горошину, потом еще одну.
И весь свой взор, который не растрачен
На свет и тьму, бросает на луну.
Луна на мир роняет седину,
А мальчик поднимается и прячет
Горошину, потом еще одну.
И банку от сардин швыряет мальчик
(Как будто жизнь на свалку зашвырнул),
И, глину в землю втаптывая, скачет...
Усталый бог готовится ко сну.
***
Здесь холод такой, что пора запасаться солнцем,
Хранить его в банках, покрытых блестящим снегом.
Еще – изменять А. Попову с радистом Морзе –
Лупить батареи, как можно бы – человека,
Чтоб только сигнал долетел до богов всевышних,
Чтоб твой штрих-пунктир был воспринят как руководство,
Чтоб кто-нибудь выше (не против, чтоб кто-то ниже)
Твой дом окрестил на вечное теплородство.
Но я – раз-два-три – закружилась в твоем морозе,
Но я – модерато – запуталась в этих темпах.
Опять в батареях посланье на азбуке Морзе,
А я не умею читать...
Фото: Александра Ариткулова
Комментарии (0)