Андрей Хлобыстин: Эпоха Возрождения

Традиция хеппенингов, маскарадов абсолютно петербургская, она идет от основания города. Петр Первый загонял придворных на балы пинками, никто даже не знал, как танцевать. И музыки-то не было, играли пленные шведы. Танцорами тоже были пленные шведы. Представьте, нас сейчас всех переоденут в кимоно, поставят на котурны и заставят жить другой жизнью. У людей просто ехала крыша. Все ниточки тянутся оттуда. Какое культурное явление ни возьми, его прототип можно найти в начале XVIII века. Маскарад, праздник, жизнь как праздник, жизнь как фантастическое совместное событие. Это оттуда информация, светскость, модность, ориентация не только на свой феодальный угол, но и на весь мир.

в сквотах, были в андеграунде, уже чувствовали себя шикарными звездами, героями всех времен и народов: Виктор Цой, Сергей Курехин,Тимур Новиков. Я был из академической среды, искусствовед, окончивший университет, работал в Петергофе, в Эрмитаже, но тянулся к той подлинной энергии. Мне тоже хотелось стать героем, жить по-настоящему.  И этот круг из Петербурга, как из окна в Европу, транслировал новомодные течения: рок, клубную культуру, рейв, андеграундное кино, видеоарт. Потом они распространялись на всю страну и в Москве становились коммерческими. Эти ребята осуществили культурный переворот, сначала в рамках города, а потом всей страны.

В конце 1980-х здесь всколыхнулись мода, стиляжничество. Вдруг стало понятно, что люди живут по-другому, никто не верит в старую власть, и она сменилась сама собой. В России произошла шизореволюция. Старые смыслы ушли, а новые не пришли, и, конечно, для обывателей это стало катастрофой, но богема чувствовала себя как рыба в воде. Не надо было ничего переименовывать, просто открыться миру. Творить не только самого себя, но что-то вокруг. Рухнули идеология, уровень текста, сюжет, нарратив, жизнь стала никакой: ни центра, ни периферии. Стало интересно просто путешествовать. Тогда и пошло: трансформация, музыка транс, клуб «Тоннель», рейв. Родилась клубная жизнь: Фонтанка, 145, Планетарий, опен-эйры.

Во второй половине 1990-х годов эта культура пошла на убыль, и светские львы, кто каждый день встречался в клубе или светском салоне, превратились в аскетов, перестали выходить, заведения заполнили молодежь, бандиты и коммерсанты. В Петербурге существует культура салонов: все-таки столица старой империи. Здесь не было, как во Франции, культуры кафе и демократичных ресторанов. Публика собиралась в салонах, которыми могли быть и коммунальная кухня, и какой- нибудь дворец, путешествовали из дома в дом. В маленькую мастерскую Олега Котельникова набивается двадцать человек – вот вам и светский салон. Или это может быть роскошный дворцовый интерьер, например, Георгия Гурьянова, где стоит десяток зеркал XVIII века. И эти бездельники, которые могли себе позволить роскошь заниматься собой, творчеством, своим образом, превратились в отшельников.

У нас существует особый тип нарцисса: город отражается в воде рек и каналов, а люди общаются посредством аватаров – создают образ. Важно не только внутреннее, но и внешнее. Дендизм – это ответственность. Денди – это тот, для кого порукой является не корпоративная мораль, а индивидуальная честь. Он должен работать над собой и становиться произведением искусства. Всем героям того времени уже далеко за тридцать, и они стали домоседами. Сейчас ситуация меняется: фраза «некуда ходить» постепенно исчезает. Я чувствую себя не художником, не искусствоведом, я чувствую себя танцором. Для меня самое классное – это танцевать. Коллективное ощущение создания коллективного тела, создания себя, позитива – этого сильно не хватает. Допустим, сразу же после террора Французской революции начали танцевать просто везде: на кладбищах, в кафе, на улицах. Примерно то же самое происходило в перестройку. Мир плывет, а маргиналы, пассионарии собираются в «Тоннеле», где и бандиты, и наркоманы, и музыканты, и художники, и молодые философы, и профессура через общение и движение создают новые отношения и чувство жизни.

То, что открываются такие места, как «Дом быта», очень радует. Я встретил там тех, кого не видел много- много лет. Например, Сергея Шолохова, который дал мне ценный совет по поводу моего медиапроекта «Сусанинъ». Я показал ему работу с Цоем и спросил, добавить ли ему сигарету, как в последних кадрах «Иглы». Он мне говорит: «Нет-нет, ни в коем случае, такого не по- кажет ни один канал, редакторы вырежут».  Или Георгия Гурьянова – мы приятно поговорили. Важны места, где можно встретить красивых позитивных людей, потому что они для меня определяют уровень любого культурного мероприятия. Появляется новая молодежь, с которой хочется общаться. Я воспринимаю город как вариант семьи, племени, члены которого общаются друг с другом и выдают некий идеал. Немногие берут на себя ответственность жить честно, весело, воспринимают жизнь как волшебное событие. Они-то и помогают не сдаваться, не дрейфить, не подличать и следить за собой, как пел Виктор Цой.

Просветительско-культурный луч стал более потаенным. Какую трансляцию может вести монах, отшельник или аскет? Он поддерживает небеса и держит этот магический зонтик над всей страной, как Серафим Саровский и все прочие святые угодники.Тип художника- монаха является базовым для нашего искусства. Андрей Рублев, Феофан Грек – все восходит к исихазму – православной йоге, пути восхождения, где и тело играет роль, и молитвенные практики, творческие. Это и есть суть. Просто надо исследовать самих себя. К тому же Георгию Гурьянову едут на поклон из Москвы. Люди с большим пиететом воспринимают Олега Котельникова: как он себя поведет, что выкинет, куда посмотрит.Томази ди Лампедуза говорил: «Мы львы и леопарды, за нами придут шакалы и гиены». Крупные хищники ушли, пришли те, кто пришел. Сейчас появилась масса блестящих молодых людей, у них часто левацкие политические закидоны, но это нормально.

Если говорить про себя, то разгон был настолько сильным, что сейчас наступила инерция. Хочется соскочить с подножки поезда и прогуляться, а он все несется, и шлейф былых отношений, проделок, подвигов и катастроф тянется до сих пор. Пришло время заботы о себе. Вот эта роскошь бездельников, воспетых Цоем, которых и Шнуров пытается как-то воспевать в идее расп...дяя, – эта роскошь заботы о себе идет от античных аскетов. В Москве работают, туда надо ездить за деньгами, а сюда – за собой.  Здесь нищий город без денег. А бездельники могут себе позволить заниматься проблемами счастья или своего собственного образа. Поисками, алхимией, магией, различными опытами. Этот город впереди планеты всей. Это энергетика, пластика, природа, местные ритмы, магия места, места силы. Я есть Петербург, Петербург есть я, это моя кожа, я слепой, потому что могу передвигаться с закрытыми глазами. Но в этом городе отсутствует традиция передачи традиций, энергии. По правилам учитель находит ученика, а тут все отказываются от учеников, проклинают их, выгоняют вон. Если ты себя не полюбил, не выяснил отношения с собой, тот как ты можешь полюбить других и как другие могут полюбить тебя?

Надо быть внимательнее и следить за собой, как пел Цой. Кстати, у Спинозы на перстне было выгравировано слово «Осторожно». Тенденция следующих десяти лет – «фильтруй базар, секи поляну». Это нехорошие, бандитские слова, но тем не менее не стремитесь open your mind, все только этого и ждут: подпитаться или на булавку насадить, как бабочку. Жизнь коротка. Зачем заниматься всякой хренью, если вокруг столько прекрасного и удивительного? Зачем впадать в негатив, тем более что он немодный и нефункциональный? И вроде бы эпоха без времени, когда надо пересидеть, переждать, подождать, но на самом деле идет гонка культурных вооружений, грандиозная конкуренция людей, которые создают новые чувства жизни. Борьба идет не на уровне текстов, сюжетов, идеологий, а на уровне вырабатывания новых фактур, интонаций. Новые чувства жизни – кто их создаст, тот и в дамках. Сейчас небольшие группы профессионалов идут на прорыв: группы в Сан- Франциско, в Париже, в Токио, где угодно в мире. И они совершенно разного характера: психоделическая, философская, религиозная. Вырабатывают новое чувство жизни, которое будет явлено очень скоро. Кто-то думает, что можно обжулить, обмануть, а все современное искусство манипулятивно, то есть просто изображает искусство. Но в реальности самого себя обмануть нельзя. Надо заботиться о себе. Плевать уже на мир во всем мире. Все сюжеты пройдены не одним поколением людей. Какой ты хочешь, такой реальность и будет.Ты есть реальность.

Что касается светских львов, то человек, который занимается собой, сразу же становится очень ценным для других, потому что большинство людей не воплощают свои желания, а живут чужими жизнями. Мало кто берет на себя риск делать неожиданные, непредсказуемые, невероятные прекрасные вещи. Большинство просто копируют и существуют как тень. Волны людей прокатываются, плодятся, а формы никакой нет. Но кто-то рискует сделать необычайное, фантастическое, уникальное и делает верные, точные жесты. Эти люди занимаются экономией энергии. Они не спускают ее в унитаз в подражательных жестах и ритуалах, а берут ответственность делать верные движения. У тех, кто на виду, очень жестко отслеживаются поведение, мимика, аура. Будь достойным, благородным, честным, прекрасным, стремись к идеалу. Если вы взяли на себя ответственность, то и отвечайте, а не занимайтесь имитацией и манипуляторством. Я обозначаю, что я художник: пришел в мастерскую, произвел продукт. Я не гений, а специалист, я конкретно работаю.А пришел домой, в тапочках читаю газету – уже не художник. На кафедре в университете я философ, а потом я просто плевать на все это хотел. Сейчас живу, а сейчас не живу. Есть моменты жизни, а есть – существования. На самом-то деле все тотально зачитывается. Хармс ставил своим друзьям плюсики и минусики за все поступки в специальную тетрадочку. И одна его ученица попросила: «Даниил Иванович, пожалуйста, вы мне сейчас хотите плюсик поставить, но я знаю, что у меня был раньше минус, вы вот мне лучше плюсик не ставьте, а тот минусик зачеркните». Он ответил: «Нет, дорогая Алиса. Плюсик – это плюсик, а минусик – это минусик».